ЗА РЕЧКУ АЯН-УРЯХ
Я поднял стакан за глухую дорогу,
За падающих в пути,
За тех, что идти по дороге не могут,
Но их заставляют идти.
За их синеватые жесткие губы,
За одинаковость лиц,
За рваные, инеем крытые шубы,
За руки без рукавиц.
За мерку воды - консервную банку,
Цынгу, что навязла в зубах.
За зубы будящих их всех спозаранку
Раскормленных серых собак.
За солнце, что с неба глядит исподлобья
На то, что творится вокруг.
За снежные, белые эти надгробья -
Работу заботливых вьюг.
За пайку сырого, липучего хлеба,
Проглоченного второпях,
За бледное, слишком высокое небо,
За речку Аян-Урях!
* * *
Я, как Ной, над морскою волною
Голубей кидаю вперед,
И пустынною белой страною
Начинается их полет.
Но опутаны сетью снега
Ослабевшие крылья птиц,
Леденеют борта ковчега
У последних моих границ.
Нет путей кораблю обратно,
Он закован навек во льду,-
Сквозь метель к моему Арарату,
Задыхаясь, по льду иду.
* * *
С тоской почти что человечьей
По дальней сказочной земле
Глядит тот ястреб узкоплечий,
Сутулящийся на скале.
Рассвет распахивает горы,
И в просветленной темноте
Тот ястреб кажется узором
На старом рыцарском щите.
Он кажется такой резьбою
Пока крыла не распахнет
И не поманит за собою,
Пересекая небосвод.
* * *
С годами все безоговорочней
Души беспечная уверенность,
Что в собранной по капле горечи
И есть единственная вечность.
Затихнут крики тарабарщины
И надоест подобострастье,
И мы придем, кто выжил, с барщины,
Показывать господни страсти.
И шепот наш, как усилителем
Подхваченный сердечным эхом,
Ударит в уши поздним зрителям,
И будет вовсе не до смеха.
Мы им покажем нашу сторону
По синей стрелочке компаса,
Где нас расклевывали вороны,
Дождавшись праздничного часа.
Где бледным северным сиянием
Качая призрачные скалы,
Светили мы на расстоянии,
Как со святого пьедестала.
И вот, пройдя пути Голгофские,
Почти лишившись дара речи,
Вернулись в улицы московские
Ученики или предтечи.
* * *
Под Новый Год я выбрал дом,
Чтоб умереть без слез.
И дверь, окованную льдом,
Приотворил мороз.
И в дом ворвался белый пар,
И пробежал к стене,
Улегся тихо возле нар
И лижет ноги мне.
Косматый пудель, адский дух,
Его коварен цвет,
Он бел, как лебединый пух,
Как новогодний дед.
В подсвечнике из кирпича,
У ночи на краю,
В углу оплывшая свеча
Качала тень мою.
И всем казалось - я живой,
Я буду есть и пить,
Я так качаю головой,
Как будто силюсь жить.
Сказали утром, наконец,
Мой мерзлый хлеб деля:
А может, он такой мертвец,
Что не возьмет земля ?
Вбивают в камни аммонал,
Могилу рыть пора,
И содрогается запал
Бикфордова шнура.
И без одежды, без белья,
Костлявый и нагой,
Ложусь в могилу эту я -
Поскольку нет другой.
Не горсть земли, а град камней
Летит в мое лицо.
Больных ночей, тревожных дней
Разорвано кольцо.
Под Новый Год я выбрал дом,
Чтоб умереть без слез.
И дверь, окованную льдом,
Приотворил мороз.
* * *
Память скрыла столько зла -
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала,
Нет ей больше веры.
Может, нет ни городов,
Ни садов зеленых,
А жива лишь сила льдов
Да морей соленых.
Может, мир - одни снега,-
Звездная дорога.
Может мир - одна тайга
В пониманье Бога.
БАРАТЫНСКИЙ
Мы втроем нашли находку -
Одинокий рваный том,
Робинзоновой походкой
Обходя забытый дом.
Мы друзьями прежде были,
Согласились мы на том,
Что находку рассудили
Соломоновым судом.
Предисловье - на цигарки, -
Первый счастлив был вполне
Неожиданным подарком,
Что приснится лишь во сне.
Из страничек послесловья
Карты выкроил второй -
Пусть на доброе здоровье
Занимается игрой.
Третья часть от книги этой -
Драгоценные куски -
Позабытого поэта
Вдохновенные стихи.
Я своей доволен частью
И премудрым горд судом,
Это было просто счастьем -
Заглянуть в забытый дом.
* См. Баратынский.
