Вся ответственность за прочитанное лежит на самих Читателях!
|
КОЛОНКА ЧИТАТЕЛЯ
ЧИТАЕМ: Алексей Сомов. Меч самурая
Нас не догонят!
Впервые опубликовано на сайте www.litkon.com
Да простит меня автор, но, пока я читал рассказ, в голове вертелось: "Нас не догонят! Not goanna get us!". А потому начну с отступления и буду говорить о "Тату". Почему так нравится тинэйджерам этот дуэт? Ну да, много уже рассуждали об откровенно показанной подростковой сексуальности, о "табуированной" лесбийской любви и т. д. Однако дело, думаю, не только в этом. Продюсер "Тату" Иван Шаповалов не зря специализировался в институте на изучении подростковой психологии и психиатрии. Он неплохо осведомлен о тайных желаниях тинэйджеров. А потому весьма успешно занимается визуализацией архетипических образов бессознательного.
Каждый клип строится вокруг одного-двух емких символов: стена (что характерно, сетчатая, прозрачная стена) и дождь в "Я сошла с ума"; грузовик, несущийся на большой скорости, зимняя дорога в "Нас не догонят"; карусель и взрыв в композиции "Полчаса"; сексуальный акт в "Простых движеньях". Точная подростковая символика. Тут и конфликт со взрослыми, и прощание с детством, и бегство от мира, и эротические фантазии. Как сказал бы, наверное, Джон Кавелти, клипы "Тату" - яркий пример "формульности", работы с устойчивыми, "базовыми моделями" сознания.
Однако те же самые "базовые модели" эксплуатируют и творцы "высокого" искусства. Только способы эксплуатации здесь иные. Вернее - иная направленность работы. Создатель клипа или pulp fiction выбирает и разрабатывает уже готовый, оформившийся образ. К примеру, у Стивена Кинга это кладбище ("Хладбище домашних любимцев"), библиотека, злой полицейский ("Полицейский из библиотеки"), вчерашний день и полет на самолете ("Лангольеры"), инопланетяне ("Я - дверной проем"), туман, эпидемия, старое оружие и т. п. Практически всегда в самом начале действия мы узнаем, о каком из архетипических образов пойдет речь, а дальше автор лишь "разворачивает", конкретизирует и овеществляет знакомую читателю символику.
"Высокая" литература, как правило, движется в обратном направлении. От обыденного, профанного - к символическому, сакральному. Писатель постоянно пребывает в поиске. Он пытается разглядеть типическое и архетипическое в банальном и частном. Автор (особенно автор реалистического толка) вообще зачастую не говорит о символах. Символика оказывается заключенной в деталях, и/или произведение в целом начинает восприниматься как символическое.
Именно таким путем идет, на мой взгляд, Алексей Сомов. Главный смыслообразующий образ рассказа он вводит исподволь, предельно аккуратно, как пьяную байку: "Айвар, послушай, - перебивает Женька, - вполне реальный случай. Тема такая: Дальний Восток, двадцатые годы, грабь награбленное и прочее. Значит, один тип присмотрел себе самурайский меч тринадцатого, что ли, столетия - чистая сталь, инкрустации, рукоятка из слоновой кости вся в рубинах и топазах. Бог знает, какому японскому городовому он принадлежал, но факт, что наш приятель его зажилил и повесил в чулане. И вот спустя две войны - Диночка, минутку терпения - товарищ председатель колхоза, как нажрется самогонки, хвать меч и давай рубить в щепки свое добро. Понятное дело, его старухе это надоело, и - все знают, что такое деревенский гальюн, да? Две гнилых доски, посередине дыра. Так вот старушка снимает меч с гвоздя и опускает в эту клоаку, - Женька непередаваемо делает губами, - только его и видели". Подлинный, символический смысл этой байки станет ясен потом, постфактум, когда прочитанная до конца история соберется в цельную картину.
Сомов вообще очень уважительно относится к читателю. Автор никогда не позволяет себе делать упреждающих жестов: "Внимание! Сейчас я вам скажу нечто важное и значимое! Не пропустите!". Напротив, даже принципиально важные и откровенно высказанные мысли как бы затушевываются, вплетаясь в ткань бессмысленного трепа: "Знаешь, мне тебя жаль. Ты - как бы это сказать, чтобы тебя не обидеть - достойна лучшего". "Да пошел ты", - Динка делает вид, что хочет уйти, но Женька берет еще два по сто и пирожок с рисом. "Ты на что намекаешь? И кто этот лучший? Уж не ---". "Да нет, ты не поняла. Мне вообще жаль всех, нас всех. Мы все достойны чего-то лучшего". "Жалость - это стремно", - цитирует Динка Айвара. "Ну да... ". Именно поэтому рассказ Алексея Сомова (как хорошую литературу вообще) можно перечитывать, заново открывая упрятанные в тексте смыслы.
Так неожиданно всплывает отнюдь не случайный образ Желтой дороги, ведущей в Изумрудный город: "Бармены не пьют, ты понял, а если нет, то шагай отсюда по желтой кирпичной дороге". Так обращаешь внимание на то, что герои рассказа постоянно пребывают в движении. Словно путешествуют по зачумленному пространству в тщетной попытке отыскать ту самую Желтую дорогу, которая умчала бы их подальше или приподняла над реальностью. Но проблема в том, что Айвар и Динка уже находятся в Изумрудном городе, они здесь родились. В городе праздном и празднующем. Только нет у героев специальных очков, чтобы раскрасить реальность. Айвар и Динка (а вместе с ними и читатель) видят изнанку Изумрудного города.
И выхода из него нет. Можно сто раз пересаживаться с маршрутки на маршрутку, с автобуса на автобус, но все они идут по кругу. Не зря начинается рассказ маршруткой и маршруткой же заканчивается. Круговое движение подминает и перемалывает, как мясорубка. Можно попытаться уйти отсюда посредством наркотиков, но это заведомо обреченный путь. Все равно окажешься на месте аквариумной рыбки: "Брызги стекла, окончательный побег из прозрачной темницы, мокрый всхлип чешуйчатой плоти под чьей-то равнодушной ногой... ".
Даже любовь не спасает в Изумрудном городе. На некоторое время позволяет отгородиться, но не спасает. Чтобы отыскать выход, нужно сначала определить цель. У Элли, путешествовавшей по Желтой дороге, была ясная цель. Айвару и Динке идти, по большому счету, просто некуда.
Герои "Меча самурая" - в некотором смысле, идеальная пара, Воин и Любовница. Пара, известная с античных времен (можно вспомнить хотя бы Одиссея и Пенелопу). Предназначение Воина - путешествовать, совершать подвиги, брать то, что принадлежит ему по праву. Предназначение Любовницы - отдаваться, ждать, рожать и воспитывать детей. Но Изумрудному городу не нужны Воины, не нужны одинокие волки и самураи, ему достаточно верных псов, поддерживающих неизменную круговерть. Изумрудному городу не нужны и преданные Любовницы. Потому образ матери в рассказе двоится, он получается желанно-карикатурным: "А напротив нас уселась молодая мамашка с годовалым чадом, раскормленная, тупо-счастливая, уверенная в своей правоте и значимости, как ни сверли ее Айвар стальным взглядом, ни за что не уберет пустых глаз, корова. И ребенок - раскормленный, взопревший, тупо-счастливый; бляха муха, эти маленькие засранцы и пукают-то так, будто из попы вылетают бабочки-капустницы, и я не могу удержаться, чтобы не толкнуть тебя в безучастный бок: смотри, какой малыш, хотя это вовсе и малышка". Изумрудный город слишком погряз в обыденном. Сталь утонула в дерьме.
Впрочем, все, о чем я писал выше - лишь одна из возможных трактовок. Сила рассказа Алексея Сомова в том, что интерпретаций может быть много. В отличие от клипмейкера "Тату", автор "Меча самурая" не навязывает читателю (зрителю) однозначных выводов. Сомов использует вроде бы давным-давно известные составляющие: любовь, секс, насилие, наркотики, смерть. Все эти темы затрагивались не единожды и не дважды, а тысячи раз. И тем не менее, рассказ не кажется вторичным. Именно потому, что "Меч самурая" - очень емкий, неоднозначный текст.
Сомову одинаково удалось избежать как открытой публицистичности ("Ах, в какое кошмарное время мы живем! Ой, как несчастны наши дитяти!"), так и спекулятивной знаковости (в духу "Нас не догонят"). Алексей Сомов работает в лучших традициях реалистической школы. Рассказывая частную историю, он позволяет читателю увидеть нечто большее - экзистенциальное в банальном, глубокий архетипический символизм, скрытый под грязным тряпьем обыденности.
Страница открывалась с 22.05.03 35 раз