См. также: Ю.Балтрушайтис Страница автора: стихи, статьи. СТИХИЯ: крупнейший архив русской поэзии

О Балтрушайтисе

Я.Ш.А. (itylatany@ chat.ru)

Поэт-символист, писал на русском и литовском языках. В 1920-39 полномочный представитель независимой Литвы в Советском Союзе, после оккупации Прибалтики - в эмиграции. Умер в Париже. Оригинальные сборники стихов: на русском языке - "Земные ступени" (1911), "Горная тропа" (1912), "Лилия и Серп" (1948); на литовском "Венок из слез" (1942).

Балтрушайтис известен чрезвычайно мало. О нём знают обычно из мимолетных упоминаний в хрестоматиях, либо же чаще из воспоминаний современников, где он проходит где-то сбоку, вспоминается при случае, что, вот, тоже - был такой. Антологии редко включают его в сборники, и лишь в "Поэтах серебряного века" мы с удивлением находим маленькую подборку. К концу века Балтрушайтис настолько прочно забыт, что в примечаниях к набоковскому "Дару" пишут: Пять "Б" начала века - Блок, Брюсов, Бальмонт, Белый и... Бунин, забывая, что не Бунина, а именно Балтрушайтиса имел в виду Набоков, вспоминая пятерых Больших поэтов символизма.

В 60-х в Вильнюсе издают полное собрание его стихов, поместившееся в двух небольших книжках. Эти книжки расходятся мгновенно, и ничего не прибавляют к известности автора за пределами Литвы. Москва в 89-м выпускает избранное тиражом 25000 экземляров, а один из толстых журналов печатает два-три небольших эссе. Вот вроде бы и всё сегодня о Балтрушайтисе. Сравним с Белым, который выпущен был сразу в нескольких издательствах, многотомными собраниями сочинений, соревнующимися в полноте. Брюсов и Бальмонт также появляются, и в сборниках, и сами по себе. О Блоке вовсе говорить нечего. И только тихий полуиностранный Балтрушайтис смутно мерцает где-то вдалеке, сам по себе.

А ведь, читая "Земные ступени" с первых же страниц начинаешь недоумевать: почему раньше никогда не встречал в антологиях эти прекрасные стихи? Как же так случилось, что зримо талантливый (по меньшей мере) поэт не стал громко известным? Встречая совершенные по умению создать атмосферу строчки, такие как:

        Тишь... Безмолвие лесное...
        Безмятежен ранний день,-
        Лист не дрогнет в росном зное,
        Ни узорчатая тень....
        Вдоль тропинки незабудки
        Притаились в полумгле,-
        Золотые промежутки
        Протянулись по земле...
        Только звонко захохочет
        Птица в зелени ветвей,
        Только бегает хлопочет
        Деловитый муравей... Чу!
        Над светлою дремотой
        Пробежал веселый свист
        И, сверкая позолотой,
        Заметался влажный лист...

        ("В лесу")

Или вот такое, уже от первого лица, и внезапным разворотом в конце:

        Осенью

        Брожу один усталым шагом
        Глухой тропинкою лесной...
        Певучий шелест над оврагом
        Уже не шепчется со мной...

        Синеют дали без привета...
        Угрюм заглохший круг земли...
        И, как печальная примета,
        Мелькают с криком журавли...

        Плывет их зыбкий треугольник,
        Сливаясь с бледной синевой...
        Молись, тоскующий невольник,
        Свободе доли кочевой!

- после таких строк становится неясно, как же получилось так, что теперь имя того ПОЭТА странным образом потерялось, стерлось со временем с тех страниц, по которым мы пишем сегодня учебники. Только читая его долго, и оттого прочитав уже почти все то немногое, что он написал, начинаешь понимать, что в том была причина слабой известности Балтрушайтиса - в нём самом, в этом тихом и скромном голосе, часто совершенном, временами гениальном, который предназначен был для такого же тихого, интимного чтения, для вдумчивых вечеров наедине с его небольшой книжкой, и уж совсем не для громкого обсуждения и чтения вслух на вечерах памяти.

Балтрушайтис негромок. И это, вероятно, главная его отличительная черта, и никакое другое слово не подойдет так хорошо к его стихам. Первый сборник - "Земные ступени" - вышел в 1911, когда автору было уже тридцать восемь, с момента первой публикации (1899,московский "Журнал для всех") прошло более десяти лет. Знаменитые современники (все, кроме Бальмонта, младше его) выпустили уже по нескольку книжек. Брюсов удостоился собрания сочинений. Балтрушайтис после "Ступеней" выпускает в следующем году "Горную тропу", и больше ни одной книги на русском языке при жизни у него не выходит ("Лилия и серп" появилась в Париже в 1948, уже после смерти автора).

Однако уровень мастерства, заявленный первым сборником, был высок настолько, что Балтрушайтис немедленно занял место в каноне, в первом ряду. Постоянно идеальная стопа, в отличие от Блока, никаких заигрываний с ритмом; в сравнении с Белым выгодно смотрится более скромная но не слабая чувственность, отсутствие эпатирующих рифм и строф (это уже по поводу Брюсова) В идейном плане отметим "Мой сад" - на четыре года раньше знаменитого "Сольвьиного сада", а по слогу он, как ни странно, напоминает Клоделя. От Клоделя же и (иногда чрезмерные) католические мотивы ("Ave, Crux") Четырехчастное строение сборника имитирует времена года, ряд стихотворений складывается в сквозные циклы, продолжающиеся в нескольких частых (Утренние и вечерние песни, и т.п.)

Особенно сильно цветовое чутье: изобразительная сторона вообще - не слишком важна автору, но цветовое письмо выше всяких похвал. Синяя и золотая - вот основные краски, почти как "Золото в лазури" Белого, у которого гораздо слабее передан цветовой заряд. Здесь же он ощущаем физически.

Звуковое письмо - также одна из сильных сторон автора: мелодическое эхо внутри одной строки ("чутко спят тополя... онемели поля"), смысловое "бульканье" ("миг мелькает, день плывет"), эта переливающаяся везде "Л", выступающая символом лазури; там же где она исчезает, немедленно появляется гремящее "З"- озорной зеленый, и, одновременно, звезды в черном небе. По сути, каждая выхваченная строчка может являться чудесным описательным одностишием:

"Хвала звездному простору пустынных северных полей" (Поклонение земле)

"Сумрачны, извилисты русла бытия!"(Песня)

"В древнем поле, над оврагом, бродит сеятель слепой" (Сеятель) и т.д.

Хотя отметим здесь уже эти метафизические порывы, и обилие многоточий, и весьма наивные, но характерные для традиции тех лет морализаторство и набор терминов, среди которых повторяются, вязнут на зубах "Бездна", "Экстаз", особенно часто почему-то "Бытие", и тому подобные фетиши декаданса.

"Земные ступени", собравшие почти все, написанное Балтрушайтисом до начала 1910-х годов, стали лучшей его книгой, и, без сомнения, одной из лучших дореволюционных русских поэтических книг. Второй сборник, "Горная тропа", уже с другой палитрой цветов - серый с фиолетовым, схожий этим с немецким экспрессионизмом, и, отчего-то, с Фолкнером - здесь метафизических мотивов гораздо больше, и сам сборник в целом создает впечатление некоторой смазанности.

В подавляющем большинстве стихов Балтрушайтиса нет никаких действий, это, обычно, описания, или же, еще чаще, размышления. Размышление - главный мотив, оно никогда не бывает декларативным, манифестом тем более (вот она - негромкость). Повышать голос автор позволяет себе в единственном случае - провозглашая восхищение природой, и чувство единения с ней (еще одна постоянная тема, идущая сквозь большинство стихотворений). Тихий талант особенно ощутим в картинах угасания, того самого decadence, которым болело русское искусство в начале ХХ века, и вряд ли найдется в нашей литературе с десяток стихотворений, так же сильно передавших сумерки, упадок - состояние государства меж двумя революциями.

Как следствие - непрестанные обращения к теме времени, диалектике времени ("Часы с кукушкой" - программное стихотворение) довольно занудные в целом. Отсюда и главный недостаток этих стихов - повальное однообразие, особенно чувствуемое в собрании сочинений. Потому последний сборник поэта, "Лилия и Серп", написанный в иноязычной - нелитовской и нерусской среде,- содержит по сути, варианты одного и того же стихотворения. Языковой слух зачастую подводит, редкая новая мысль теряется в массе романтической жвачки. Литовские стихи последнего времени зримо лучше, по крайней мере, в переводе (а сам Балтрушайтис считал себя русским литовцем, не находя в таком определении никакого противоречия - см. "Ильинское", "Песнь Ели" и т.п.) Впрочем, нечастые обращения к творчеству - раз в месяц, в полгода, а всего по пять-шесть стихотворений в год - при постоянстве главных тем для размышлений объясняют нам подобное одноообразие, хотя бы в некоторой степени. Размышления о времени, о месте человека в мире занимают процентов семьдесят в полном объеме всего, что он написал. Интуитивный пантеизм, некое мистическое миросозерцание отталкивали Балтрушайтиса от западной философии (за исключением разве Гёте, которого чистым философом и не назовешь), в тоже время русская религиозная философия не привлекала его, он был католиком. Итоговое его мировоззрение склоняется к чему-то вроде стихийного мистицизма, проповеди одушевленности всего и вся. Окружающий мир Балтрушайтис считает выраженно несовершенным, лживым ("Я гордо мудрствовал когда-то...", "Ave Crux") Природа и единство человека с ней есть один из истинных путей; другой истинный путь проходит через познание иных миров, вполне реальных в его мироощущении. Вообще же конечной целью является некая всемировая вневременная гармония. Вероятно, можно говорить о Дао Балтрушайтиса.

Несмотря на это, грандиозным метафизическим поэтом Балтрушайтис не стал. Также как Мориака ценят теперь не за его католические романы, или, скажем, Уайльд больше известен прозой, чем стихами; также Балтрушайтиса следует ценить за удивительное умение создавать атмосферу, заставлять читателя проникаться ею. Значительный элегический талант, при том нимало не изобразительный, неординарное звуковое и особенно цветовое чутье, великолепные пейзажи и ненавязчивый по большей части (это большое достоинство) психологизм, наконец, это отчетливое видение иных миров, о чем надо говорить отдельно - вот Балтрушайтис. Можно сравнить его с Ф.Сологубом - у того также среди вязких описаний ужасных снов и, попросту, бреда встречаются неожиданно блестящие, ограненные перлы. Только Балтрушайтис не допускает никогда неряшливости, и с рифмой у него лучше.

Самые простые стихотворения, как это часто бывает, и становятся самыми лучшими. Уважение к Балтрушайтису рождается из восприятия таким, каков он есть. Громкие большие поэты в Литве были - Марцинкявичюс и Межелайтис, тихий большой поэт научил их поэзии - Балтрушайтис. И огромная Россия тоже взяла свою долю таланта. Необходимо ценить таланты, потому что лишь тонкий и часто незримый предел отделяет их от гениев. Голос поэта остается в череде равных ему, и незаслуженно забытые, и тиражируемые почитаемые останутся во времени опять же - равными.