См. также: А.Фет Страница автора: стихи, статьи. СТИХИЯ: крупнейший архив русской поэзии

Афанасий Фет (Русские поэты, 1996)

А. Архангельский

Великий русский лирик, обессмертивший стихами свое имя, Афанасий Афанасьевич Фет почти всю сознательную жизнь посвятил борьбе за право носить другую фамилию - Шеншин. Стихотворчеству он всегда отводил второстепенную роль. Но Шеншиным стал именно благодаря поэзии.

Его мать, Шарлотта-Елизавета Фёт, бежала в Россию с орловским помещиком Афанасием Неофитовичем Шеншиным, оставив в Германии отца, мужа, дочь. Бракоразводный процесс затянулся, и, видимо, потому Фёт и Шеншин обвенчались только спустя два года после рождения сына Афанасия. Подкупив священника, мальчика записали Шеншиным, и до четырнадцати лет будущий лирик считал себя потомственным дворянином, хотя и ощущал некоторую отчужденность семьи. Но в 1834 году орловское губернское правление, учинив следствие, установило незаконность рождения и лишило отрока фамилии - любой. В конце концов опекуны его единоутробной сестры Лины прислали из Германии соглашение, по которому Афанасий признавался сыном первого мужа Шарлотты-Елизаветы, дармштадтского чиновника Иоганна-Петера-Карла-Вильгельма Фёта. Так будущий поэт вновь обрел "законный" статус, но утратил дворянство и лишился наследственных прав. Уже на пороге юности Афанасием Афанасьевичем овладела всепоглощающая идея возвращения утраченного дворянского достоинства. Идея тем более опасная для психики, что над родом Фетов тяготела тяжкая наследственная болезнь. К тому же сам Фет был убежденным атеистом, и вера не сдерживала его в минуты отчаяния.

К счастью, студенческие годы Фета совсем не походили на отроческие. Этот период озарен внесословным, почти братским общением с будущим критиком и поэтом Аполлоном Григорьевым, в чьем родовитом замоскворецком доме Фет был принят как равный и где прожил несколько лет (учился он в Московском университете на словесном отделении). Именно тогда Фет начинает писать стихи. Первая его книга, "Лирический пантеон", выпущенная под инициалами "А. Ф." в 1840 году, была отмечена множеством чуждых влияний, вплоть до Бенедиктова, которого они с Григорьевым читали, "завывая" от восторга, но последовавшие за нею журнальные подборки обратили на себя внимание. Причем Фет оказался и в "круге" "потенциально" почвенного журнала "Москвитянин" (с 1841 года), и в "круге" демократических "Отечественных записок". В этом равнодушии к политической окраске изданий, которое многие расценили как "соглашательство", выразилась особая литературная позиция Фета, коренившаяся в его лирической философии.

Краеугольный камень этой философии - идея красоты, облегчающей человеку его неизбежное страдание, но как бы внутренне надломленной скепсисом, скоропреходящей. Недаром ранний Фет много работал в антологическом роде, то есть создавал стихи, стилизующие пластический античный мир гармонии и соразмерности. Одним из самых популярных антологических стихотворений его начальной поры стала "Диана" (1847). О юной греческой богине поэта заставляет вспомнить мраморная статуя, мерцающая меж дерев "над ясными водами"; кажется, что оживет она - и с нею вечный Рим, Тибр, древнее величие и ясность вновь воцарятся в мире... Но это невозможно. Антологическая лирика не только напоминала об идеале гармонии, но и проводила "недоступную черту" меж нею и нами.

Через три десятилетия Фет скажет: "Целый мир от красоты". Эта формула станет крылатой, и мало кто будет замечать, что в фетовской системе верно и обратное: красота не от мира, она как мгновенно гаснущая вспышка, одиночный просверк в бесконечной ночи бытия, в ожидании которого и проходит жизнь.

        Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
        Что просиял над целым мирозданьем,
        И в ночь идет, и плачет уходя.

        ("А. Л. Бржеской", 1879)

Но если так, если даже единственное оправдание и облегчение земного бытия, основанного на боли и муке, столь ненадежно, то какой смысл могут иметь политические, философские, литературные разногласия? Быть новатором или архаистом, почвенником или западником, прогрессистом или реакционером,- говоря по-пушкински, "не все ли нам равно"? Потому Фет и закрывает общественным бурям дорогу в свою поэзию. Здесь должна царить тишина, чтобы не спугнуть отблески Прекрасного и тем самым не возвратить мир к его изначальному горестному состоянию. Именно об этом - один из шедевров раннего Фета "На заре ты ее не буди..." (1842).

Не спугнуть красоту, не пробудить страдание - цель поэтического слова. Потому так бережно оно используется, предпочтение отдается намеку, а не прямому указанию на предмет. В восьмистишии "Облаком волнистым..." ([1842]) главное слово - разлука - так и не произнесено; к нему читателя подводят постепенно приближающийся образ: облако пыли, встаюющее вдали,- движущийся навстречу всадник "на лихом коне", мольба: "Друг мой, друг далекий! Вспомни обо мне!" В самом известном стихотворении Фета "Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья..." (1850) из свершающегося словесного действа устранены глаголы - движение чувства передается россыпью определений.

По тем же причинам не цвет, а оттенок играет у Фета решающую роль: в восьми строках классической миниатюры "Чудная картина..." ([1842]) присутствует всего один цвет - белый, но мерцаний, бликов и отблесков множество: ровно-холодный, плотный свет снежной равнины, таинственное и двоящееся лучение полной луны, изливающийся на землю сумеречный свет высоких зимних небес и глубокая, рельефная белизна санного следа. Но главное заключено в том, что светоцветовая гамма служит не для передачи "красок" бытия, а для передачи его звуковой стихии! Белое с и я н и е заснеженного мира прежде всего доносит до читателя ощущение царственно-космической т и ш и н ы, едва-едва надтреснутой еле уловимым сиянием "одинокого бега" далеких саней. Так воплощается мечта Фета - "без слова сказаться душой". Так складывается его лирический образ - обостренно-ранимый, стремящийся огородить хрупкий мир душевной жизни, отвести от него постороннее внимание.

Современники отказывались узнавать этот образ в реальном "биографическом" Фете. "Откуда у этого добродушного, толстого офицера... такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?" - писал Л. Н. Толстой. То же повторит и сегодняшний читатель фетовских мемуаров ("Ранние годы моей жизни", 1893; "Мои воспоминания", 1890): это записки хорошего службиста, мелочного чиновника, рачительного хозяина, но никак не гениального поэта. Его судьба являет нам предельный разрыв между жизнью и творчеством, назревавший в русской литературе давно и окончательно осуществленный именно фетовским (и следующим за ним) поколением поэтов. Вспомним многолетнюю чиновно-дипломатическую службу гениального философского лирика Тютчева, успешную служебную карьеру Константина Случевского, поглощавшую, казалось бы, его без остатка... Знаменитая формула В. А. Жуковского "Жизнь и Поэзия одно" становилась анахронизмом...

Не только дружба с Ап. Григорьевым, но и надежды на безбедное существование сглаживали в сознании молодого Фета изначальный надлом. Надежды основывались на обещании дяди, П. Н. Шеншина, завещать племяннику 100 тысяч рублей, хранившихся в железном сундуке. Однако в 1844 году Павел Неофитович внезапно скончался, деньги из сундука пропали, и Фет оказался не только без дворянства, но и без средств к существованию. Очевидно, именно тогда им окончательно овладело стремление вернуть утраченное любой ценой.

Путь к дворянству открывал первый же офицерский чин, и Фет, как некогда Е. А. Баратынский, стал унтер-офицером. Он поступил в кирасирский орденский полк. Через год получил звание офицера, но поздно: в июне 1845 года Высочайшим манифестом было объявлено, что отныне дворянство дает лишь чин майора. Потянулись долгие годы службы. Восемь лет провел он в Херсонской губернии. Именно там разыгралась любовная трагедия: дочь отставного генерала Мария Лазич, в которую Фет был влюблен, но не мог жениться из-за обоюдной бедности, сгорела от неосторожно (или специально) брошенной ею спички... Скорбь этой трагедии позже "разрешилась" в одном из лучших фетовских стихотворений - "Когда читала ты мучительные строки..." (1887). В 1853 году Фет был переведен в гвардию, вместе с полком передислоцировался в Новгородскую губернию, участвовал в сборах под Петербургом. Одновременно начал активно печататься: кончились 40-е годы, период поэтического безвременья, стихи снова стали интересовать читателей. Но и в этой сфере "материальное" для Фета было важнее "идеального"; в 50-е годы он делает ставку на поэтическую деятельность прежде всего как на источник финансовой независимости и благостояния. Отсюда стремление работать во всех жанрах, в том числе и тех, что не сулили творческих побед: длинные, аморфные поэмы Фета, склонные к буквализму переводы вызывали справедливые нарекания современников. Но в целом "творческая карьера" складывалась успешнее военной: в 1856-м, накануне присвоения Фету чина майора, стало известно, что дворянская грамота теперь дается лишь полковникам. Больше играть с судьбой не имело смысла. Он взял годовой, а затем бессрочный отпуск, совершил поездку в Германию, Францию, Италию, а в 1858 году вышел в полную отставку и поселился в Москве.

К этому моменту он был уже удачно женат на М. Боткиной. Женитьба решила все его материальные проблемы, и вовремя: новое "гражданственное" поколение устами Добролюбова и Чернышевского вынесло вотум недоверия фетовской "художественной безыдейности". В 1859 году он был фактически отлучен от "Современника", а в рецензии на его двухтомное собрание, которым поэт отметил 25-летие своей литературной деятельности, один из ведущих критиков той поры В. Зайцев охарактеризовал поэтическую философию Фета как "гусиное миросозерцание".

Пришлось вновь круто менять направление судьбы.

С июля 1860 года Фет - помещик, владелец двухсот десятин земли в Мценском уезде, где не было поэтических красот, зато хорошо родился хлеб. В печати он выступает не со стихами - со статьями, где требует, чтобы власть лучше защищала помещичью собственность. На досуге занимается философией - он поклонник немецкого мыслителя Шопенгауэра, чей скепсис отвечал его собственным умонастроениям. Все более сужается круг литературного общения: в 1874 году Фет разорвал отношения с И.С. Тургеневым, сблизился с Л. Н. Толстым. Члены царской семьи ищут общения с Фетом; его переписка с великим князем Константином Романовым, сочинявшим любительские стихи, весьма обширна. Но главное, что в 1873 году он наконец был признан Шеншиным: Александр II принял во внимание заслуги Фета на поэтическом поприще и распорядился вернуть ему наследственные права. В 1889-м Фет стал тайным советником.

"Формальная" цель жизни была достигнута. Денежные проблемы решены. Болезненно развитое самолюбие удовлетворено. Регулярно издаются сборники его новых стихов, под одним и тем же названием - "Вечерние огни". Никто более не сомневается в том, что стихи Фета "пройдут веков завистливую даль" и повлияют на художественные поиски последующих литературных поколений (обилие эпиграфов из Фета в лирике Блока отнюдь не случайно; реминисценции из его стихов рассыпаны в циклах Бориса Пастернака...). Но вместе с внешними препятствиями словно исчезает и стимул к жизни; творчество, так и не ставшее смыслом и оправданием земного пути, оказывается неспособным "заменить" достигнутую социальную цель, и физические страдания старости, усугубленные тяжелейшей астмой ("томительным дыханьем"), предстают злом, устранить которое способна лишь добровольная смерть. 21 ноября 1892 года, отослав жену и оставив записку: "Не понимаю сознательного приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному", Фет предпринял попытку самоубийства. К счастью, он не успел покончить с собой. Сердце не выдержало, случился апоплексический удар, и жизнь сама ушла от него.

Источник: Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.