См. также: А.Крученых Страница автора: стихи, статьи. СТИХИЯ: крупнейший архив русской поэзии

Манифест

Бенедикт Лившиц

В день моей первой встречи с Хлебниковым он, как и я, пришёл на Песочную, чтобы принять участие в составлении манифеста ко второму "Садку Судей". Когда позднее явились Николай Бурлюк и Кручёных, Матюшин предложил приступить к обсуждению. Текста в тот вечер мы так и не выработали: формально - из-за отсутствия Давида и Маяковского, по существу же - потому, что сговориться оказалось невозможным. Каждый из нас тянул в другую сторону.

Под хлебниковскими положениями я готов был подписаться, не возражая: и утверждение, что мы "уже не рассматриваем словопостроение и словопроизношение по грамматическим правилам и видим в буквах лишь направляющие речи", и вскрытие подлинного значения приставок и суффиксов, и призыв уничтожить знаки препинания, чтобы выпятить роль словесной массы,- всё это, несмотря на некоторую нечёткость мысли и шаткость терминологии, было достаточно убедительно и веско.

Точно так же соглашался я с Николаем, говорившим о слове как о мифо-творчестве: о том, что слово, умирая, рождает миф и наоборот. Вспоминался Потебня, но, право же, это было неважно: гораздо более существенным было связать научную теорию, обращённую взором к истокам человеческого бытия, с практикой сегодняшнего искусства.

Зато крикливые заявления вертлявого остроносого юноши в учительской фуражке, с бархатного околыша которой он тщательно удалял всё время какие-то пылинки, его обиженный голос и полувопросительные интонации, которыми он страховал себя на случай провала своих предложений, весь его вид эпилептика по профессии действовал мне на нервы.

- Ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности - вот содержание новой поэзии!- истерически выкликал он, неуверенно обводя глазами присутствующих.

- Долой славу! Мы презираем её! Нам доступны чувства, до нас неизвестные!- диктовал он Матюшину, тщательно записывавшему этот вздор.

Мне стало невмоготу. Я распрощался и ушёл, выведенный из себя глупейшим балаганом, в который превратилось наше совещание.

"Чёрт с ним!- решил я.- Пускай Давид снова стряпает окрошку из наших, ничего общего не имеющих друг с другом положений: мастерства для этого не нужно, хватит бурлючьей торопливой всеядности и добродушного наплевательства".

Так оно и произошло. Давид по обыкновению свалил всё в одну кучу. Второй раз мои расчёты на чёткую формулировку объединявших нас принципов оказались обманутыми: манифест, предпосланный "Садку Судей", был так же сумбурен и механически сколочен, как и предисловие к "Пощёчине общественному вкусу".

[Ленинград, 1933]

Печатается по тексту издания: Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1933, с.136, 139.

Источник: Алексей Крученых в свидетельствах современников. Сост. Сергей Сухопаров. Munchen: Verlag Otto Sagner, 1994.