См. также: А.Крученых Страница автора: стихи, статьи. СТИХИЯ: крупнейший архив русской поэзии

Злобен и ядовит

Давид Бурлюк

Футуристы полюбили слово. Они, минуя прямых своих предшественников, обратились непосредственно к работе над ним, а это привело к самым первоначальным образующим языка.

Любить родную речь до того, чтобы увлечься созданием узоров не из слов, образов, как делали это все, а барахтаться в баюкающих, скачущих волнах гласных,- это ли преступление? Почему же это заслуживало(-ет) эшафота, изгнания, ненависти? Алексей Кручёных был смелым экспериментатором, он писал "рассказы", где целые страницы были подобны рассыпанному типографскому набору, но то, что делал Кручёных, было нужно и полезно. Чересчур уж к слову установилось безразличное отношение. На слово стали смотреть только как на алгебраический значёк,- забыли, что слово само по себе живой организм. И слово омертвело в устах и символистов, и бесконечных делателей "рассказов под Чехова с панталонами и без".

Ал[ексей] Кручёных в лаборатории [слова] занимает целый угол - он злобен и безмерно ядовит. Когда же вокруг лаборатории раздаётся вой чересчур близко, назойливо, он бросает головешку - памфлет "Чёрт и речетворцы", где дух Аретино водит его пером. Это он плескал с эстрады опивками своего чая в первые ряды, в лицо московской сытой буржуазии, пришедшей "посмеяться" над футуристами, в лицо учёным, пришедшим с миной превосходства процедить сквозь зубы своей скуки: "Ничего нового".

Заранее и безапеляционно.

Это он утверждал, что лучшая рифма к слову "театр" - "корова". А если он читал стихи, то шокировал публику "грубыми" народными словами.

Ещё бы! После одеколона и рисовой пудры Бальмонта, после нежных кипарисового дерева вздохов Ал. Блока!.. Вдруг:

        И влагой той, что ведьма мыла
        Свою морщинистую плоть,
        Они, бежа от меди пыла,
        Пытались скуку побороть.
        ([А.]Кручёных, [В.Хлебников]. "Игра в аду")

Дворянско-административно-обеспеченная французившая Русь, дожившая до начала века и окончательно сломленная лишь к 1918 году, конечно, была в ужасе от такого поэта - от таких "слов на свободе", как назвал их Кручёных, но она приходила и смотрела на творчество поэта, как смотрят на ядовитого зверя сквозь решётки зверинца, ограждённая от ядовитых всплесков его воплей жандармской цензурой и своей толстокожестью.

[1920]

Печатается отрывок из статьи: Бурлюк Д. От лаборатории к улице. (Эволюция футуризма).- "Творчество", Владивосток, 1920, No.2, с.24.