Я понимаю гнев и страстность укоризны,
       Когда, ленива и тупа,
Заснувшей совестью на скорбный зов отчизны
       Не отзывается толпа.

Я понимаю смех, тот горький смех сквозь слезы,
       Тот иногда нещадный смех,
Что в юморе стиха иль в желчной шутке прозы
       Клеймит порок, смущает грех.

Я понимаю вопль отчаянья и страха,
       Когда, под долгой властью тьмы,
Черствеют все сердца и, словно гады праха,
       Все пресмыкаются умы.

Но есть душевный строй, который непонятен...
       Возник он в наши времена,
И я не нахожу, меж современных пятен,
       Позорней этого пятна.

Чем объясняются восторги публициста,
       Лишь только весть услышит он,
Что вновь на родине нечестно и нечисто,
       Что попирается закон?

Меж тем как наша мысль все никнет понемногу
       И погружается во тьму,—
Он в умилении твердит: «И слава Богу!
       Ум русским людям ни к чему.

На воле собственной мы немощны и жалки;
       Нам сил почина не дано;
А станем нехотя работать из-под палки —
       И дело ладится умно».

Встречал я нищего на людном перекрестке.
       Чтоб убедить, что он не лжив,
И зная, что сердца людей счастливых жестки,
       Он плакал, язвы обнажив.

Но русский публицист ликует, выставляя
       Болезни родины своей...
Что ж это? Тупость ли? Политика ли злая,
       Плод крепостнических затей?

Недаром, доблестью хвалясь пред нами всуе,
       Властям он лестию кадит
И лжет, в пленительных чертах живописуя
       Былых времен порочный быт.

А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.