| все об авторе | кедрин.поэзия :: по году :: по названию/первой строке |
|
стихия |
|
Дмитрий Кедрин | |||
|
||||
|
||||
|
|
|
|
| Примечание: Потому что эти произведения взяты из других источников, я не ручаюсь за их достоверность. Выверенные тексты находятся на заглавной странице автора. По мере сверки с достоверными источниками, эти стихотворения будут переводится в основной раздел. | ||
|
|
|
|||
|
||||
|
Содержание: » Бог » Братство » Грибоедов » Инфанта » Князь Василько Ростовский |
» Не печалься » Пирамида » Приданое » Свадьба » Хочешь знать, что такое Россия... » Я не знаю, что на свете проще?.. |
||
|
||||
|
||||
ПРИДАНОЕВ камышах просохли почки, Зацвели каштаны в Тусе Плачет розовая дочка Благородного Фирдуси: "Больше куклы мне не снятся - Женихи густой толпою У дверей моих теснятся, Как бараны к водопою. Вы, надеюсь, мне дадите Одного назвать желанным. Уважаемый родитель, Как дела с моим приданым?" Отвечает пылкой дочке Добродетельный Фирдуси: "На деревьях взбухли почки, В облаках курлычут гуси. В вашем сердце полной чашей Ходит паводок весенний, Но, увы, к несчастью ваши Справедливы опасенья. В нашей бочке мерка риса, Да и то еще едва ли Мы куда бедней, чем крыса, Что живет у нас в подвале. Но уймите, дочь, досаду, Не горюйте слишком рано. Завтра утром в засаду За сказания Ирана. За богов и за героев, За сраженье и победы. И старания утроив, Их закончу до обеда. Чтобы вился стих чудесный Легким золотом по черни, Чтобы шах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Шах прочтет и с караваном Круглых войлочных верблюдов Нам пришлет цветные ткани И серебряные блюда. Шелк и бисерные нити, И мускат с имбирем пряным И тогда кого хотите Назовете вы желанным." В тростниках размокли кочки, Отцвели каштана в Тусе. И опять стучится дочка К благородному Фирдуси: "Третий месяц вы не спите За своим занятьем странным. Уважаемый родитель, Как дела с моим приданым? Поглядевши как пылает Огонек у вас ночами, Все соседи пожимают Угловатыми плечами." Отвечает пылкой дочке Рассудительный Фирдуси: "На деревьях мерзнут почки, В облаках умолкли гуси, Труд - глубокая криница. Зачерпнул я влаги мало И алмазов на страницах Лишь немного заблистало. Не волнуйтесь, подождите. Год я буду неустанным И тогда кого хотите Назовете вы желанным." Через год просохли кочки, Зацвели каштаны в Тусе И опять стучится дочка К терпеливому Фирдуси. "Где же бисерные нити И мускат с имбирем пряным? Уважаемый родитель, Как дела с моим приданым? Женихов толпа устала Ожиданием томиться. Иль опять алмазов мало Заблистало на страницах?" Отвечает гневной дочке Опечаленный Фирдуси: "Поглядите в эти строчки. Я за труд взялся не труся, Но должны еще чудесней Быть завязки приключений, Чтобы шах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Не волнуйтесь, подождите, Разве каплет над Ираном? Будет день - кого хотите Назовете вы желанным". Баня старая закрылась И открылся новый рынок, На макушке засветилась Тюбетейка из сединок. Чуть ползет перо поэта И поскрипывает тише, Чередой проходят лета, Дочка ждет, Фирдуси пишет. В тростниках размокли кочки, Отцвели каштана в Тусе. Вновь стучится злая дочка К одряхлевшему Фирдуси: "Жизнь прошла, а вы сидите Над писаньем окаянным. Уважаемый родитель, Как дела с моим приданым? Вы как заяц поседели, Стали злым и желтоносым, Вы над песней просидели Двадцать зим и двадцать весен. Двадцать раз любили гуси, Двадцать раз взбухали почки. Вы оставили, Фирдуси, В старых девах вашу дочку." "Будут груши, будут фиги И халаты, и рубахи. Я вчера окончил книгу И с купцом отправил шаху, Холм песчаный не остынет За дорожным поворотом - Тридцати странников пустыни Подойдут к моим воротам." Посреди придворных, близких Шах сидел в своем серале. С ним лежали одалиски И скопцы ему играли. Шах глядел как пляшут триста Юных дев и бровью двигал. Переписанную чисто Звездочет приносит книгу: "Шаху прислан дар поэтом, Стихотворцем поседелым. Шах сказал: "Ну разве это Государственное дело? Я пришел к моим невестам, Я сижу в моем гареме. Здесь читать совсем не место И писать совсем не время. Я потом прочту записки, Не большая в том утрата." Улыбнулись одалиски, Захихикали кастраты. В тростниках просохли кочки, Зацвели каштаны в Тусе. Кличет сгорбленную дочку Добродетельный Фирдуси: "Сослужите службу ныне Старику, что видит худо. Не идут ли по долине Тридцать войлочных верблюдов?" "Не бегут к дороге дети, Колокольцы не бренчали. В поле только легкий ветер Разметает прах песчаный". На деревьях мерзнут почки, В облаках умолкли гуси И опять взывает к дочке Опечаленный Фирдуси: "Я сквозь бельма старец древний Вижу мир, как рыба в тине. Не стоит ли у деревни Тридцать странников пустыни?" "Не бегут к дороге дети, Колокольцы не бренчали. В поле только легкий ветер Разметает прах песчаный". Вот посол, пестро одетый, Все дома обходит в Тусе: "Где живет звезда поэтов, Ослепительный Фирдуси? Вьется стих его чудесный Легким золотом по черни. Падишах прекрасной песней Насладился в час вечерний. Шах в дворце своем и ныне. Он прислал певцу оттуда Тридцать странников пустыни, Тридцать войлочных верблюдов. Ткани солнечного цвета, Полосатые бурнусы... Где живет звезда поэтов Ослепительный Фирдуси?" Стон верблюдов горбоносых У ворот восточных где-то, А из западных выносят Тело старого поэта. Бормоча и приседая, Как рассохшаяся бочка, Караван встречать седая На крыльцо выходит дочка: "Ах, медлительные люди, Вы немножко опоздали. Мой отец носить не будет Ни халатов, ни сандалей, Если сшитые иголкой Платья нашивал он прежде, То теперь он носит только Деревянные одежды. Если раньше в жажде горькой Из ручья черпал рукою, То теперь он любит только Воду вечного покоя. Мой жених крылами чертит Страшный след на поле бранном, Джина близкой-близкой смерти Я зову своим желанным. Он просить за мной не будет Ни халатов, ни сандалий. Ах, медлительные люди, Вы немножко опоздали..." Встал над Тусом вечер синий И гурьбой идут оттуда Тридцать странников пустыни, Тридцать войлочных верблюдов. [Расшифровано с диска 33Д-025787/88 1977 год. "Читает Татьяна Доронина"]Источник: Прислал читатель
БРАТСТВОПовелевай иль нищенствуй, доколь Печальная не совершилась треба. На смертном ложе ты отвергнешь соль И сладкого не примешь хлеба. Равно костыль бездомной нищеты И золоченый жезл богатства Ты выронишь, и схиму примешь ты Единого для смертных братства.1928Источник: Прислал читатель
НЕ ПЕЧАЛЬСЯНе печалься! Скоро, очень скоро Возвратится мирное житьё: Из Уфы вернутся паникёры И тотчас забудут про неё. Наводя на жизнь привычный глянец, Возвратят им старые права, Полноту, солидность и румянец Им вернёт ожившая Москва. Засияют окна в каждом доме, Патефон послышится вдали... Не печалься: всё вернётся – кроме Тех солдат, что в смертный бой пошли.3 марта 1942Источник: Прислал читатель
БОГСкоро-скоро, в жёлтый час заката, Лишь погаснет неба бирюза, Я закрою жадные когда-то, А теперь – усталые глаза. И когда я стану перед Богом, Я скажу без трепета ему: "Знаешь, Боже, зла я сделал много, А добра, должно быть, никому. Но смешно попасть мне к чёрту в руки, Чтобы он сварил меня в котле: Нет в аду такой кромешной муки, Чтоб не знал я горше – на Земле!"10 июля 1942Источник: Прислал читатель
* * *Да, и такой моя Россия... А.Блок Хочешь знать, что такое Россия – Хочешь знать, что такое Россия – Наша первая в жизни любовь? Милый друг! Это рёбра косые Полосатых шлагбаумных столбов. Это щебет в рябиннике горьком, Пар от резвых коней на бегу, Это жёлтая заячья зорька, След на сахарном синем снегу. Это пахарь в портах полотняных, Пёс, что воет в ночи на луну, Это слёзы псковских полонянок В безутешном ливонском плену, Это горькие всхлипы гармоник, Свет далёких пожаров ночных, Это – кашка, татарка и донник На высоких могилах степных. Это – эхо от песни усталой, Облаков перелётных тоска, Это свист за далёкой заставой Да лучина в окне кабака. Это хлеб в узелке новобранца, Это туз, что нашит на плечо, Это дудка в руке Самозванца, Это клетка, где жил Пугачёв. Да, страна наша не была раем: Нас к земле прибивало дождём. Но когда мы её потеряем, Мы милей ничего не найдём.18 сентября 1942Источник: Прислал читатель
* * *Я не знаю, что на свете проще? Глушь да топь, коряги да пеньки. Старая берёзовая роща, Редкий лес на берегу реки. Капельки осеннего тумана По стволам текут ручьями слёз. Серый волк царевича Ивана По таким местам, видать, и вёз. Ты родись тут Муромцем Илюшей, Ляг на мох и тридцать лет лежи. Песни пой, грибы ищи да слушай, Как в сухой траве шуршат ужи. На сто вёрст кругом одно и то же: Глушь да топь, чижи да дикий хмель... Отчего нам этот край дороже Всех заморских сказочных земель?20 сентября 1942Источник: Прислал читатель
ПИРАМИДАКогда болезнь, как мускусная крыса, Что зползает ночью в камелёк, Изьела грудь и чрево Сезостриса, Царь понял - день кончины недалёк. Он продал дочь, каменотёсам выдал Запасы меди, леса, янтаря, Чтоб те ему воздвигли пирамиду, Жильё во всём достойное царя. Днём раскаляясь, ночью холодея Лежал Мемфис на ложе из парчи, И сорок тысяч пленных иудеев Тесали камни, клали кирпичи. Они пришли покорные, без жалоб В шатрах верблюжьих жили, как пришлось, У огнеглазых иудеек на лоб Спадали кольца смоляных волос Оторваны от прялки и орала Палимы солнцем, брошены во тьму, Рабы царя - их сотни умирало, Чтоб возвести могилу одному. Когда ж ушли от гроба сорок тысяч, Врубив орнамент на последний фриз, Велел писцам слова гордыни высечь Резцом на камне, чваный Сезострис: "Я, древний царь, воздвигший камни эти Сказал, покрыть словами их бока, Чтоб тьмы людей живущие на свете Хвалили труд мой долгие века!" Вчерашний мир раздвинули скитальцы, Упали царства, встали города Текли столетья, как песок сквозь пальцы, Как сквозь ведро дырявое - вода. Поникли сфинксы каменными лбами, Кружат орлы, в пустыне зной и тишь... А время надпись выгрызло зубами, Как ломтик сыра выгрызает мышь. Слова, что были выбиты как проба, Молчат сегодня о его делах И прах царя украденный из гроба В своей печи убогий сжёг феллах Но мир пугая каменным величьем Среди сухих, известняковых груд, Стоит, убелена помётом птичьим Его могила - безымянный труд. И путник, ищущий воды и тени Лицо от солнца шлемом заслоня В песке сыпучем чуть не по колено Вдруг остановит резвого коня И скажет: "Царь! Забыты в сонме прочих Твои дела и помыслы твои, Но вечен труд твоих, безвестных зодчих Трудолюбивых, словно муравьи!"1940Источник: Прислал читатель
ГРИБОЕДОВПомыкает Паскевич, Клевещет опальный Ермолов… Что ж осталось ему? Честолюбие, холод и злость. От чиновных старух, От язвительных светских уколов Он в кибитке катит, Опершись подбородком на трость. На груди его орден. Но, почестями опечален, В спину ткнув ямщика, Подбородок он прячет в фуляр. Полно в прятки играть. Чацкий он или только Молчалин – Сей воитель в очках, Прожектер, Литератор, Фигляр? Прокляв английский клоб, Нарядился в халат Чаадаев, В сумасшедший колпак И в моленной сидит, в бороде. Дождик выровнял холмики На островке Голодае, Спят в земле декабристы, И их отпевает... Фаддей! От мечты о равенстве, От фраз о свободе натуры, Узник Главного штаба, Российским послом состоя, Он катит к азиятам Взимать с Тегерана куруры, Туркменчайским трактатом Вколачивать ум в персиян. Лишь упрятанный в ящик, Всю горечь земную изведав, Он вернется в Тифлис. И, коня осадивший в грязи, Некто спросит с коня: “Что везете, друзья?” - “Грибоеда. Грибоеда везем!” – Пробормочет лениво грузин. Кто же в ящике этом? Ужели сей желчный скиталец? Это тело смердит, И торчит, указуя во тьму, На нелепой дуэли Нелепо простреленный палец Длани, коей писалась Комедия “Горе уму”. И покуда всклокоченный, В сальной на вороте ризе, Поп армянский кадит Над разбитой его головой, Большеглазая девочка Ждет его в дальнем Тебризе, Тяжко носит дитя И не знает, Что стала вдовой.1936Источник: Прислал читатель
КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО РОСТОВСКИЙУжель встречать в воротах С поклонами беду? На Сицкое болото Батый привел орду. От крови человечьей Подтаяла река, Кипит лихая сеча У княжья городка. Врагам на тын по доскам Взобраться нелегко: Отважен князь Ростовский кудрявый Василько. В округе все, кто живы, Под княжью руку встал. Громят его дружины Насильников - татар. Но русским великанам Застлала очи мгла, И выбит князь арканом Из утлого седла. Шумят леса густые, От горя наклонясь… Перед косым Батыем стоит плененный князь. Под ханом знамя наше На холм постелено, Хан из церковной чаши Пьет сладкое вино. Прихлебывая брагу, Он молвил толмачу: -- Я князя за отвагу Помиловать хочу. Пусть вытрет ил болотный, С лица обмоет грязь: В моей охранной сотне Отныне служит князь! Не помня зла былого, Недавнему врагу Подайте чашку плова Кумыс и курагу… Но, духом тверд и светел, Спокойно и легко Насильникам ответил Отважный Василько: Служить тебе не буду, С тобой не буду есть. Одно звучит повсюду Святое слово: месть! Под нашими ногами Струится кровь она, Монгольский хан поганый, Тобой отворена! Лежат в снегу у храма Три мертвые жены. Твоими нукерами Они осквернены! В лесу огонь пожара Бураном размело. Твои, Батый, татары Сожгли мое село! 3абудь я Русь хоть мало, Меня бы прокляла Жена, что целовала, И мать, что родила! Батый, привычный к лести, Нахмурился - Добро! Возьмите и повесьте Невежу за ребро! Бьют кочеты на гумнах Крылами в полусне, А князь на крюк чугунный, Подвешен на сосне, Молчит земля сырая, Подмога далеко И шепчет, умирая, Бесстрашный Василько: Не вымоюсь водою И тканью не утрусь, А нынешней бедою Сплотится наша Русь! Сплотится Русь и вынет Единый меч. Тогда, Подобно дыму, сгинет, Батый, твоя орда! И умер князь кудрявый, Но с той лихой поры Поют герою славу Седые гусляры.1942Источник: Прислал читатель
СВАДЬБАЦарь Дакии, Господень бич, Аттила, - Предшественник Железного Хромца, Рождённого седым, С кровавым сгустком В ладони детской, - Поводырь убийц, Кормивший смертью с острия меча Растерзанный и падший мир, Работник, Оравший твердь копьём, Дикарь, С петель сорвавший дверь Европы, - Был уродец. Большеголовый, Щуплый, как дитя, Он походил на карлика – И копоть Изрубленной мечами смуглоты На шишковатом лбу его лежала. Жёг взгляд его, как греческий огонь, Рыжели волосы его, как ворох Изломанных орлиных перьев. Мир В его ладони детской был, как птица, Как воробей, Которого вольна, Играя, задушить рука ребёнка. Водоворот его орды крутил Тьму человечьих щеп, Всю сволочь мира: Германец – увалень, Проныра – беглый раб, Грек-ренегат, порочный и лукавый, Косой монгол и вороватый скиф Кладь громоздили на его телеги. Костры шипели. Женщины бранились. В навозе дети пачкали зады. Ослы рыдали. На горбах верблюжьих, Бродя, скикасало в бурдюках вино. Косматые лошадки в тороках Едва тащили, оступаясь, всю Монастырей разграбленную святость. Вонючий мул в очёсках гривы нёс Бесценные закладки папских библий, И по пути колол ему бока Украденным клейнодом – Царским скиптром Хромой дикарь, Свою дурную хворь Одетым в рубища патрицианкам Даривший снисходительно... Орда Шла в золоте, На кладах почивала! Один Аттила – голову во сне Покоил на простой луке сидельной, Был целомудр, Пил только воду, Ел Отвар ячменный в деревянной чаше. Он лишь один – диковинный урод – Не понимал, как хмель врачует сердце, Как мучит женская любовь, Как страсть Сухим морозом тело сотрясает. Косматый волхв славянский говорил, Что глядя в зеркало меча, - Аттила Провидит будущее, Тайный смысл Безмерного течения на Запад Азийских толп... И впрямь, Аттила знал Свою судьбу – водителя народов. Зажавший плоть в железном кулаке, В поту ходивший с лейкою кровавой Над пажитью костей и черепов, Садовник бед, он жил для урожая, Собрать который внукам суждено! Кто знает – где Аттила повстречал Прелестную парфянскую царевну? Неведомо! Кто знает – какова Она была? Бог весть. Но посетило Аттилу чувство, И свила любовь Своё гнездо в его дремучем сердце. В бревенчатом дубовом терему Играли свадьбу. На столах дубовых Дымилась снедь. Дубовых скамей ряд Под грузом ляжек каменных ломился. Пыланьем факелов, Мерцаньем плошек Был озарён тот сумрачный чертог. Свет ударял в сарматские щиты, Блуждал в мечах, перекрестивших стены, Лизал ножи... Кабанья голова, На пир ощерясь мёртвыми клыками, Венчала стол, И голуби в меду Дразнили нежностью неизречённой! Уже скамейки рушились, Уже Ребрастый пёс, Пинаемый ногами, Лизал блевоту с деревянных ртов Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц. Сброд пировал. Тут колотил шута Воловьей костью варвар низколобый, Там хохотал, зажмурив очи, гунн, Багроволикий и рыжебородый, Блаженно запустивший пятерню В копну волос свалявшихся и вшивых. Звучала брань. Гудели днища бубнов, Стонали домбры. Детским альтом пел Седой кастрат, бежавший из капеллы. И длился пир... А над бесчинством пира, Над дикой свадьбой, Очумев в дыму, Меж закопчённых стен чертога Летал, на цепь посаженный, орёл – Полуслепой, встревоженный, тяжёлый. Он факелы горящие сшибал Отяжелевшими в плену крылами, И в лужах гасли уголья, шипя, И бражников огарки обжигали, И сброд рычал, И тень орлиных крыл, Как тень беды, носилась по чертогу!.. Средь буйства сборища На грубом троне Звездой сиял чудовищный жених. Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий С широких плеч солдата, - он надел И бронзовые серьги и железный Венец царя. Впервые в жизни он У смуглой кисти застегнул широкий Серебряный браслет И в первый раз Застёжек золочённые жуки Его хитон пурпуровый пятнали. Он кубками вливал в себя вино И мясо жирное терзал руками. Был потен лоб его. С блестящих губ Вдоль подбородка жир бараний стылый, Белея, тёк на бороду его. Как у совы полночной, Округлились Его, вином налитые глаза. Его икота била. Молотками Гвоздил его железные виски Всесильный хмель. В текучих смерчах – чёрных И пламенных – Плыл перед ним чертог. Сквозь черноту и пламя проступали В глазах подобья шаткие вещей И рушились в бездонные провалы. Хмель клал его плашмя, Хмель наливал Железом руки, Темнотой – глазницы, Но с каменным упрямством дикаря, Которым он создал себя, Которым В долгих битвах изводил врагов, Дикарь борол и в этом ратоборстве: Поверженный, Он поднимался вновь, Пил, хохотал, и ел, и сквернословил! Так веселился он. Казалось, весь Он хочет выплеснуть себя, как чашу. Казалось, что единым духом – всю Он хочет выпить жизнь свою. Казалось, Всю мощь души, Всю тела чистоту Аттила хочет расточить в разгуле! Когда ж, шатаясь, Весь побагровев, Весь потрясаем диким вожделеньем, Ступил Аттила на ночной порог Невесты сокровенного покоя, - Не кончив песни, замолчал кастрат, Утихли домбры, Смолкли крики пира, И тот порог посыпали пшеном... Любовь! Ты дверь, куда мы все стучим, Путь в то гнездо, где девять кратких лун Мы, прислонив колени к подбородку, Блаженно ощущаем бытие, Ещё не отягчённое сознаньем!.. Ночь шла. Как вдруг Из брачного чертога К пирующим донёсся женский вопль... Валя столы, Гудя пчелиным роем, Толпою свадьба ринулась туда, Взломала дверь и замерла у входа: Мерцал ночник. У ложа на ковре, Закинув голову, лежал Аттила. Он умирал. Икая и хрипя, Он скрёб ковёр и поводил ногами, Как бы отталкивая смерть. Зрачки Остеклкневшие свои уставя На ком-то зримом одному ему, Он коченел, Мертвел и ужасался. И если бы все полчища его, Звеня мечами, кинулись на помощь К нему, И плотно б сдвинули щиты, И копьями б его загородили, - Раздвинув копья, Разведя щиты, Прошёл бы среди них его противник, За шиворот поднял бы дикаря, Поставил бы на страшный поединок И поборол бы вновь... Так он лежал, Весь расточённый, Весь опустошённый И двигал шеей, Как бы удивлён, Что руки смерти Крепче рук Аттилы. Так сердца взрывчатая полнота Разорвала воловью оболочку – И он погиб, И женщина была В его пути тем камнем, о который Споткнулась жизнь его на всём скаку! Мерцал ночник, И девушка в углу, Стуча зубами, Молча содрогалась. Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет, Кричал петух. И выпитая чаша У ног вождя валялась на полу, И сам он был – как выпитая чаша. Тогда была отведена река, Кремнистое и гальчатое русло Обнажено лопатами, - И в нём Была рабами вырыта могила. Волы в ярмах, украшенных цветами, Торжественно везли один в другом – Гроб золотой, серебряный и медный. И в третьем – Самом маленьком гробу – Уродливый, Немой, Большеголовый Покоился невиданный мертвец. Сыграли тризну, и вождя зарыли. Разравнивая холм, Над ним прошли Бесчисленные полчища азийцев, Реку вернули в прежнее русло, Рабов зарезали И скрылись в степи. И чёрная Властительная ночь, В оправе грубых северных созвездий, Осела крепким Угольным пластом, Крылом совы простёрлась над могилой.1933, 1940Источник: Прислал читатель
ИНФАНТА1 Шлейфы дам и перья франтов Не трепещут в блеске бала. Молчалив покой инфанты В глубине Эскуриала. Там замкнулась королева С королём, своим супругом. Дочь их тяжко заболела Изнурительным недугом. Зря епископ служит мессу, Лекарь бьётся, маг ворожит, - Захворавшую принцессу Исцелить никто не может! Где он, взгляд живой и пылкий, Полный негою любовной? Еле-еле бьётся жилка На руке её бескровной. Говорит король в томленье: «Я бы дал врачу, как сыну, За инфанты исцеленье Королевства половину!» «Если б снять недуг с инфанты, - Королева шепчет слабо, - Я бы все свои брильянты Иезуитам отдала бы!» Меж родных нашедший место, От сердечной скорби бледный Наклонился над принцессой Португальский принц наследный. «Если б стала донья крепче – Я пошёл бы, как скиталец, К божью гробу!» - жарко шепчет Безутешный португалец. И, своим владыкам силясь Пособить в беде их чёрной, Из угла тихонько вылез Бородатый шут придворный. «Мой король! – сказал он грустно. – Много раз встречал в беде я Врачевателей искусных Средь проклятых иудеев. Этот род достоин смеха, Обречён костру и шпаге, Но вчера в Мадрид приехал Рабби Симха из Гааги. Мертвецы встают из гроба, Если он прикажет: «Встаньте!» Повелитель мой! Попробуй – Позови его к инфанте!» 2 Королю поклон отвесив И томясь придворным блеском, Врач стоит перед принцессой В пышной спальне королевской. Тяготит его повязка С жёлтым знаком иудея!.. На щеках инфанты краска Выцветает, холодея. Не встаёт она с постели, Дышит слабо и неровно, Жилка бьётся еле-еле На руке её бескровной. А вокруг – безлюдны залы, Тишина в дворце просторном. «У принцессы крови мало! – Говорит еврей придворным. – Злой недуг её погубит, Унесёт или состарит. Кто инфанту больше любит, Тот ей кровь свою подарит!» При словах его, как дети, Царедворцы задрожали. «Кровь моя, - король ответил, - Это кровь моей державы!» Королева, хмуря брови, Отвечала: «Разве мало Я дала инфанте крови В день, когда её рожала?» Принц глядел в окно куда-то, Теребя свои перчатки. Он сказал, что кровь солдату Лить прилично только в схватке... Врач, блестя холодным взглядом, Вынул скальпель и реторту: «Сам я крови сколько надо Дам инфанте полумёртвой, Чтоб поверили в науку, Возвращающую силу!.. Обнажил худую руку И ножом надрезал жилу. 3 Кровь инфанты стала жаркой, Хворь её прошла бесследно. С ней гуляет в старом парке Португальский принц наследный.1944Источник: Прислал читатель
|
|
СТИХИЯ: Лучшая поэзия © 1996-2006
Вопросы и комментарии? Пишите