|
|
- Рассказы:
- Елена Шерман
ДИССИДЕНТЫ
Неоконченный рассказ
Пилат сказал Ему: "Что есть истина?"
В пятницу вечером, около семи, в квартиру Пескаревых явился Крабин с рюкзаком, полным самиздата, и с сенсационной новостью: "Не исключено, что завтра или послезавтра меня арестуют. Уже выписан ордер на арест". Источник информации он назвать отказался "Вам ни к чему", но на достоверности настаивал категорически.
У старшей Пескаревой - Ириши - мигом побелело лицо, задрожали губы. Она, конечно, хотела б держаться стойко, как положено, но нет, не смогла, за ужином разбила чашку и дважды убегала в ванную - высморкаться и смыть предательские наплывающие слезы. Младшая сестра, Наташка, приуныла, конечно, потому что уважала Крабина и привыкла видеть в нем будущего родственника; но сознание, видимо, не до конца переварило информацию в силу недостаточности личного опыта: в ее жизни еще никого не арестовывали, и, если честно, на самом дне души, под сочувствием к нему и сестре, под испугом, недоумением, растерянностью лежало еще и чуть-чуть - с ноготь - любопытства. Наташке было всего восемнадцать.
После чая Крабин, желая ободрить сестер, сказал несколько простых, веских слов.
- Я к этому был готов с шестьдесят восьмого, -- спокойно сказал он и положил свою большую квадратную руку на ладонь Ириши. - Я сделал свой выбор и ни о чем не жалею.
Ириша сидела с застывшим лицом, глядя на стоящий на полке блестящий тульский самовар. В ее богатом воображении все уже произошло: и арест, и изнуряющие допросы, и суд, и занесенный метелью барак, и даже пришло уже уведомление о смерти Крабина где-нибудь в тюремном лазарете от прободения язвы желудка, и она нестерпимо мучилась. Господи, зачем он сказал? Зачем отравил их последние часы?
- Зачем ты пришел? Попрощаться? - выдохнула наконец она.
- Во-первых, я всегда считал, что лучше знать, чем пребывать в неведении. Во-вторых, я принес литературу. Если ее найдут при обыске, это может увеличить срок.
Крабин говорил совершенно спокойно, как о чем-то будничном, житейском, нормальном, и Наташа не могла им не восхититься. Этот человек был подлинным героем, вел себя как герой и странно только, что во внешности его не было решительно ничего героического: маленький, весь какой-то квадратный, с взъерошенным ежиком черных волос, с лохматыми бровями за толстенными стеклами огромных квадратных очков. Если б он еще был похож на Алена Делона, это был бы идеал мужчины. Хотя, впрочем, тогда Наташка влюбилась бы в него и между сестрами началась бы смертельная вражда, так что уж пусть остается таким, как есть.
Ириша в конце концов открыто разревелась, Крабин стал ее утешать, потом они ушли в спальню разбирать содержимое рюкзака, а Наташка налила себе вторую чашку чая и призадумалась.
Подумать только, еще полгода тому она не знала значения слова "диссидент" и, услышав его впервые, приняла диссидентов за птиц вроде декадентов, которые, как она знала из школьного курса литературы, гнили и выражали испуг буржуазии перед грядущей революцией ("Робкий пингвин быстро прячет тело жирное в утесах..."). Даже стыдно вспоминать о собственной глупости. "Диссидент - в этой стране - не обязательно инакомыслящий. Зачастую это просто мыслящий", -- пояснил ей Крабин и рассказал, как началось его противостояние режиму.
Еще в 1967 году, шесть лет назад, он был обычным эмэнэсом на хорошем счету у начальства и комсомольцем. По комсомольской линии он и съездил осенью 1967 в Чехословакию в турпоездку. Прага поразила его, первые семнадцать лет жизни проведшего в поселке Железные Руды (Семипалатинская область), до глубины души. Крабина поразило все - от архитектуры до пива. На волне восторга он сблизился с несколькими чешскими ровесниками, особенно подружившись с неким Зденко, работавшим в авторемонтной мастерской. Зденко был горячим поклонником Дубчека и даже имел его книжку. Книжку, правда, Крабин прочитать не мог, потому что она была на чешском, но искренне поверил в значимость выраженных там идей. Зденко пришел проводить его на вокзал и предложил напоследок приезжать еще. На прощание русский и чех обнялись, как братья.
Но вновь приехать в Злату Прагу Крабину не довелось. Почти через год, в августе 1968, туда вошли советские танки.
"Я не спал три ночи", -- рассказывал Крабин. Его нестерпимо мучили две вещи: мысль о том, что Зденко не подаст теперь ему руки, и стыд от того, что он не вышел на площадь. Вышли Бабицкий, Богораз, Дремлюга, Литвинов, Делоне и Файнберг, а он не вышел. Он отсиделся за кремовыми занавесочками, смолчал, струсил. Но он же сам строго наказал себя за свою слабость. С того момента не было у правозащитного движения более активного участника, чем он.
Уже в 1969 его, активного автора "Хроники текущих событий", уволили из института, с 1970 за ним была установлена слежка. Многократные вызовы "туда" и угрозы эффекта не дали, сломить Крабина не удавалось. Один раз его избили в подворотне - с тем же результатом. И вот теперь: финал, арест.
Крабин многое объяснил Наташе. Если б не он, она бы не догадалась, что уже 18 лет живет в тоталитарном государстве, где нарушаются самые элементарные права человека, такие, как право на информацию или право на образование. Последнее нарушение Наташка испытала на собственной шкуре этим летом, когда недобрала полбалла на биофак МГУ. Страна, от славословий которой с экрана и из радиоприемника звенело в ушах, находилась, оказывается, в глубочайшем кризисе и шла в тупик. Сперва Наташка по простоте даже не поняла, как можно при кризисе первыми полететь в космос, но ей тут же разъяснили, что в этом-то и весь ужас: соединение передовых научных технологий со средневековыми понятиями о ценности человеческой жизни неминуемо приведет Союз к гибели, и даже неизвестно, доживет ли он до 1984 года. И потому главное теперь - не закрывать глаза, не затыкать уши, а думать, искать, читать самиздат, слушать западные "голоса", чтобы жить не по лжи, не пропасть по одиночке и суметь в нужный момент выйти на площадь.
Жизнь испытует человека на прочность. Сможешь? Не струсишь? Не подведешь товарищей? Или ты горазд только на болтовню? Испытание духа для Наташки наступило быстрее, чем она ожидала. Иришка так ни о чем и не узнала. Надо было срочно размножить Хельсинкскую декларацию о правах человека, передать ростовским товарищам хоть десять экземпляров. А у нее - у Наташки на работе - рядом с ее архивом светокопировальная мастерская, где можно на специальной машине размножить любой документ. Светокопировальщицу Таню Наташа хорошо знала и даже купила у нее как-то польскую помаду, но просить об этом - нет, не решилась. Придумала трюк: сперва шутки ради упросила Танюшу показать, как работает машина, потом договорилась с Крабиным: он позвонит из автомата к ним в архив, позовет Таню Ползункову (в светокопировальной мастерской телефона нет), Таня побежит в архив отвечать на звонок, а Наташка, пока Крабин будет ей голову морочить, быстренько скопирует Декларацию. Наташка переволновалась, услышав в трубке голос Крабина, чуть не затряслась вся, но овладела собой и побежала звать Таню. Чем он морочил ей голову - неизвестно, но Ползунковой не было почти полчаса, и Наташка все успела. И вечером в далекий Ростов поехали синеватые листки, чтобы правда, которую так пытаются скрыть, как трава из-под снега, пробилась еще в чьей-то душе. "Истина расходится, как круги по воде, и остановить этот процесс невозможно", -- думала Наташка, глядя на свое отражение в давно остывшем чае, и предательская судорога сжимала горло. Сейчас и она расплачется, ну, куда это годится?
В понедельник позвонил Шихмейстер и сказал Ирише, что Крабина арестовали, а ровно через неделю саму Наташу вызвали на допрос в КГБ. И хотя старшие пояснили Наташе, что волноваться не следует, что это нормально, что вызывают всех, кто был знаком с Крабиным, и что с ней, по молодости ее, никакого серьезного разговора не будет, но сильная молчаливая взвинченность Ириши, истерично обнимавшей ее и целовавшей перед походом "туда", подействовала куда сильнее всех умных рассудительных слов, и в кабинет следователя Наташа вошла натянутая, как струна, с сильно бьющимся сердцем и пересохшим ртом.
Первой неожиданностью, поджидавшей ее, был внешний вид следователя. Человек, рисовавшийся ей страшным, выглядел обыденно и даже простовато: лысеющий круглолицый блондин с небольшим округлым носом, который в просторечии называют пипкой. Фигура его, насколько можно было разглядеть, была какая-то рыхлая, наряд не только штатский, но какой-то домашний: рубашка в полоску, поверх - вязаная из серой шерсти безрукавка. Он заговорил, и Наташа поразилась его голосу: высоковатому, при этом неожиданно переходящему в хрипотцу. Страх внезапно исчез, и на первые вопросы гебиста она ответила бойко и без запинок.
- Как я отношусь к Юрию Алексеевичу Крабину? Очень хорошо отношусь.
- Нет, ничего антисоветского в его высказываниях и поведении я не замечала.
- Я не знаю, что такое "самиздат".
- Об отношениях моей сестры с Крабиным вы сами у нее спросите, я не сплетница.
- Так, так, это похвально, -- пробормотал следователь, рассматривая какие-то бумаги у себя на столе. - А скажите мне, Наташа, -- он поднял голову, -- что вам у нас не нравится?
- То есть?
- Вам ведь явно что-то у нас не нравится.
- Мне все нравится.
- Тогда почему вы здесь?
- Вы вызвали.
- Я вас потому и вызвал, что имею информацию о ваших неправильных, скажем так, настроениях.
Наташа пожала плечами.
- Оно и не удивительно, конечно, после общения с такими персонажами, как Крабин. Плохо ваша сестра о вас заботится. Сама сбилась с пути и вас сбивает.
- Я уже взрослая.
- Вы совершеннолетняя, а не взрослая, это разные вещи. Не обижайтесь, но вы большой доверчивый ребенок. Верите всякой чепухе.
- У меня свои глаза есть, я сама все вижу.
- И что же вы такого плохого увидели в окружающей действительности, что вас на антисоветчину потянуло?
- А вы считаете, что у нас нет недостатков?
- Что вы, Наташенька, конечно есть. Так мы с ними и боремся. Вы только нам не мешайте.
- Ага, боретесь. А в магазине яиц нет. Яйца - дефицит.
- Это, конечно, о-очень плохо, но не переживайте вы так. Через полгода наладим, будут яйца.
- Будут яйца - масло исчезнет. И так все время. Почему на гнилом Западе колбаса без очереди и пятьдесят видов, а у нас три вида и очереди часовые?
- А почему на Западе наркомания и безработица, а вы и значения этих слов толком не знаете?
- Почему не знаю? Знаю.
- Ничего вы не знаете.
- Безработные там такое пособие имеют...
- А, насчет пособия вас уже просветили. Но тогда отчего б не сказать до конца всю правду? Дело не в пособии, довольно скудном, к слову. Дело в том, что молодой, полный сил человек оказывается выброшенным из жизни. Ему некуда идти - читали Достоевского? Он никому не нужен. Все места заняты.
- Ну уж и все...
- Кроме мест чистильщиков унитазов и собирателей мусора. А вы, Наташа, хотите нужники чистить?
- При чем здесь я?
- Правильно, и западный безработный не хочет. И оказывается в тупике: отсутствие работы ведет к деквалификации и деградации - на дно, и неквалифицированная работа ведет туда же. Но самое страшное - это судьба даже не самого безработного, а его детей. Только что у них было все: дом, хорошая школа, машина, друзья, и вдруг все рушится, потому что папа потерял работу.
- Ох, только не надо мне уроков политграмоты. Вы так говорите, будто я за безработицу.
- А за что же вы, солнце мое русокудрое? Чего вы хотите?
- Я хочу, во-первых, таких же магазинов, как на западе. Во-вторых, я хочу свободы выражать свое мнение по любым вопросам и ничего не бояться. В-третьих, я хочу ездить куда угодно, видеть мир своими глазами...
- А многопартийности не хотите?
- Нет, -- ответила Наташа, секунду подумав, -- пока не хочу.
- И на том спасибо. Так вот что я вам отвечу. Если вы хотите первого и третьего - товарного изобилия и свободы выезда за границу, то вы хотите и безработицы, и наркомании, и разгула преступности. Или дефицит яиц с гарантированным трудоустройством и безопасные в 12 ночи улицы - или шикарные витрины с пособием по безработице, мафией и терроризмом. Тэрциум нон датур, как говорили древние. А насчет второго вашего желания, то оно и вовсе из области научной фантастики. Небось, любите Ефремова, Стругацких? Нет такого места на земном шаре, где можно свободно выражать свое мнение по любым вопросам. В той же Америке вы можете критиковать президента, но попробуйте пискните что-то против собственного босса.
- А у нас?
- А у нас профсоюз.
- Если у нас свобода, почему Юрий Алексеевич арестован?
- Крабин - матерый антисоветчик.
- Нет.
- Да. Он распространял работу Амальрика "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года". По-вашему, это - не антисоветчина? Нет?
- Я не знаю, -- пробормотала Наташа и тут же поправилась: -- Я не читала.
- Лжете! - следователь стукнул кулаком по столу так, что она вздрогнула. - Все вы читали, пичкали себя ядом. Но поясните вы мне, я никак не могу понять, почему вы все, чирикающая, пишущая и поющая братия, считаете, что вам будет лучше, если Союза не станет? Чего вы хотите? Анархии? Новой гражданской?
Наташа молчала, не зная, что говорить.
- Хорошо, положим, сбылась ваша мечта и мой кошмар. Нет советской власти, нет коммунистов. Что дальше? Думаете, все будет как на вашем любимом Западе? Свобода с полными витринами?
- У меня нет гипотез, -- наконец нашлась Наташа. - А вы что думаете?
- Я думаю, что сначала будет кровь, а поскольку еще одного кровопускания в этом веке нашей стране уже не выдержать, то начнется закат, -- следователь прочертил в воздухе полноватой рукой некую кривую. - Все распадется, и поодиночке нас передавят, как кутят. О чем всегда и мечтали.
- Кто передавит? Китайцы?
- Да нет, скорее ваши западные друзья. Недаром они так щедро оплачивают ваше движение. Идет война, хотя и холодная, а в войне ничьих не бывает. Или - или. Это понятно, тут размазывать нечего. Но все же поясните мне другое: как можно так ненавидеть собственную Родину? За что вы ненавидите свою Родину, Наташа?
- Я?!
- "Я не сомневаюсь, что эта великая восточнославянская империя, созданная германцами, византийцами и монголами, вступила в последние десятилетия своего существования".
- Это не мои слова.
- Но вы разделяете и злобу автора, и его невежество. Первым русским императором, если уж на то пошло, был Петр Первый, при нем Россия и стала империей. Монгольское иго окончательно свергли в 1410, Византия пала в середине 15 века, а у него монголы и византийцы создали Российскую империю. Что, такого вам Крабин не говорил? Не находил фактические ошибки и логические противоречия в своем самиздате? Ненависть всегда слепа.
- А я считаю, что человек может, во-первых, одновременно и любить, и ненавидеть, а во-вторых, и любить по-своему. Да плевала я на эту статью Амальрика, может, там все брехня, но я хочу быть собой, понимаете? Я хочу прожить свою жизнь, пусть с безработицей, с терроризмом, но свою, а не жизнь винтика. Это и есть ваша главная ошибка - не отсутствие яиц, а отсутствие выбора. Жить, когда все заранее известно и предопределено, невыносимо.
- А там, думаете, выбор? Там иллюзия выбора.
- Пусть иллюзия. Но за эту иллюзию два века лучшие люди русской интеллигенции отдавали жизни.
- Ха! За что боролись, на то и напоролись. Это и есть ваша главная ошибка - полное непонимание того, за что идете гибнуть. Вот вы, конкретно, Наташа - пешка в чужой и нечистоплотной игре, как всякий рядовой игрок в политику. Мне-то это ясно видно. Вас и вашу сестру просто используют.
- Кто, Крабин? - расхохоталась Наташа.
- Кто ж еще. А его используют другие.
- А их использует ЦРУ, так, что ли?
- Примерно так. И знаете, Наташа, я б на вашем месте не веселился. Я запросто могу завести на вас отдельное дело. Я ж знаю, что хельсинкскую декларацию вы размножали.
"Откуда? - молнией мелькнуло в сознании Наташи, и тут же мелькнуло другое: -- Ну и что?"
- А если б и так, разве декларация - антисоветчина?
- Это инструмент для построения антисоветских теорий, -- отрезал следователь.
В воздухе повисло густое, пронизанное электрическими разрядами, как предгрозовой воздух, молчание.
- А знаете, -- сказал вдруг он другим, грустным и задумчивым тоном, - в чем-то вы - и наша вина. Мы недорабатываем с молодежью, и это нам еще аукнется. Но запомните одно: героизм и глупость не случайно начинаются с одной буквы.
- Идите, Пескарева, и считайте, что я вас официально предупредил.
Вероятно, дорогой читатель, тебе любопытно будет узнать, как сложились дальнейшие судьбы главных героев. Спешу удовлетворить твое законное любопытство. Юрий Алексеевич Крабин умер 25 января 1997 года в больнице "Крисчиан Сайенс Хоспитал", г. Коламбус, штат Огайо (США) от рака почек, успев, однако, увидеть все, о чем мечтал, побывать народным депутатом и написать книгу "Свобода в цепях" (изд-во "Harp and Kettle", Бостон, 1989). Следователь (мы забыли назвать его имя, в чем смиренно каемся) Владимир Сергеевич Воронов вышел на пенсию в сентябре 1991, ныне живет на даче, где выращивает редис и георгины, не оставив, однако, и своего излюбленного занятия - чтения серьезных исторических книг. Сейчас он читает "Неофициальную историю конфуцианцев". Правозащитная деятельность сестер Пескаревых закончилась в том же 1974 году по причинам, равно не зависящим ни от КГБ, ни от растущего правосознания общества: у Ириши при очередном медосмотре неожиданно нашли скрытую форму туберкулеза, и она уехала на три месяца на юг, в санаторий - лечиться, а по возвращении вся энергия постепенно перешла с общественного спасения на спасение собственного организма; а Наташа познакомилась с Виталькой Пастуховым и вышла замуж. Пастухов интересовался интимной жизнью, а не Солженицыным, и ровно через девять месяцев у них родилась дочь Вера. Ириша сейчас на пенсии по инвалидности, пенсия маленькая и вся уходит на лекарства, и если б не помощь сестры, то и не знает, как выживала бы. Наташа после развода в 1980 с Пастуховым заочно окончила экономический факультет, работала инженером-экономистом в НИИ легких и тяжелых промышленных сплавов, после сокращения в связи с прекращением финансирования в 1993 году пыталась заняться челночным бизнесом, но неудачно, и в настоящий момент продает цветы в павильоне на одной из станций метро. Рядом с ней часто видно девочку лет семи-восьми - внучку, дочь Веры, лечащейся от наркомании вместе с бывшем муже в лечебно-реабилитационном центре "Спасение", открытом неправительственной международной организацией "Kids without drugs".
© Елена Шерман, 2003.
© Сетевая Словесность, 2003.
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 23.10.2003 Сегодня в РЖ Девять коров Разная музыка. Концерты 26 октября - 2 ноября Печатная демократия по-корейски Парящий интеллигент и рефлектирующий гражданин Аналитика переходного периода "Коротко, красиво и отлично смотрится..." За учителя и без учителя Будет чисто и светло Что обещает "второй раунд" приватизации Лабиринты Минотавра Постиндустриальный передел России Аналитическая журналистика в России: взгляд изнутри О брачных играх гиппопотамов и не только Лечебные грязи "Украинский Путин": новогодний подарок "старшего брата" Все о поэзии 155 Журнальное чтиво. Выпуск 149 Российское телевидение как лекарство от ностальгии Одна фотография-2 Призывание Кармапы
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
||||||||||||||||||||||||||
