|
|
|
РЕЦЕНЗИИ
- Милей Орла Гвоздика
- Сборище друзей, оставленных судьбою - чинари в текстах, документах и исследованиях. Сборник.
- Убийца в белом халате
- Владимир Сорокин. Собрание сочинений.
Милей Орла Гвоздика
Уникальное двухтомное собрание - "Сборище друзей, оставленных судьбою - чинари в текстах, документах и исследованиях".
составитель В.Сажин, 1998
"Липавский: Вы очень удачно показываете, как Олейников застегивает пальто. В чем тут дело?
Хармс: Только в том, что он застегивает пуговицы обеими руками. Наш гений вообще со странностями. Вы не поверите, но, честное слово, он до сих пор не умеет узнавать по часам время".
"Липавский: Вы родились под счастливой звездой, Хармс. Про вас можно сказать словами Олейникова: "Митька Загряжский - талантище!"А что хорошего дала вам эта звезда? Или, может, в окончательном перерасчете неважно, что человек сделал?
Хармс: Если и так, все равно нельзя думать об этом перерасчете".
Повод для выходящей книжки - невеселая жизнь и нелегкая смерть тех нескольких людей, которых обычно называют обэриутами, реже - более точным словом чинари. История содружества пятерых чинарей (Даниил Хармс, Александр Введенский, Яков Друскин, Леонид Липавский, Николай Олейников) и их загадочных текстов. Хармс и Введенский, быстро вошедшие в моду, канонизированы давно и прочно, Олейников разошелся на цитаты, а вот с двумя оставшимися широкая публика незнакома - Друскина и Липавского (ранее известных только по дневникам и письмам Хармса) данное собрание открывает.
Те события и собрания тридцатых годов, что послужили поводом для текстов этой компании, представляют собой нечто неожиданное и удивительное в контексте общей литературной ситуации ХХ века. Принято считать мрачноватых деятелей ОБЭРИУ этакими авангардными шутниками, запоздалыми футуристами. Году в 1928 так их воспринял Маяковский, заметивший только, что его поколение умело оттягиваться покруче, да и лозунги у В.В. с Бурлюком были куда более угрожающими. Он ничего не понял. Хотя, возможно, Хармс, Введенский и К по молодости еще не могли артикулировать свое поведение достаточно внятно. Тем не менее, скандальные выступления ОБЭРИУ уже тогда, в конце двадцатых, нисколько не походили на выходки футуристов начала века. Это новое литературное сообщество отличалось полным безразличием в вопросах социального переустройства, которые так волновали авангардистов, будь то Бретон, Малевич или тот же Маяковский. Публичные чтения призваны были лишь оповестить любопытных - и только: сознательный эпатаж был минимальным. Конечно, Хармс признавал своим учителем Велимира Хлебникова - но на деле его учителем был скорее Нил Сорский, нежели галлюциногенный "председатель Земного Шара". Вместе с обэриутами в литературный процесс текущего столетия пришло (и с ними же ушло) нечто древнее, средневековое, почти монашеское. "Идите и останавливайте прогресс", - надписал Хармсу свою книгу Казимир Малевич.
По большому счету, мы почти ничего не знаем об этих людях. Дореволюционное детство, размытыми воспоминаниями о котором навеяны, вероятно, некоторые сцены из "Елки у Ивановых", знаменитой пьесы Введенского. Затем революция, последовавшие за ней поломанные годы. Друскин, Липавский и Введенский учились тогда в одной гимназии. То время теперь ассоциируется почему-то с морозами. Возможно, всему виной "Белая Гвардия", но и вправду - было холодно, в школе не топили, будущие чинари в пальто и валенках слушали лекции словесника Георга, своего любимого учителя, актуального для них и много лет спустя. Свои первые стихи гимназист Введенский осмелился отправить Блоку - впрочем, без особой реакции со стороны последнего.
Затем - первые серьезные литературные опыты, в 1925 году Введенский, Липавский и Друскин на квартире поэта Вигилянского встречают Даниила Хармса, экстравагантного молодого человека с псевдонимом, навеянным любимым Конан-Дойлем. На немногочисленных фотографиях Хармса легко можно узнать по непременной трубке и прочим атрибутам Шерлока Холмса. Следом - встреча с Олейниковым, единственным из всех чинарей, у которого была какая-то социальная биография - красноармеец, редактор детских журналов "Чиж" и "Еж". Остальные - как были чужаками в советской реальности, так и сгинули, пропали, будто их и вовсе не было.
Конец двадцатых - время единственного соприкосновения этого круга с историей. Время, когда обэриуты словно бы приоткрывают окно (излюбленная метафора Хармса, сквозь окно он любил общаться с миром). 24 января 1928 года в Доме Печати проходят "Три левых часа" - премьера "Елизаветы Бам", самой известной пьесы Хармса. Годом раньше возникает понятие ОБЭРИУ, пишется манифест, словом, обэриуты делают первую и последнюю попытку примкнуть к общему литературному процессу. Что ж, Нил Сорский тоже однажды приезжал на Церковный Собор.
Но к началу следующего десятилетия всякие старания чинарей социализировать свою деятельность сходят на нет - не столько из-за неблагоприятной политической ситуации, сколько из-за того, что Хармс и его друзья были людьми совершенно иного склада, нежели все характерные пишущие персонажи тех лет. В кругу обэриутов никогда (!) не заходила речь о возможности публикации своих произведений - о том, из-за чего мучились и страдали Ахматова, Булгаков и Пастернак. Для Введенского, Хармса или Друскина сама мысль об издании своих текстов была смехотворной. А отсюда и пустота в картотеках и жизнеописаниях - никаких связей с действительностью, никаких трепетных телефонных разговоров со Сталиным и чекистских посиделок. Чтобы жить и писать в стол в переполненном страстями времени тридцатых, нужно было обладать менталитетом средневекового пустынника, святого с нечеловеческим лицом - почти как Ферапонт в "Братьях Карамазовых". Об этом говорят и отзывы современников, например, о Хармсе. "Он, конечно, был последним в роду. Дальше потомство пошло бы уж совсем страшное" (драматург Евгений Шварц). "Настоящий инопланетянин" (филолог Николай Харджиев). В текстах Хармса есть что-то жутковатое, и оттого трогательное и привлекательное. "О детях говорят, что они невинны. А я считаю, что они, может быть, и невинны, да только уж больно омерзительны, в особенности когда пляшут. Я всегда ухожу оттудова, где есть дети". Блаженный Августин, как известно, осуждал некрещенных детей на вечное горение в аду.
В двухтомном собрании впервые изданы "Разговоры" Липавского, единственный текст, фиксирующий философское общение чинарей в тридцатые годы. Из него позаимствованы две цитаты в начале статьи. Сложно сказать, документальны ли "Разговоры", вызывающие ассоциации и с диалогами Платона, и с дискуссиями дзэнских учителей, и с записями бесед раннехристианских святых с учениками. Большая часть текстов собрания - малоизвестные материалы. Нумерологические исследования Хармса, философские статьи Липавского, поэмы Введенского, религиозные трактаты Друскина. Количество сохранившихся документов неравномерно - Друскин в своих воспоминаниях замечает у Хармса и Введенского любопытную закономерность. Хармс, "чинарь-взиральник", сохранял всякую незначительную мелочь, бракуя написанное, никогда не уничтожал рукописи, словно бы чувствуя подсознательную ответственность за каждый знак. "За каждое праздное слово дадите ответ на Суде." Введенский, "чинарь-авторитет бессмыслицы", интересовался только недавно написанным, терял, дарил или уничтожал архивы, будучи постоянно ответственным за настоящее. "Бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет Хозяин дома." Именно так было принято в монашеской среде - либо оставлять подробную хронику, поучение, либо не оставлять ничего, даже тело свое после смерти отдавать на растерзание птицам и зверью (радикальная тибетская практика, привнесенная на Русь все тем же Нилом Сорским).
Чинари со всей экстремальностью их действий, естественно, не вызывали восторга у прогрессивной общественности. "Они всегда меня ненавидели", - утверждала Ахматова, напуганная единственной встречей с Хармсом. "От этих стихов не только дети думать не научатся, но и взрослые разучатся", - рецензировал детскую поэзию Хармса (то единственное, что печаталось) Георгий Адамович. Светское мировоззрение интеллигентов той поры шло вразрез с причудливыми ритуалами чинарей. Между тем, многие таинственные действия, совершавшиеся как в текстах, так и в жизни чинарей, есть попытка создания ритуалов - новых религиозных или магических правил. Самодельные молитвы, розыгрыши, математические изобретения и игры - все это пробы скорее религиозного, нежели художественного свойства. Не случайно Хармс никогда не проявлял себя как лирический поэт, а Введенский написал только одно стихотворение в регулярно-академическом смысле - знаменитую "Элегию", где, кстати, предсказал неизбежность грустного конца - как своего, так и своих друзей. "Мы все воспримем как паденье/ и день и тень и сновиденье/ и даже музыки гуденье/ не избежит пучины... исчезнувшее вдохновенье/ теперь приходит на мгновенье/ на смерть, на смерть держи равненье/ певец и всадник бедный". Тайная, полуанонимная деятельность чинарей не могла кончиться ничем иным, кроме как страшным мученическим финалом. Как известно, любые проявления абсурда, иронической установки литератора даже на благополучном Западе (Свифт, Кэрролл, Ивлин Во) всегда скрывают под собой печаль. В русском, специфически христианском раскладе, судьба бывших обэриутов была предрешена. Незадолго до смерти Хармс любил повторять: "Главное в искусстве - жертва". Иными словами, как пела группа "АукцЫон": "Если меня не убьют, будете мертвыми здесь, там и тут".
Союз чинарей начал распадаться еще в 1936 году, когда Введенский переехал в Харьков и потерял постоянную связь с друзьями. Годом позже был расстрелян самый "легкомысленный" из всех - Олейников. В ноябре 1941 года погиб Липавский, а за несколько месяцев до того был арестован Хармс. Когда началась война, он сказал: "Первая бомба упадет на меня". Следственное дело и последующая медэкспертиза поставили ему диагноз "шизофрения" - Хармс, судя по протоколу, объяснял ношение головных уборов желанием скрыть мысли, без этого они делались "наружными". Для сокрытия мыслей он обвязывал голову тесемкой или тряпочкой. Его смерть в тюремной больнице осталась тайной, равно как и смерть арестованного и шедшего по этапу Введенского. "Вдыхая воздух музыкальный/ вдыхаешь ты и тленье". Ни от кого из чинарей не осталось могилы - логично с точки зрения строгих раннехристианских правил. "Нелюди" от литературы исчезли так же внезапно, как и появились. Единственный оставшийся, Друскин, прожил длинную, размеренную жизнь и скончался в 1980 году. Еще одна евангельская аналогия: апостол Иоанн один из всех не стал мучеником, не умер насильственной смертью - в девяносто с лишним лет написал "Апокалипсис". В собрание включены многие, еще не исследованные богословские сочинения Друскина, среди которых выделяется биографического характера вещь под названием "Сны". Это выдержки из его дневника с 1928 по 1979 с описанием снов. Много лет Друскин ведет во сне беседы с давно умершим школьным учителем (тем самым Георгом), в старости он начинает видеть во сне покойных чинарей - таких, какими они были когда-то.
В одном из снов Введенский расспрашивал его о количестве своих сохранившихся сочинений, поправлял заголовки, в другом сне не знал самых известных своих заглавий, и разочарованный Друскин разоблачил в нем беса, прикинувшегося поэтом.
Последний сон, описанный в дневнике: "Снова Введенский и Липавский. Ну, теперь уж это реально, то есть действительно, подумал я, и я не потеряю их: при этом, как жена Лотова, обернулся назад, посмотреть на что-то, а потом снова вперед - на них, но их уже не было. Ушли, подумал я, и быстро пошел вперед, но не догнал и проснулся. Может, скоро уже догоню, подумал я, проснувшись".
РЕЦЕНЗИИ
- Милей Орла Гвоздика
- Сборище друзей, оставленных судьбою - чинари в текстах, документах и исследованиях. Сборник.
- Убийца в белом халате
- Владимир Сорокин. Собрание сочинений.
05.01.2004 Сегодня в РЖ Невод и т.д. Выпуск 165 Вулканический Интернет Отказаться от религии энвайронментализма Все о поэзии 165 Между двойкой и тройкой Время честной политики Путин и пустота "С Новым Гадом, мамочка!" Космополит супротив инородца Сто тысяч "почему?" Репрезентативная демократия Социальная революция сильных: год 2004 Как меня отблагодарили Журнальное чтиво. Выпуск 159 Аполлон нетто Разная музыка. Новогодний анонс Путинская слобода От Думы к Собору Невод и т.д. Выпуск 164 Экономическое чудо года
Словесность Рецензии Критика Обзоры Гуманитарные ресурсы Золотой фонд РЖ
Яркевич по пятницам Интервью Конкурсы Библиотека Мошкова О нас Карта Отзывы
