|
|
- Игорь Петров
ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ
* * *
Опустошённая душа.
Чума. Разруха. Пепелище.
В густой солоноватой мгле
стук метронома, лай собак.
Шурша копытами, спеша,
чумазый нищий что-то ищет,
пошарит палкою в золе
и ухмыляется, дурак.
Ах, негодяй! Пошел же прочь!
Но дрогнул голос: ладно, лазай;
не жалко. Если что найдешь,
так разрешу забрать с собой:
вчерашний недопитый скотч
да тушку куклы одноглазой,
столовый нож, пустую ложь
и две-три книжки про любовь.
Тебя? к столу? cошёл с ума!
А впрочем, ладно, вот кофейник.
Тягучий липкий разговор -
забыть негоже рассказать
про то, как мимо шла зима,
как мы играли в птицу Феникс,
как воскресали до тех пор,
пока хотелось воскресать.
Вокруг бушует город-сад -
смесь грязи, зелени, цемента,
здесь волки пестуют ягнят
так, что те воют при луне;
здесь нищий, кончив маскарад,
подпишет нового клиента
по в счёт ущерба от огня
немного сниженной цене.
2000
_^_
ДОМАШНИЕ СТИХИ
- 1 -
Ты знаешь, я уже устал кормить
себя пустыми звонкими словами,
поддерживать огонь в душе дровами
и тёплым пивом, сдержанно хамить
каким-то лицам в розовых очках,
летать под гнётом силы центробежной
и сочинять шездевры на клочках,
теряющихся в хламе неизбежном.
Расправив плечи, слышать лёгкий хруст,
и, сгорбившись, ходить в свою больницу,
искать в себе каких-то светлых чувств,
любить тебя и плакать, если снится
диавол с позолоченным тельцом,
как вестник расставания с тобою,
оставшейся с заплаканным лицом
на смутном фоне кухонных обоев.
- 2 -
Ты видишь, я уже устал мечтать
в часы похмелья после дней победы,
спешить на службу, где изобретать
по графику свои велосипеды,
зазвать гостей и спрятаться, потом
ловить в пустых консервных банках шпроты,
жить на диване кверху животом,
как теоретик, занимаясь спортом,
хранить в позеленевших парусах
клише с набором давешних сентенций,
гордиться тем, что в шёлковых трусах
пока что бьётся пламенное сердце.
И проведя с тобой который год,
привыкнуть насмерть, уповая только
на то, что, как любой приблудный кот,
всегда могу вернуться на помойку.
1996
_^_
* * *
Я боялся любви как предмета "труда",
я был самым изнеженным парнем в округе,
я мечтал о прекрасном, и мне иногда
прижимало тисками холёные руки.
И я знал по кино настоящую страсть,
и просил у подружки списать и прощенья,
но распущенной Парке наскучило прясть,
и она предсказала моё совращенье.
Сверху радио пело про новый почин,
а в сортире делили все речи на части,
и я вышел на Улицу Диких Мужчин
в этих полных штанах абсолютного счастья.
И бежал холодок по просторной спине,
и блестело на солнце роскошное темя,
и все встречные девушки ставили мне
пять и семь по своей шестибалльной системе.
С тех оценок растаяло несколько зим,
я собрался в тираж и оставил скрижали:
надо помнить о том, что ты неотразим,
даже если тебя иногда отражали;
в ожидании вечности жить под луной;
не ложиться в постель для душевной беседы;
и ведя свои шашни с соседской женой,
доверять неизученным вкусам соседа;
оставаться собой и предчувствовать вновь,
что, заснув с Афродитой, проснёшься с Прокрустом;
и чего-то писать, превращая любовь
из предмета труда в апорему искусства;
флиртовать беззастенчиво; тонко дерзить;
никогда не приравнивать слово поступку...
И забыв эти правила, не тормозить
при ударе о первую встречную юбку.
1997
_^_
* * *
мне так жаль на педаль и тебя вспоминаль
я не жиль а любиль и терпель сожаленье
что не я поимель твоё рас-положенье
и напрасно расцвёль мой печальный миндаль
что ко мне не прильнут боле пылькие руки
что не мой альвеоль ты ласкаешь теперь
что не я издаваль неприличные звуки
я стояль под балькон и все слышаль поверь
лепетала ты всласть сильной страстью влекома
к королю липких дель и герольду жлобья
но милашка могло ль оно быть по-другому
если я самый мягкий любитель тебья
1998
_^_
* * *
Длинная, длинная, длинная, длинная осень,
ветер гоняет стихи по опавшим страницам.
Скользко и боязно. Если ударишься оземь,
то обернёшься каким-нибудь сказочным принцем.
И соберёшься поехать к своим куртизанкам,
но не заметишь за спором о лавре и терне,
как опускаются над развалившимся замком
длинные, длинные, длинные, длинные тени.
Долго живёшь и давно не становишься старше,
чем настоящий цветок в нарисованной вазе.
Будто хороший солдат, рассуждаешь о марше,
бодро кружась в ежедневном бессмысленном вальсе.
Длинные, длинные, длинные, длинные пальцы
бродят по клавишам вечно расстроенных женщин.
Ждёшь неизбежного и начинаешь бояться
вещих зеркал, не увидевших собственных трещин,
в эту постылую осень, когда увядают
лица, и не отличаешь, где честь, а где нечисть.
А за заснеженным будущим нас ожидает
длинная, длинная, длинная, длинная вечность.
1996
_^_
* * *
V
Рождество. Выпал снег первый раз за два года,
то скупая отёчная злая природа
блеклой Фризии, вспомнивши, что
она издавна с церковью в доле,
подчинилась божественной воле
грузной тучи. Зато
дети скачут, визжат, ковыряют сугробы;
атмосферный афронт посредине Европы
так чреват размышлением о
той стране, где отсутствие снега
объяснимо лишь фокусом неким
в восхищеньи немом,
где заснеженной скользкой пустой Ярославкой
мчались мы, заручившись в милиции справкой,
что ты есть. Снег устало стекал
по стеклу лобовому слезами.
Шеф, натужно скрипя тормозами,
наши губы толкал
ближе, ближе. Мораль приходила в упадок.
Поцелуй был так нежен, так долог, так сладок -
даже шеф протёр зеркальце. Снег
из andante срывался на presto,
оставляя нам время и место,
чтоб расстаться на век.
2000
_^_
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Смотреть, как из ближайшей бакалеи
скользя по льду, спешат на торжество
догматики с ушатами елея,
и пожелать себе на Рождество
чего-нибудь не слишком дорогого,
сорваться в Питер, в славную пургу
сойти, не доезжая Бологого,
остаться там, как ёлочка, в снегу:
то наблюдать, как длинноусый пристав
строчит во сне подмётные листы,
то развлекать измученных туристов
волшебным звоном дивной красоты,
то лазить в гости к одиноким ёлкам,
то квасить у лесничих до утра,
то спорить с пробежавшим серым волком
о тонкостях строения ядра,
и не носить ни шапок, ни перчаток,
и не бояться славы и тюрьмы,
и излагать для выросших зайчаток
складные сказки ветреной зимы,
раскаяться в амбициях несметных,
забросить в прорубь давние грешки,
и для себя, слепого, незаметно
пустить весной смешные корешки.
1996
_^_
* * *
Меж царством тьмы и светлою страной
лежит ничей участок мирозданья.
Не преуспев на ниве созиданья,
я в кассе приобрел билет входной.
Я видел смерть в глазах еретиков,
я слышал ужас в праведных молитвах,
знал истины, что запеклись на бритвах,
нанизывал на кончики штыков
свободу. Властный голос в тишине
вещал, что станет страстью или целью...
И если бы не жуткое похмелье,
то я б запомнил, что открылось мне.
Теперь сижу опухший от вины.
Вокруг меня немытая Россия.
Никак не появляется мессия,
и тьма со светом соединены.
1998
_^_
* * *
Когда я не стану последним героем,
когда ты не вырастешь супермоделью,
тогда мы, теряя сознанье, закроем
глаза, ограничась вином и постелью.
И к вечеру, так не дождавшись рассвета,
поскольку облом поднимать занавески,
я буду цитировать Блока и Фета
за чашкой остывшего кофе по-венски.
А после, стащив с тебя шёлковый фетиш,
полезу опять под халатик из ситца,
тогда ты и скажешь, что скоро уедешь,
и я подавлюсь, хотя чем там давиться.
А ты, дожидаясь моих дифирамбов,
начнёшь размышлять с поволокой во взоре
о том, как ты метко стреляешь арабов,
а после ныряешь в домашнее море.
И я, раздвигая улыбку с натугой,
сглотну пару фраз и отмечу тоскливо,
что злая любовь - это тонкая штука,
что мы и докажем по мере разрыва.
Потом расскажу, как паромщик Орфею,
о том, что там жарко, особенно летом,
о том, что - подумай - там столько евреев,
хотя ты, наверное, знаешь об этом,
о том, что мне будет паршиво и пусто
смотреть без тебя чёрно-белые ночи,
о том, что ты классно тушила капусту,
а вот целовалась - прости - но не очень.
И храброе сердце горело в огне бы,
да только душа выбирает болото.
А время стирает с осеннего неба
чужие следы твоего самолёта.
1997
_^_
* * *
Мелют медленно мельницы наших господ,
и ни меч, ни огонь их уже не берёт,
и какой бы ты ни был крутой дон-кихот,
а закончишь фальстафом бездарным.
Но грачи прилетели за год до весны,
и весь год сердце билось не с той стороны.
Так как Бог не нашел нам пострёмней страны -
мы за эту ему благодарны.
Но побудка гремит грамофонной трубой.
Словно зайцы по льдинам, харизма с судьбой
скачут; далее мы, волоча за собой
череп Йорика, цепи и сплетни...
Ветер машет обрывками сгнивших знамён,
эхо носит в полях отголоски имён,
Саваоф делит воинство на пять колонн
так, что мы остаёмся в последней.
Провожай, пейдодна, не шепчи: "Почему?"
То ли камнем в окно, то ли светом во тьму.
На пальцАх объясняя простому уму,
и на счётах - уму непростому.
Жалость к собственной участи водит стилом,
а попутчики кучей лежат под столом,
и хранивший нас ангел с подбитым крылом
в этот раз не дотянет до дому.
1999
_^_
ЗАКАТНЫЙ СОНЕТ
Задуй свечу. Поставь огарок на
пожарный щит. Найди себя за кадром.
И наблюдай за собственным закатом,
устало глядя в зеркало окна.
Здесь вера торжествует во плоти,
и мухи творчества витают над бомондом,
здесь хочется присесть за горизонтом
с бутылкою и больше не взойти -
не освещать растоптанных аллей,
не провожать залетных журавлей,
не ослеплять влюблённых пухом с веток,
не угонять на запад облака -
пусть будет ночь, всесильная пока
никто (и ты меж них) не ждет рассвета.
1998
_^_
* * *
Считатель птиц, прислушник тишины;
кровь из ушей, ресницы сожжены,
я беззащитен, слаб и многократно
убит косыми пулями дождя
так, что слова любви, не доходя
до губ моих, срываются обратно,
назад, в заплесневелую гортань,
где и сгниют. И пахнет изо рта
циничным разложившимся перфектом.
Пока чертой лица не отдалишь,
я отличаюсь от эстрады лишь
отсутствием эстрады, как объекта,
присутствием в одном втором лице
той публики, которая в конце
зевает, растворяясь в небе дымкой...
Я чувствую, как мнительный авгур,
что сняв с себя все семь овечьих шкур,
останусь человеком-невидимкой,
никем, ничем, делителем нуля,
моторчиком, пригодным разве для
стрекочущего мерного ворчанья
под грудою махровых одеял;
ведь если существует идеал,
то это - декламация молчанья.
2000
_^_
© Игорь Петров, 1996-2003.
© Сетевая Словесность, 2001-2003.
23.10.2003 Сегодня в РЖ Печатная демократия по-корейски Парящий интеллигент и рефлектирующий гражданин Аналитика переходного периода "Коротко, красиво и отлично смотрится..." За учителя и без учителя Будет чисто и светло Что обещает "второй раунд" приватизации Лабиринты Минотавра Постиндустриальный передел России Аналитическая журналистика в России: взгляд изнутри О брачных играх гиппопотамов и не только Лечебные грязи "Украинский Путин": новогодний подарок "старшего брата" Все о поэзии 155 Журнальное чтиво. Выпуск 149 Российское телевидение как лекарство от ностальгии Одна фотография-2 Призывание Кармапы Корпоративная модернизация Гарри Поттер в Институте европейских культур
Словесность Рецензии Критика Обзоры Гуманитарные ресурсы Золотой фонд РЖ
Яркевич по пятницам Интервью Конкурсы Библиотека Мошкова О нас Карта Отзывы
|
|
|
|
||||||||||||||||||||||||||
