* * *
Я замыкаюсь в коконе стихов.
Они меня спасают: от болезней,
От пустоты, от затяжной весны,
От снега налетевшего, от ветра.
Я грею ноги в валенках, когда
Приходит утро - выпиваю чаю.
Встречаю проходимцев и актрис,
Людей, подростков, кошек и собак,
Собаки лают на ворон, вороны
Разбрасывают черное перо.
Я вижу смерть, она несет ведро,
Она пришла сюда издалека,
Издалека за мной. Я жив пока,
Я все еще слова слагаю в строки,
Стихи мои чисты, а сны глубоки,
И широка замерзшая река.
И как вода в оковах берегов,
Я замыкаюсь в коконе стихов.
Когда бы удавалось забывать,
Когда бы память управлялась мною.
Я - сын весны, я был рожден весною,
На Пасху, и меня не любит мать.
Мы с нею слишком разные, она
Сама надежда, я же - безнадежность,
Она - любовь, она - рассвет и нежность,
А я - стакан крепленого вина.
О, мой отец, твоя ли в том вина?
Твоя ли кровь во мне так холодна?
Ведь я тебя не знаю. По обмолвкам,
По хрипоте, по тяге к табаку,
В лесу уральском чахлое "ку-ку",
Следы в снегу, оставленные волком -
Вот все, что может память положить
В мою ладонь протянутую. Скудно...
Во мне безлюдно, на душе паскудно.
А надо жить. Весна талдычит - жить.
Я заключен в плену своих висков.
И в памяти. И в коконе стихов.
_^_
* * *
Я по старой дороге к тебе пробираюсь, Урал.
Я пытаюсь. Но северный ветер с полосками снега
Не пускает меня, и изрядно уже обломал
Мои крылья. И смертью оскалилось черное небо.
Я иду на звезду, на мерцающий в небе маяк,
По лучу, как по лезвию, перебирая руками,
Как моряк через шторм, я иду через холод и мрак,
Свою боль и отчаянье крепко давя сапогами.
Мой Урал, ты давно меня звал, только я не слыхал,
Делал вид, что не слышал, не знал - дотянусь ли, не струшу.
Я иду, я мосты за спиною своей посжигал.
А коли не дойду, что ж поделать, прими мою душу.
_^_
КРАСНАЯ НИТЬ
Венок сонетов
***
Ты не была ни миражом, ни сном,
Ни канарейкой желтой, беспокойной,
Ни рыбкой золотой самодовольной,
Ни парусом, ни мачтой, ни веслом.
Когда мы начинали жить вдвоем,
Во мне гнездились филины привольно,
Куда не тронь, везде мне было больно,
И мхом зарос мой одинокий дом.
Но ты открыла окна на восток
И побелила серый потолок,
И рассчитала старых привидений.
Ты - праздник, ты - отметка по письму,
Ты красной нитью вплетена в тесьму
Всех будущих моих перерождений.
I
Ты не была ни миражом, ни сном.
Я помню ночь, плацкарт на Симферополь,
В густом тумане серебристый тополь
Под станционным, тусклым фонарем -
Мираж, а ты - живая! Локотком
Меня ты робко иногда касалась,
Черешней угощала и смеялась,
И я увяз, как птичка коготком.
Влез коготок, так попадешь в роток.
И я попал, как слива под каток,
Под выстрел, разрывной и бронебойный,
Под выстрел глаз твоих. И с этих пор
Ни выпью не помечен мой забор,
Ни канарейкой желтой, беспокойной.
II
Ни канарейкой желтой, беспокойной
Я не был клюнут в темя, ни орлом,
А чувств моих цветной металлолом
Вдруг громко звякнул, весело и больно,
Осел и начал плавиться. Душа
Мартеном раскаленным полыхала,
А полоса горячая стекала
И отливалась в имя. Хороша
Была и ты, и южная природа,
Дворняга на причале, ночь, погода,
И перезвон над Ялтой колокольный.
С тех пор есть Мы. Судьбу не изменить
Ни завязав узлы, ни спутав нить,
Ни рыбке золотой самодовольной.
III
Ни рыбкой золотой самодовольной,
Предпочитавшей красных червяков,
Ни Сивкой-Буркой, с искрами подков,
Я не был опекаем. Малосольным
Похрустывая в кухне огурцом,
Я сам придумывал законы выживанья,
Все - сам, хотя и чувствуя вниманье
Кого-то с непроявленным лицом.
О, этот Кто-то! Без него ли, с ним,
Я в хлеб и кофе превращаю дым,
Туман и морось делаю вином.
Я не матрос давно, я - капитан.
Я в рубке, не закусит океан
Ни парусом, ни мачтой, ни веслом!
IV
Ни парусом, ни мачтой, ни веслом,
Ни клешем, ни тельняшкой, ни штурвалом,
По правде, не владею я. Навалом
Совсем другого в сундуке моем:
Шары и перья, звуки и слова,
Обрывки снов, предчувствия, ракушки,
Погашенные свечи, погремушки,
В мешочках камни и в пучках трава,
Дым без огня, вопросы без ответа
И прочие волшебные предметы -
Они со мной, они хранят мой дом.
Я помню, как они тебя встречали -
Мычали песни и стихи трещали,
Когда мы начинали жить вдвоем.
V
Когда мы начинали жить вдвоем,
Шуршала осень листьями сухими,
И делались слепыми и глухими
Под мелким, нескончаемым дождем
Земля и небо. Но в сыром тумане
Мерцали золотые фонари,
И хризантемы - белые цари -
Огромными качали головами.
И был наш дом, веселый и пустой,
Наполнен только музыкой простой
И песнями, и чепухой фривольной.
И закрывалась черная дыра
На месте сердца, где еще вчера
Во мне гнездились филины привольно.
VI
Во мне гнездились филины привольно,
Я до сих пор счищаю их помет,
В ком жили птицы, тот меня поймет,
Особенно ночные. Недовольны
Малейшим светом - фыркают, пищат!
Царапаются! Пачкают! А запах!
Но если сдавят сердце в крепких лапах,
То сам запачкаешься - давят и молчат.
Они ушли, но - странный коленкор -
Я помню, как их звали. До сих пор
Я их зову невнятно и невольно.
Я, видно, их любил, хоть после них
Я был истерик, настоящий псих,
Куда не тронь, везде мне было больно.
VII
Куда не тронь, везде мне было больно:
Обиды, травмы, шрамы, синяки,
Депрессия и приступы тоски,
Я был чумной, едва не малахольный.
Ел мало, улыбался невпопад,
Глушил чифир бессонными ночами,
И крыльев, шелестевших за плечами,
Не знал и цвета. То ли снегопад,
А то ли мгла печатью их покрыла.
Скорей, и то, и это. Больно было.
Я надрывался пересохшим ртом.
Но отвечали мне лишь мгла и стены,
И набухали черной кровью вены,
И мхом зарос мой одинокий дом.
VIII
И мхом зарос мой одинокий дом,
И плесенью, и пыльной паутиной.
Такою неприятною картиной
Ты поразилась прежде, а потом
Взялась чирикать, баловаться, петь,
Сварила суп, открыла занавески,
И запах смерти, сладковато-резкий,
Стал ощутимо в комнатах слабеть.
А ты все хлопотала, веселилась.
И сердце билось! билось! билось! билось!
И уходил проклятый холодок.
В последний раз явились ночью тени,
С худою торбой вяленых сомнений,
Но ты открыла окна на восток.
IX
Но ты открыла окна на восток,
Хотя настырно с запада стучали,
Но то ли перепутали с ключами,
А то ль подвел заржавленный замок,
Ну, словом, не проникли. А с востока
Шли караваны с ладаном и смирной,
И с золотом, и с прочей жертвой мирной,
И жгли костры, и славили пророка.
Паломники из дальних стран заморских -
Цари в носилках, богачи в повозках,
А кто и нес на палке узелок.
И чтоб достойно встретить пилигримов,
Ты подмела и плову наварила,
И побелила серый потолок.
X
И побелила серый потолок,
Тяжелый, желто-серый, закопченный.
Я бешено курил над чаем черным,
Как паровоз, и завязать не мог.
Однажды, в мой полночный монолог
Вдруг врезался какой-то голос новый,
То ласковый и тихий, то суровый.
И я ответил. Перешел порог.
С тех пор идет наш долгий разговор,
И пусть он часто переходит в спор,
Мой собеседник мягок, без сомнений.
А ты, не успокоясь потолком,
От мелких бесов вычистила дом
И рассчитала старых привидений.
XI
И рассчитала старых привидений,
Отправила на пенсию. Увы,
У них все как у нас - хоть не мертвы,
Освобождай для новых поколений
Насиженное место. И слова
Об опыте, о славе и заслугах
Пусты по сути. Все! Баюкай внуков
И наблюдай, как сорная трава
Тебя стеною плотной окружает.
Я знаю, время кратко, время тает,
Нахлынет тьма, и не удержишь тьму.
Но это после, а теперь - мы вместе,
И я шепчу тебе, моей невесте:
"Ты - праздник, ты - отметка по письму!"
XII
Ты - праздник, ты - отметка по письму.
Ведь я пишу, я складываю буквы.
Все меньше люди и все больше куклы
Встречаются по курсу моему.
Наполовину телевизионны,
А на другую - местечковый вздор:
Приколы, анекдоты, словом - сор.
Не люди - оболочки! Шкуры! Овны!
Я им пишу, они мне дули крутят
И не читают, и преглупо шутят,
И среди них мне тяжко, как в дыму.
Я грубую мотаю жизни ленту,
И только ты, как шелком по брезенту,
Ты красной нитью вплетена в тесьму.
XIII
Ты красной нитью вплетена в тесьму.
Средь прочих нитей, черных и суровых,
Играешь и смеешься, и подковы
Мне находить на счастье ни к чему.
Мне хорошо и так - мои закаты
Сгорают тихо над твоей рекою,
И город наш осеннею тоскою
Меня благословляет, словно брата.
Ты дни сплетаешь в красную косу,
Ты красным ночь изрисовала всю
И выкрасила утренние тени.
На дне души я спрячу этот цвет
На все года мои, на бездну лет
Всех будущих моих перерождений.
XIV
Всех будущих моих перерождений
Мне неизвестна цепь. Я знаю, что
Не быть простолюдином мне, зато
Не быть и королем. Мне будет гений
Веселой доброй проповеди дан,
А немоты и царственности - мимо.
И думаю, что буду я любимым,
А не любимой, впрочем, это Вам
Решать, мои таинственные боги.
Не суть, какими будут руки-ноги,
Но речь не трогать! И снабдить письмом!
А ту, с которой нить навек связала,
Сам встречу. И скажу ей, чтоб узнала:
"Ты не была ни миражом, ни сном!"
_^_
ДЕРЕВО ДЕСЯТИ ЦИФР
Путь наверх
10. Царство
Здесь протекают ручьи,
Буг впадает в лиман,
Здесь на вопрос: "Вы чьи?"
Скажут: "Свои, братан!",
Здесь продают хлеб,
Рыбу и молоко,
Здесь, если ты не слеп,
К дому выйдешь легко.
Там, наварив компот,
Мама тебя ждет.
9. Основание
Нету слаще вишен, что бабушка посадила,
А в том доме, что дед построил, тепло зимою.
Я хожу к ним в мае, когда зацветут могилы,
И сажусь посерёд, и они говорят со мною.
Дед смеётся, а бабушка всё мне дает советы,
Я молчу, и меня обнимают потоки света.
8. Величие. Аарон
Старший брат мой, твой голос навеки со мной,
И дымок папиросы, раскуренной в детстве,
До сих пор в моём сердце, как давней весной,
До сих пор. И не нам говорить о наследстве.
Нет, не нам, я ведь вырос в твоих сапогах,
И мозоли похожи на наших ногах.
7. Вечность. Моисей
Мой младший брат, всё, что дано от Б-га -
Способность говорить и немота,
И серый хлеб, и дальняя дорога,
И мудрость, и любовь, и тошнота
От жизни -
Это всё твоё, мой милый.
И справедливость.
И закон.
И сила.
6. Истина
Девочка жжёт свечу,
Мальчик попал в пургу,
Спросят, не промолчу,
Выправлю.
Помогу
"Верить", "желать" и "сметь"
Верно расположить.
И объясню смерть.
И научу жить.
5. Строгость
Трудно руки рубить.
Но ещё труднее
Отказать, когда хитрый помощи просит.
Уж и плачет он, и судьбу поносит,
И целует свой амулет на шее,
Но в глазах его тлеет несправедливость,
По всему видать, с изъяном сердчишко,
Мелковато, стучит суетливо слишком,
В общем, жалок проситель,
Одна сопливость.
Пусть уходит, и силы свои не тратит.
Благодати мало.
На всех не хватит.
4. Милосердие
Здесь все дети - мои.
Нету правых и нет виноватых.
Здесь расходится старая ткань, под названием "мир".
Я - иголка, и нитка во мне, и я ставлю заплаты,
Чтобы не было дыр.
Я стараюсь, чтоб не было дыр.
3,5. Знание
Я - тот,
Кто отвечает на вопросы.
Ответы есть.
3. Мать. Понимание
Всё здесь, во мне, и имена, и числа,
Событья и слова,
Те звёзды, что над крышами повисли,
И на земле трава.
Собаки лают, вечер клонит к чаю,
И теплится огонь.
Мой мир. И за него я отвечаю.
Попробуй только тронь.
2. Отец. Идея
Искра на всех одна,
В этом её суть.
Жизнь для того дана,
Чтобы огонь раздуть,
Чтоб растопить лёд
Всюду, куда придешь.
Чтоб - молоко и мёд,
А не сухарь и нож.
Чтобы открыть свет
Всем, кто искал ответ.
1. Венец
Здесь нету совсем ничего, кроме ветра и пыли,
И место-то это едва ли удастся сыскать.
И всё ж оно есть.
Хотя те, кто поблизости были,
Как только не бьются, не могут его описать.
И я не смогу.
Пыль, пространство наполнено светом,
На пыли следы, и гадать не советую чьи.
Пожалуй и всё,
Впрочем нет, по камням-кастаньетам
Откуда-то, с самого верху, стекают ручьи.
_^_
ВНУТРЕННЯЯ АЛХИМИЯ
I. Гвозди. Делание в Чёрном
Это - дед, конечно, отца я помню неважно,
Ну, а дед мой был великан, почти двухметровый.
Он учил меня молотку. Я сопел отважно,
Впрочем, слушался, бил по пальцам, с тех пор - здоровый.
Гвозди гнулись, мешал порыв бокового ветра,
Приходилось их вынимать - гвоздодёр да клещи -
И ровнять, и снова вбивать, и постройка крепла,
И со звоном входили в душу простые вещи:
Строишь - строй, будет всё, как задумал, а значит - думай,
Гвоздь согнул - выпрямляй, а потом забивай до шляпки,
Топору, и тому неприятно, что ты угрюмый,
Весел будь, а не то нарубишь пальцы в культяпки.
Мы построили с дедом дом из досок и света.
Он и нынче стоит.
И спасибо ему за это.
II. Путь. Делание в Белом
На чёрном выступает белый цвет,
Как в пепел перемалывает угли.
У белой королевы - чёрный пудель,
На белом снеге - чёрный силуэт
Кормящегося ворона.
Но лебедь,
Упавший на пожарище, но лёд,
Где январём вморожен чёрный гребень
Купальщицы, чью душу не вернёт
Ни чёрное, ни белое.
Распутье
Не есть тупик, но выход - Два пути! -
Ни предпочесть, ни совместить.
И суть их
Откроется.
Лишь оба их пройди.
Перемешай и выпей чёрный с белым
И выживи.
И всё, что сможешь, сделай.
III. Камень. Делание в Красном
Красный цвет проявляется точкой, в области сердца,
И растёт, как цветок, как накал в чёрно-белом сплаве.
Он сначала слаб, едва самому согреться,
И лежать бы, и долго думать, о чём не вправе
Ты был раньше, когда перемешивал чёрный с белым,
Когда трескалось темя, и вверх душа голосила.
А цветок растёт и становится камнем зрелым,
И горит в нём красный огонь.
И страшная сила
Разрывает тебя на части. Немеют пальцы.
Обогрею! Спасу! Превращу вечный дождь в сиянье!
И вопросы! И горе! Давайте ко мне, страдальцы!
Я для вас это сделал! Для вас! Любые желанья!
И колотятся вопли мои в тяжёлые лица:
"Полетай-ка над нами в небе, Красная птица"
_^_
* * *
Все твои изумрудные залежи, батька Урал!
Вся земля твоя, густо политая кровью острожной!
Всё твоё серебро, то ли снег оно, то ли металл,
Ни с собою носить, ни отдать, ни забыть невозможно!
Не забудешь, хоть буйную голову в петлю уткни,
Хоть индийского Кришну зови-призывай до истерик,
Всё равно по углам будешь видеть коряги и пни,
Реку в белых камнях и лесистый обрывистый берег.
И когда заструится туман из под сомкнутых век,
И запахнет далёким костром, можжевеловым дымом,
Я увижу - из лесу выходит седой человек,
И в руках его посох, и я прихожусь ему сыном.
Он смолчит на слова мои, на руки мне поглядит
И поманит меня за собою, и скроется в чаще.
Я отправлюсь за ним. Белый пёс надо мною взлетит,
Белый ангел, по черному небу на север летящий.
_^_
* * *
Ветер, слышишь, я - твой хозяин, мне хватит пальцев
Удержать тебя в кулаке, только - нет, не буду!
Дуй, как хочешь, щади лишь паломников и скитальцев,
Да ещё влюблённых, а так - веселись повсюду!
Осень, женщина! Ты - моя! И не рвись! Навеки!
Отпою за тебя, отплачу и отгорюю,
И дождусь, покуда в лёд превратятся реки,
И дождусь твоей смерти, и мёртвую поцелую!
Время, нет, я тебе не служу, я тобой владею!
Это сердце и эти суставы - моя робота!
Всё, что я загадал иметь, я уже имею!
А твоё - деревья, вон их стоит, без счёта!
Наступает зима, проворачивается со скрипом
Деревянная ось, именуемая земною.
Осень пала, и ветер сменился метельным хрипом.
Только время со мной.
И оно навсегда со мною.
_^_
* * *
Я есть. Я здесь. Я рядом. Я с тобою.
Я пребываю. Я внутри. Я всюду.
Могу я быть закатом и рекою
И рыбою в реке, и полным блюдом
Дымящегося плова. Буду бредом
И музыкою, льющейся потоком,
А коль тебе не повезёт с обедом,
Тогда я стану голодом жестоким.
Лишь спрашивай, я ничего не скрою.
Мой прах разумный, я всегда с тобою.
_^_
* * *
Мы с тобою ползли
Через тернии и абрикосы.
Абрикосовый рай
Обещал нам покой и уют.
Обещал нам покой,
Но простые, как время, вопросы
Не давали нам спать,
Да и нынче ещё не дают.
Мы цеплялись за землю,
Земля нам казалась надёжной,
Понадёжней, чем небо,
Особенно, если лежать.
Головой в абрикосах.
И если дышать осторожно,
Запах гнили не слышен,
Не надо и нос затыкать.
Но в просвете деревьев
Упрямо маячило небо,
Как ответ на вопросы,
Как выбор иного пути.
Небо без абрикосов,
Без пива и даже без хлеба.
Только ветер
И только простор,
Куда хочешь, лети.
_^_
* * *
Мы свалились в пропасть, верней, ты туда упала,
Сорвалась случайно, и я сиганул вдогонку.
Дно ущелья неслось навстречу, там клокотала
Ручеюшка смешная, дробясь о булыжник звонко.
Я догнал тебя и схватил, и почти у края,
Когда камни в ручье уже блеснули притворно,
Прочитав в глазах твоих: "Боже, я умираю",
Я взлетел, и мы поднялись над пропастью чёрной
И рванули в небо.
Потом в траву опустились
И лежали долго, и слушали тёплый ветер.
"Мы упали в пропасть?", - меня ты тихо спросила.
"Мы взлетели в небо", - тебе я тихо ответил.
_^_
* * *
Наступает осень.
Запах гари и запах тлена,
А, вернее, горение тлена и тленье гари,
Как предательство, как ожидаемая измена,
Потому что никто никому не должен,
И где-то шпарит
Под нависшим дождём черно-белое фортепьяно.
Чёрный клавиш звучит отчётливее и резче.
Скажешь рано?
Но смерть никогда не бывает рано,
А всегда лишь вовремя.
И нет её тяжелей.
И легче.
Потому что твой путь всегда безнадёжно краток,
А с другой стороны - твой путь и ты - бесконечны.
И беги, не беги, всё равно не хватит лопаток
Добежать до края земли.
И, выходит, вечны
И твои восторги, и горести, и страданья.
Так, что бросить, и так, что терпеть их невыносимо.
Жги листву
И празднуй вечное ожиданье.
Наступает осень -
Время огня
И дыма.
_^_
* * *
Я казнён за убийство соседа,
И сосед-то был так, пустышка,
Век батрачил, рубаха в саже,
Все слова - одни матюги.
Выпал праздник первопрестольный,
На заводах получку дали,
Вот сосед-то мой и напился,
Да и я встал не с той ноги.
Слово за слово, перебранка,
Да по матушке в бога душу,
Я и стукнул его несильно,
Да, видать, угодил в висок.
Он лежал, подогнув колени,
Смерть лицо его распрямляла,
И под ним набухал багровым
Наш дворовый рыжий песок.
Как казнили меня, не помню.
Долго ль мастеру? Раз - и нету!
Полетела душа на запад.
Да и запад ли? Север? Юг?
А соседа звали Алёшка,
И скрестились наши дорожки,
Мы с ним встретимся там, далёко,
Он мне будет хороший друг.
_^_
* * *
Ты думаешь, просто быть палачом?
Попробуй и сам решись!
Когда б одним кнутом и мечом
Ты пользовал эту жизнь!
Но нет, существуют ещё слова,
Они намного больней,
Слова горят, как в костре дрова,
Слова пристают, как клей.
Слова не ранят, слова разят.
А смерть всегда тяжела.
И, вроде бы, хочешь свернуть назад,
Увидев вдруг погибель в глазах,
Да поздно.
Карта легла.
_^_
* * *
И будет война, и придёт война,
Откроет свой чёрный рот,
И снова на жизнь упадёт цена,
И смерть в цене упадёт.
И толпы покатятся по степи,
Зверея без вожака,
И станут нужны им твои стихи
И голос твой, и рука.
И сталью запахнет, и пуля в лоб
Ударится горячо.
Но смерти не будет, твой тесный гроб
Не слажен никем ещё.
А будет врываться твоя орда
В деревни и города,
И кто справедливого ждал суда,
Сгорят в кострах без следа.
Но гибель опять не тронет тебя,
Ещё не выкован нож.
И лишь когда, вопя и трубя,
Толпа поднимет на трон тебя,
И золото сладко коснётся лба,
Тогда ты себя убьёшь.
И захохочет опять война,
Скривив свой беззубый рот,
И будет у жизни своя цена,
И сбудутся старые письмена,
И смерть в цене упадёт.
_^_
* * *
I
Вместо пса моего, Алтая,
На пути мне явился Шая.
Пасха кончилось, всё цвело, когда пёс мой умер.
Был он белым и очень старым, казалось время
Удалось ему обмануть, и финальный зуммер
Никогда не прервёт его бег, лишь вечным евреем
Он отправится некогда новых искать хозяев.
Хороши легенды, но жизнь, как всегда, попроще.
Приложилась душа его к Вечной собачьей стае,
Ну а может быть, он отдыхает в священной роще.
Я любил его, был он соратником мне и другом,
Я надеюсь, он вспомнит меня, там, за дальним кругом.
II
Вместо пса моего, Алтая,
На пути мне явился Шая.
Шая вышел внезапно из сумерек и мороза.
Попросил он крови, просящему нет отказа.
Жадно пил, стакан за стаканом, метаморфоза
Всё никак не давалась ему.
От дурного глаза,
От видений ли он бежал, от собственных мыслей?
Был он слаб и прятался, мне ли жалеть приюта!
Я увидел главное: пусть паруса повисли,
Но корабль его крепок, силён, от бака до юта.
Я чинил ему снасти, потрёпанные штормами,
Я поправил палубу, в палубе были дыры.
Я о многом с ним говорил: об отце и маме,
О корнях и целях.
Не стал лишь ему буксиром.
Он отправится в плаванье.
Сам.
Под собственным флагом.
И соврёт обо мне матросам своим, салагам.
III
Вместо пса моего, Алтая,
На путимне явился Шая.
Если ты на Пути, не сетуй, не жди подмоги.
Всех, кто из лесу вышел, приветствуй, они от Бога.
До развилки вам вместе, а дальше - свои дороги.
До развилки и только.
А это совсем не много.
И когда настанет пора, не тяни прощанье,
Поворачивай круто направо или налево.
Что сказал ты раньше, уже перешло в молчанье.
Что успел, то сделал.
Чего не успел, не сделал.
_^_
----------------------------------- Конец "Пути"
* * *
Я - крокодил. Я - бегемот.
Я - леопард. Я - слон.
Я - ворон. Я - бродяга кот.
Я - золотой дракон.
Я - павиан, я - гамадрил.
Я - щука. Я - судак.
Я - тигр. Я - снова крокодил.
Я - волк, гроза собак.
Я - глина. Я - озёрный ил.
Мне слишком много лет.
Я - пеликан. Я - крокодил.
Я - Суров. Я - поэт.
_^_
* * *
- А ты знаешь, что каждый вечер горит закат?
- Мне известно, что каждый вечер бывает ужин.
- А ещё бабье лето пришло, паутинки к небу летят.
- Какое там лето?! Октябрь! А я в октябре простужен!
- А потом задождит, и туман плеснёт своё молоко,
И мы будем плутать в нём, сродни потерянным душам.
- Да уж, если сядет туман, то домой дойти нелегко,
Обязательно влезешь в грязь, а то и во что похуже.
- А как звать-то тебя?
- А что?! Я - Иван, простой человек,
Проживаю честно отпущенный Богом век,
Всё по совести - дом, семья, не хуже другого!
- Бог с тобою, Иван, я ли в праве тебя судить?
Эта жизнь - твоя, и тебе выбирать, как жить.
Я - всего лишь слово,
Всего лишь тихое слово.
_^_
* * *
У меня припрятаны две подборки твоих стихов.
А это уже не мало.
Поверь.
Я знаю.
Ну их к чёрту, местных припудренных дураков!
Понимаешь о чём я?
Что ж ... и я понимаю...
Корабли скрипят мохнатой манилой своей в порту.
Жизнь - селёдка, завёрнутая в газету.
Умереть легко, но труднее выжить и встретить ту...
Да и не выкурил ты ещё свою последнюю сигарету.
_^_
* * *
Ко мне приходит ночью Будь-что-будет.
Я злобствую, во мне шипят проклятья,
Я говорю ему: "Твой старый бубен
Бубнит не то, мне не нужны объятья
Ни сна, ни пониманья, ни прощенья!
Я в силе, я не чувствую предела!
Мне ни к чему смиренье и спасенье,
И мне война ещё не надоела!"
А Будь-что-будет топчется в прихожей,
Моргает и молчит.
И не уходит.
Я б надавал ему по кислой роже,
Но рожи нет,
И злобой скулы сводит!
Я всё равно усну.
Я знаю средство.
Угомонюсь.
И мне приснится детство.
_^_
* * *
Ночью холодно. Ночью сладкие вина греют.
Ночью приходит ветер, чтобы качать деревья.
Ночью любовью сменяется ненависть, и поэтому
Вряд ли их различишь, пока не наступит утро.
Ночью приходит страх, со старым именем Время -
Было, есть, наступает, и сколько ещё осталось
Не разберёшь в темноте. А плотник строгает крышку
Ящика, что, в просторечии, зовётся Вечная память.
Ночью ты не один, с тобою твои обиды,
Можно их полюбить, а можно убить прощеньем.
Ночью приходит смерть,
Но, знаешь, самое страшное,
Что наступает рассвет, и утром она уходит.
_^_
ИАКОВ
До утра я боролся с кем-то, пока полоса рассвета
Не легла на востоке, тьму и свет разделяя.
Мы смертельно устали, и нам надоело это,
Без победы борьба неизбежно надоедает.
И сказал мой соперник: "Всё. Давай разойдёмся.
Ты не сдался, а я уважаю в людях упорство.
Хватит боли, итак всю ночь мы с тобою бьёмся.
Отпусти. Я уйду. Светает. Ну что упёрся?"
Я молчал и держал его крепко, в ушах звенело:
"Хорошо, уйдёшь, но сперва покажись, откройся.
Назови себя, с кем дрался я так умело,
И кому не сдался? Ну кто же ты? Ну! Не бойся!"
Не назвал.
Уходя, махнул крылами своими.
Повредил бедро мне.
И дал мне новое имя.
_^_
АБИССИНСКИЙ НОКТЮРН
Абиссиния (здесь) - один из трущобных
районов г.Николаева.
Самоназвание.
Происхождение гадательно.
I
Абиссиния спит, как рогожей, укрыта туманом,
Прогорают дрова, и над крышами стелется дым,
Чьи-то мамы не спят, им всегда не до сна, нашим мамам,
Здесь когда-то и я, аж до зелени, был молодым.
Мой пиратский народ, мои честные волки удачи.
Дальше некуда - дно.
И свобода, по полной, без сдачи!
II
Я застал ещё старый закон: сапоги и фуфайки,
Меховые фуражки и драки район на район,
Самопалы из трубок и швайки, и перстни из гайки -
Из "бирюлевой" бронзы, и зубы такие же, в тон.
Я их песни пою до сих пор.
Я, возможно, последний,
Этих вольных племён, незаконный, но верный, наследник.
III
Одноклассники, братья мои, пацаны переулков,
Вы давно на соломе, которую мерят в кубах,
Ваши души коптят, и дежурные сдобные булки
Рассыпаются в пепел на ваших бескровных губах.
Не такие уж вы и злодеи, скорее - слепые.
Вы по Брайлю читаете мир, состоящий из доз.
Люди - тени для вас, вы для них - оболочки пустые.
И имеет значенье лишь запах и вкус папирос.
Я и сам-то нырял в это море зелёных туманов
И с тех пор не сужу алкоголиков и наркоманов.
IV
Голубка абиссинская, страдалица,
Работы нет, живого места нет,
Сдаёт металл, с соседями ругается
И в сутки курит пачку сигарет.
Стара уж, а ведь были танцы-ярмарки,
Четыре мужа, ревность и любовь.
Опали лепестки, завяли яблоки,
И застывает порченая кровь.
Жизнь лопнула по корпусу чугунному,
Но не напрасно всё-таки, прошла,
Двух сыновей, упрямого и шумного,
Двух дочерей для естества подлунного -
Четыре сердца миру полоумному,
Бессовестному миру родила!
V
Родился мальчик на заре,
Назвали Вовкой.
Он - самый главный во дворе,
Хрустит морковкой.
Его зелёная звезда
Висит на небе.
Он размышляет иногда
О вкусном хлебе.
Пожалуй, с голоду сопрёт,
Но не предатель.
Храни его от бед, Господь,
Создатель.
VI
Это было зимою, я помню, в стране, состоящей
Из лесов и болот, и она называлась на Б.
Я лежал под бушлатом на узкой кровати скрипящей,
И метель, завывая, свистела в моей голове.
От мороза трещали в лесу голубые берёзы.
Я уснул, наконец, и почувствовал где-то во сне -
Мою щёку царапает ветка кривой абрикосы
И листвой шелестит, и лепечет о близкой весне.
Проорали подъём, и ещё одна ночь миновала.
И неделю царапина щёку мою покрывала.
VII
Я испытан неволей и волей, и золотом, и серебром,
Чтобы цельно звучать, мне хватает дыханья и глотки,
И деревьям я друг, и с собаками всеми знаком,
Не нуждаюсь в игле, и совсем не зависим от водки.
Я люблю свою землю, свой злой абиссинский клочок:
Пять тюльпанов и вишня, сирень, абрикоса и груша.
И я слышу порою, как мне говорят: "Дурачок!
Что любить здесь? Сараи? Дрова? Да пропащие души?"
А любовь, она больше и, видимо, лучше, чем мы,
И живёт она в нас, то печалясь, а то торжествуя,
И чтоб ею делиться, подходят любые холмы,
"и блудница, и мытарь заслуживают поцелуя".
Здесь моя территория. Здесь, под покровом моим...
...Прогорают дрова, и над крышами стелется дым.
_^_
* * *
Я говорю корявыми словами,
Простым, как корни, слогом, речь моя
Вполне могла бы лечь весною в землю
И прорасти зелёною травой,
Трава б засохла к осени.
Итак,
Я говорю.
Вот мать моя, как Парка,
Свивает нить и штопает судьбу.
Судьба уже соткалась, эта штопка
Декоративна. Прошлое прошло,
А будущее - там, за ржавой крышей.
Дворы и крыши, крыши и сараи,
Земля моя, вы слышите меня!
Песок и глина города, который
Изверг меня из водосточных труб
И здесь, в пыли оставил! Я люблю вас,
И жестяные голоса собак,
И скука абрикосовых окраин.
И люди! Люди! Это ли не счастье -
Я говорю для вас!
И глухота,
Которой вы окружены, как маской,
Мне не мешает. Сам с собой, тайком
Я говорю дворовым языком.
_^_
|
ЕЖЕ-ПРАВДА // Ежедневная газета
