|
|
Словесность: Рассказы: Сергей Дунаев
ПЛАВАНЬЕ СВЯТОГО БРЕНДАНА
Листья в Акрополе почернели. Ветер тоски объял камни, с немым ожиданием глядящие на набережную, где в железной серости воды отражалось безразличное туманное небо. Где крикнешь - и гулко, только эхо там. Ближе к парапету безымянные скульптуры, украшающие бесконечные входы, все ниже, казалось, склонялись над водой, в тщете разглядеть себя в отражении того отражения, которое наверху. А небо в воде раскачивалось от удара весла и минутное его беспокойство пробуждало к жизни совсем невнятные фантомы, оживавшие в трепетных силуэтах этих мгновенных отражений. И потом - снова - становилось тихо.
У камней на набережной, совсем близко от здания, украшенного дешевой псевдо-античной лепниной и прочей ерундой, сидели двое и неоживленно беседовали. Не то чтобы громко; но в тишине окружавшей их пустыни всякие звуки звучали с обреченной гаснущей отчетливостью, и плыли по воде, и плыли по воде.
- Нет, Чебуреков, - говорил Миша Пустозвонов, запрокинув голову вверх и рассматривая причудливости в небе, - грозы, глядишь, и не предвидится.
Собеседник издал звук, отдаленно напоминающий согласие и смутно - сожаление.
- И вообще, - назидательно произнес визави, - ты вновь в пролете, мнится мне? Кто обещал на сегодня в 15:00 явление небесной охотницы?
- Каждую девятнадцатую пятницу в квадрате Эн Си Ди Эн Эйч 9, - растерянно возразил Антон, - это точняк. Не мог я ничего спутать.
- Но ее же нет, - показал в небо Пустозвонов и тишина повисла над ними.
Некоторое время она так и висела, слегка накренясь в ей самой непостижимую сторону, после же сорвалась речным бризом, благо неведомые силы хранили их обоих от безумия рая, сырости преисподней, огней Святого Эльма, насморка и хладного пламени любви Эрианны.
- Возможно, наши расчеты... ну, с ошибкой, - предположил Чебуреков, но Миша ему даже не ответил.
Любопытство, проявленное двумя сослуживцами в не располагавшие к тому часы рабочего дня, было неслучайно. Недавно Чебуреков внимательно изучил Книгу Занебесья с подробными инструкциями на счет появления в сумрачном небе божественных созданий, неизвестных современным людям. После этого Чебуреков и Пустозвонов взялись наблюдать небо почти каждый день, отчего даже в базовом виде их головы были несколько запрокинуты, демонстрируя собой (по всей видимости) надменность в отношении проистекающего в их смутных окрестностях бытия. Бывало, им даже ставили в упрек таковое высокомерие. Но Мише и Тоше все равно было: зато иногда они наблюдали наверху самые разнообразные странности, в открытую происходящие над миром но незамечаемые местным населением по причине его глубокой занятости собою самим. Ничего определенного им пока что не привиделось; но вычисленная Чебурековым дата указывала на возможность появления небесной охотницы Эниа Фера.
Стало чуть лучше видно и будто деревья расступились вокруг них, подпуская ту дозу света и воздуха, что едва хватило бы для глотка. А если отойти дальше и посмотреть на беседующих совсем издалека, то представилась бы возможность разглядеть все подробности большого здания и понять даже, что отдельные и изрядно поетые временем буквы означали собой просто название учреждения "ГЛАВМОРТРУП", к которому собеседники имели, в сущности, прямое отношение. Но в небе шумела осень и утопленники на сегодня не намечались, отчего вполне незазорно было занять себя светской беседой.
- Не прилетела твоя эта с метлой, - изрек Пустозвонов и зевнул.
- Ты сам что-ли с неба больше чем стингер заслужил?
- Не хами. Оглоблей по кочерыге обретешь.
- Сам архонт небытия. Изоморф специфический.
Пустозвонов пошарил по карманам, ничего не нашел, плюнул на зюйд-вест и уселся к собеседнику вполоборота, напевая песенку о превратностях бытия в отдаленных его циклах. Хлюпающие звуки, повествующие непонятно кому о неправедности века волка, огласили предводья и волны выбрасывались на берег, словно сопереживая такой незадаче. И капли их долетали до самого "центроутопа" набережной - деревянной хибары с надписью "Я люблю тебя ж..." (остальное напрочь стерто было соленой водой), намертво прибитым ржавыми гвоздями спасательным кругом, портретом Kim Wild и до незабвенной прелести ненужными здесь большими вокзальными часами, лишняя стрелка которых вращалась по собственному произволению в самые непредсказуемые стороны. Пока суд за дело, часы показывали уже 17:32, отчего на душе было пусто, как в той самой банке из-под тухлых огурцов с полминуты спустя после того, как подверженность феноменов энтропийным инвольтациям была обнаружена, а сами они - отправлены в дальний и непомысленный путь.
"Главмортруп" на фоне отдаленных снов природы смотрелся архаическим недоразумением, даже немного археологическим. Стены его украшены были показательными иллюстрациями о вытаскивании утопленников образца 1949 года - с тех пор пытливая мысль человечества не предложила ничего нового в столь существенном вопросе. Зато и окрестности учреждения, в непосредсвенную компетенцию которого вменено было небытие, были не веселей: отовсюду только и норовил (казалось) выскочить утопленник с обеспокоенным неупокоенностью ликом, дабы поделиться с кем еще своей настоятельной проблемой. Домов кругом было не то чтобы мало - скорее, даже слишком много - но все они одноэтажные и нежилые - обитаемый мир начинался где-то за полкилометра. Оттуда иногда доносились змеиное подползание троллейбусов, мявы мартовских котов, чьи-то торопливые шаги - особенно утром. Впрочем, Чебуреков и Пустозвонов и сами там, видимо, жили - но маршрут их ежедневного маятникообразного странствия от дома и обратно был обыкновенно покрыт туманом смежавшей веки усталости. Они не смотрели вокруг, а от изучения неба головы их настолько разбалансировались, что и увидеть подле себя они могли разве что опрокинутые высотки, нелепые надписи типа "Жилетт - резать вены лучше нет"... еще номера троллейбусов, наверное.
Город назывался Акрополь. Так они его называли.
Когда издалека раздался непредвиденный шум шагов по шороху листьев, Пустозвонов настороженно свиснул и они с Чебурековым по старой шизоидной привычке спрятались за статуями, одна из которых приблизительно изображала радостно раздувшегося от излишеств Диониса, вторая же - перекошенного не то от знаний, не то от вида полученного счета за телефонные переговоры со Свинодрищевым субъекта без подписи, что по всей видимости являл собой скульптурное отображение соответственного бога Аполлона, но больше походил на пациента, которого лечили одновременно и по стоматологической и по психиатрической линии, причем линии эти безнадежно и давно перепутались.
- Опять налоговая инспекция, - прошипело Пустозвоновым из-за Аполлона.
Шаги приближались, потом же несколько замедлились. Явственность их куда-то запропастилась, слышно стало неправдоподобно. Так они какое-то время не приближались, не удалялись. Чебуреков прошептал заклинание тихой воды, оберег от демонов Серого камня и на выдохе замер: тот, кто показался из-за зарослей, был не похож на налогового инспектора и вообще ни на кого не был похож.
Новоприбывший скабрезно свиснул им, словно видел сквозь камни.
- Это что еще за специфическое чудило? - выдохнул наконец Тоша, делая в воздухе знак, увеличивающий температуру и создающий визави проблемы с пространственно-временной коррекцией.
- Тот, от кого прячутся двое сторожей. Срам. А у меня меж тем к вам дело, - ответил пришедший как ни в чем не бывало.
- А мы здесь не сторожа, - угрожающе пробормотал Пустозвонов, второй головой нависая над искаженным ликом античного изображения, - мы вылавливатели.
- Слышал, слышал, - отвечал незнакомец, - лошадники-высотники, падшие десантники, спасатели на водах.
- Здесь есть одно концептуальное отличие, - вполголоса заметил Антон, - мы, собственно, не спасатели.
- Губители? - оживился собеседник, - тож премило.
- Нет. Мы не вмешивается в кармические вихри, лишь очищая гладь воды от пены их судорожных флуктуаций.
- Не самое плохое дело, - согласился собеседник, помолчав немного, - так вы их не спасаете?
- Вон спасательная станция, - мрачно указал Пустозвонов на заведение на противоположном берегу, по общему виду пустовавшее задолго до собственной постройки, - и вообще, плавать надо уметь, гражданин, или круг спасательный с собой носить. Вот у вас, например, нет. Нарушение правил безопасности.
- Но ведь я на суше? - предположил незнакомец лукаво.
- А свалитесь? А шторм?
- Не подумал, - собеседник их присел на не лишенный упаднического изящества балкончик прямо над водой, улыбнулся широкой лживой улыбкой и продолжил:
- Так вы, стало быть, не спасаете утопающих, а только извлекаете из воды их тела бездыханные. Правильно я вас понял?
- Ну да, - ответил Пустозвонов. Собеседник ему надоедал: разговоры с Чебурековым, при всей их многословной бессодержательности, куда как больше поддерживали его меланхоличный сплин.
- Меня зовут Силантий Вероломов. Занимаюсь я, собственно, тем же чем и вы... с одним отличием, впрочем. Не на воде.
- Что - не на воде?
- Ну, не только в воде можно пропасть...
- Да, можно еще в мусоропровод ненароком громыхнуться... - злобно сказал Пустозвонов.
- Не стоит разводить пошлостей. Проблемами на суше занимаются соответствующие организации и родная милиция. Моя же компетенция куда как более специфическая.
- Не томи, гражданин, - обратился к нему Миша, - говори чего надо и следуй тем же маршрутом. Без тебя дел хватает.
- Ну дел у вас на сегодня, пожалуй, и нет вовсе.
- А где вы ловите утопленников? - поинтересовался Чебуреков от нечего делать.
- В небе.
- В небе?
- Ну да. Еще и безвоздушное пространство по моей части, много чего. Слыхали небось, некоторые-то летают да от восторга порой кончаются прямо в атмосфере. Да так и остаются в ней несомы воздушным потоком, телом ничуть не стремясь в приветные объятия кладбищенской земли. Так вот. Будут же дальше летать - смущение выйдет народу. Если их не убирать, все пространство собой заполонят. Так что за ними глаз да глаз.
- Неужели! - выдохнули они, - люди все-таки летают!
- Ну, не все. А вы, в целом, заметно отстали от жизни.
- Но почему они не падают после смерти? - недоверчиво спросил Миша.
- Оттого же, отчего и взлетают. Только воля, способная творить по силе limitless, отправляет в полет, воля же возвращает на землю. Законы тяготения тут бессмысленны.
- Как же вы их? - прозаично поинтересовался Чебуреков.
- Сачком.
Силантий посмотрел наверх и прикинул вслух:
- Так вот, как по-вашенски будет, отсюдова до того облака сколько лету?
- Минут пять.
- Вот уж неправда. Не больше минуты. Главное, убирать их, чтобы никто не заметил. Слава перверзийному континууму, эти отправляются в полет в темное время суток. Уже проще.
- Пройдемте, - решительно пригласил Пустозвонов гостя в Центроутоп.
На пульте, высвечивающем флуктуации земной оси, ритмы лунных приливов и термические константы близлежащей воды (на предмет наличия тела), бесстыдно зарделись эротические картинки. Незнакомец скривил себя и недовольно буркнул:
- Приборы не по назначению используете.
- Вы не поняли. Они необычные, - тихо отозвался Чебуреков, - это нимфы и всякие прочие... Они просто такие вот... вообще.
- Откуда же вы их таких набрали? - усмехнулся вошедший.
- Это из журнала переснято, есть такой безумный человек в озерных краях, он прибором специальным их фиксирует. Обычный фотоаппарат так не может, конечно...
- Прямо к нему и залетают? - Вероломов, казалось, поверил.
- Очень запросто. Почему нет?
- Ну, я не то чтобы спорю. Вам-то они почем сдались, - Вероломов больше заинтересовался Ким Вайлд, словно она напоминала ему о далеких переживаниях боевой юности восьмидесятых.
- Трудно объяснить. Считайте - хобби. Как у некоторых рыбу ловить.
- Насчет рыбы - очень подозрительно психоаналитическое выражение. Кстати, как вы ловите рыбу... этих, трупов?
Пустозвонов раскрыл дверцы сейфа, в котором лежало переходящее красное знамя, украшенное вязью джиннов, чем-то еще отдаленно напоминающей МИР ТРУП МАЙ.
- Мы подсылаем к ним ништяков. Ништяки - это нечто среднее между животным и таким умным прибором. Подбираясь к утопленнику, ништяк его забалтывает.
- Это как?
- Ну не станете же вы отрицать существование языка мертвых? Вот ништяки им владеют в совершенстве. Забалтывая утопленника, они увлекают его ближе к берегу и там...
- Класс! Покажите ништяка!
- Строжайше запрещено, - возразил Пустозвонов, - они у нас наперечет. Вот потонет кто, мы тогда ништяка расконсервируем. А то его без дела обратно не загонишь, в морозильник его. А кормить у нас нечем.
- А что они е..
Чебуреков столь выразительно посмотрел на Вероломова, что тот предостерегающе замахал руками:
- Нет! Нет! Я просто так спросил, совсем, по сути, праздно.
- Зачем вы все же заявились? - вопросил Миша, воспользовавшись замешательством гостя, но тот даже испугался и куда-то потерял прежде неслетавшее с его лица выражение сытой всеуверенности; теперь же опустил голову под стол - словно искал, куда оно там свалилось запропастилось.
После же Вероломов посмотрел на них испытующе и, казалось, начал:
- Я не уверен, впрочем, что вы поймете меня адекватно, хотя по известному мне вы оба люди хотя бы немного образованные в вопросах эзотерических. Я полагаю, вы постараетесь понять.
Вероломов уселся удобнее и раскрыл папку, с которой пришел; впрочем, оглядев ее бессмысленным взором, ни обо что не споткнувшимся, сразу закрыл обратно.
- Да будет известно вам, дражайшие, - начал он, - что смерть (вернее будет сказать - состояние, называемое нами так) есть нечто иное как еще одна форма жизни. Специфическая, но изоморфная жизни. Если вы изучали высшую матаматику или хотя бы теории отражений... ну вот, смерть - это жизнь, и не спорьте со мной, потому что сказанное мной дальше будет не в пример этому оригинальней.
Чебуреков зажег ночник и остановил часы.
- Да, молодой человек. Какие действия вы совершили - прямо пособие. Смерти энигматически соответствуют зажигание огня, занавешивашие зеркала (его у вас тут нет просто), - Вероломов еще раз устремил взгляд на Ким Вайлд и на секунду сглотнул, - и остановление часов.
- Останавливание.
- Ну, пусть так. Главное, смерть - продолжение жизни в иных формах. Более совершенных. Докажу, почему. Свобода. Нет необходимости питаться. Отпадает социальная адаптивность. Как следствие - решительно никаких движений, но ведь и побуждений к ним нет.
- Да все известно, какие это формы. Они разрушаются. Они без души бездной отравляются, в грязь уходят.
- Они не уходят! Это вы их туда! А вы слыхали про эксперименты в центре доктора Мышелетова? Нет? Так вот Непростин Недозволович там у себя такое вытворяет! Души есть у всех. ВСЕ ЖИВОЕ ИМЕЕТ ДУШУ. Что значит живое, зададимся мы вопросом. Две-три характеристики, верифицируемые по электрическим колебаниям или химическим реакциям, но труп, заметьте, выдаст много больше. Это органика, правильно? Сложность процессов, происходящих в нем, ничуть не проще функционирования сложнейшего организма. А вы знаете, что электромагнитные измерения функций головного мозга показывают, там начинаются несравнимо более сложные и непонятные реакции, чем у живых? Там бушует прямо! Так вот: все живое имеет душу. И ЭТО тоже ее имеет. Это форма жизни, новая и сложная.
- Все эти сложные процессы движутся в одном направлении - энтропийном, - зевнув, возразил Чебуреков.
- Нет уж! Это только если в тепле держать. Поймите, ну представьте. Смерть... Что такое смерть?
- Облом. Паскудство в некотором роде... - предположил Чебуреков.
- Нет, вы мне дайте онтологически выверенный константный ответ. Труп - живое существо, вы согласны?
- Да. Смерть же есть вскрытие "я", как звук от банки "Кока-колы", и жизнь выливается из нее.
- Если дефрагментировать винчестер, он ведь не начнет саморазрушаться.
- Неорганика и отличается тем, что ее - в принципе - вообще невозможно разрушить. Но тело - это другое. Вы зря мудрствуете, никогда в морге что-ли не были, не видели, что с ними делается?
- Знаю! - закричал Вероломов, - и именно поэтому утверждаю, что мы с ними неправильно обращаемся. Их не покинула жизнь, а форма сознания еще новая не пришла. Все усложнения соматических функций, объективные выбросы в организм невероятных ферментов, равных сильным наркотикам - все говорит в пользу того, что мертвец проходит то, что в компьютере называют инициализацией системы перед установлением иного уровня software. Причем авейши и зомби - косвенный знак того, что нету никакой смерти, но само по себе еще пошлость. Мы просто не понимаем, что с ними происходит - и не умеем с ними обращаться. Мы же их сразу в землю, чтоб сгнили.
- Ну почему. Бывало, замораживали. И что? Просто материал.
- Пустозвонов, вы идиот. Сами же говорили про язык мертвых.
- Нет, они просто некоторое время после еще понимают... и язык живых - тоже понимают, просто он их уже не увлекает. Но душа - уходит, и они разрушаются.
- Это вы называете то, что с ними происходит, разрушением, но может, через какое-то время из них растут розы невиданных цветов? Может, их надо облучать сильнейшей радиацией? Может, им надо петь песни? Откуда вы знаете? Душа уходит - но это еще не значит, что тело жило только ради ее. Путь мертвеца продолжается...
- Миш, давай домой пойдем. Мне стремно чё-то этого слушать, - вставил Чебуреков, нервно листая бесстыдный журнал. Собеседник действовал на него раздражающе и разочаровывающе: будто ливень, что нечаянно застал тебя в деревенском туалете.
- Так зачем вы пришли? - начал подводить базис Миша.
- Трудовой почин. Хочу контракт с вами подписать об отдаче утопленников в центр доктора Мышелетова.
- А ваши небесные там тоже релаксируются?
Вероломов заметно побледнел, но решительно все же ответил:
- Нет. Они уже не живы. Сильное вторжение в организм непонятно чего (химии, алхимии, не знаю), заставляющей летать, приводит к изменениям. Когда мы находим их - это не трупы. В них нет жизни, нет тока, нет энтропии вообще. Они словно куклы. Профессор считает, они живыми уходят на небо - называется это elias artista, Еноха всякого помните?.., ну вот, а остаются от них будто вещи, одежда. Вот это следовало бы называть трупом в подлинном понимании этого слова. Так как?
- Они у нас по отчетности проходят. Что мы можем сделать? - Пустозвонов нервно теребил журнал регистраций.
- Тем не менее я взываю к вашей совести. Они живые, ну поверьте мне, живые! Через них рождается новый мир, великая жизнь, что и не снилась вам. Я познакомлю вас с Мышелетовым, ладно? Только не отказывайте... надо же... надо же... какая удача... я думал, вы спасаете, а вы только утопленников... Вы им хоть дыхание пробуете делать?
- Неа. Током шибанем - и вперед. Нам с ништяками надо разбираться, а то они самовольничать повадились. Потом ништяк к живому и не подплывет, он таких просто не видит.
- А кто вас научил про ништяков?
- Это служебная тайна. Даже профсоюзный босс Главмортрупа Уехалов не догадывается об их существовании. Все им только расскажи...
- Герр Пустозвонов, так я и не требую. Цель моя иного плана, вы знаете. Ну давайте мы не будем что ли их регистрировать, можно же что-то придумать.
Пустозвонов задумчиво прошелся по комнате. Вероломов одними губами назвал число, от которого становилось не по себе.
- Долларов? - вопросительно уставился на него Миша.
- Мальдивских динаров, - скабрезно ухмыльнулся Силантий. - Ну, по рукам...
- И по ногам его вяжи, гниду некрофильскую! - заорал Чебуреков, стремительным ударом вышибая из под гостя табурет и помогая Пустозвонову завязать его в узел и заткнуть его грешный рот резиновой игрушкой.
Так Вероломов смотрелся просто замечательно.
- Вот, - довольно произнес Пустозвонов, - теперь говорить будешь исключительно по делу. Да - вой. Нет - долгий вой. Не знаешь - молчи как молчишь.
Силантий отчаянно трепыхался, как рыба на песке, беззвучно матеря их недобрым взглядом.
- Ну, будешь говорить?
Вой в ответ.
- Провокатор? Из спецуправления таинств экзистенции, наверное?
Еще более длинный вой, не смолкавший с минуту.
- Чего ж надо ему? - вопросительно уставился в потолок Пустозвонов.
- Утопить его, что ли, для ясности? - предложил между делом Чебуреков, листая любимый Penthouse.
Гость завыл, напоминая пылесос.
- Не хочется ему, - задумчиво произнес Пустозвонов, - а то гляди как про мертвецов обсказывал... А самому не хочется попробовать.
- У нас рабочий день кончается. Давай его для ясности сдадим в управление, а сами домой поедем.
- Чего он там про Мышелетова своего рассказывал? - перебил его Миша.
Чебуреков достал хроники Нетопыря Херонова и зачитал:
- "Мышелетов Непростин Недозволович. Видный российский ученый-космобиолог. Его экспедиции на Сатурн в составе мадагаскарского экипажа "Чиква-пумпа"... далее неинтересно, так... "премия Сыктывкарского университета, за исследования в области измененных состояний сознания у кроликов, не достигших половой зрелости", замечательно, вот - "в настоящее время возглавляет Институт Потусторонних Явлений Мистической Универсальной Космологии им. Стаеросова (ИПЯМУКС)". Собственно, все.
- Товарищ, так ты не врал? - изумился Пустозвонов, - а мы-то тебя надумали в утиль реинтегрировать.
Связанный довольно заворчал что-то, отдаленно напоминающее о вселенском спокойствии.
- Вынь-ка ему, Тоша, **вину из пасти, - разрешил Пустозвонов.
- Я полагаю, недоразумение улажено? - с прежним достойным спокойствием спросил ученик новоявленного Калиостро, - или у вас остались еще вопросы, которые мне следует осветить, дабы вы соблаговолили меня и вовсе развязать?
- Почему не по правилам? Есть у твоего Мыш... то есть, как его... - институт, пусть обратится в правительство, им-то все равно.
- Не совсем так. Наши исследования носят приватный характер, и никакому государству герр профессор не желает быть подотчетен. Вы же, милые молодые люди со вкусом ко всему таинственному, могли бы помочь нам в разгадывании величайшей мистической загадки бытия.
Вероломов совсем обрел былое спокойствие, свыкнувшись даже с ролью перевязанного кокона. Единственно голова его раскачивалась, болванчика напоминая.
- Херово, - подытожил Пустозвонов, - не знаю, что и делать. Ты в целом иди куда шел, считай, не виделись мы и все там такое. Нам таинств без тебя хватает.
- Позвольте, я не тару менять на списанные конвертеры предлагал. Не думаете же вы от меня так просто отделаться? Хотите, я самого Недозволыча приведу - и тип-топ.
Друзья задумались. Чебуреков явственно чувствовал, что нарисовавшийся на исходе дня субъект так просто не уберется и в то же время ему казалось, будто Вероломов символизирует начало некого нового этапа в жизни, несоотносимого даже с тем, о чем он сам говорил.
- А может, согласимся? - предложил он.
- Фиг знает, - пробормотал коллега, - я ему всеж-таки не доверяю. Сумнительный он.
- Да на себя посмотри, небозритель невмененный! - воскликнул Вероломов.
Он развел руками, словно стремясь объять многообразие непостижимостей манифестированного универсуума, затем снова развел ими, изображая уже бессмысленность попыток адекватного его осмысления в рамках самой сложной инфралогической интерпретации.
- По сути, все - чушь чугунная. На всякий случай, вот вам визиточка моя на память, - он словно обронил чего ненароком, - решайте, однако, быстрее. Мне тут срочно в Амстердам надыть на симпозиум владельцев клоников.
- Это...
- Искуственно моделированные животные, именно. А так - муть разнообразная, по лабораториям натыренная и в свет выплеснувшаяся. Дракончики трехголовые, собаки летающие, муравьи говорящие и тензоры от тоски выписывающие. Надо какой порядок навести, а то нелепость большая с ними получается. Как их содержать в домашних условиях, в смысле. А то не вышло бы чего ненужного...
Пустозвонов и Чебуреков учтиво поклонились ему, давая понять, что аудиенция-таки окончена.
- Ну так чего, архонты вы мои ненаглядные, - продолжил Силантий миролюбиво, снова посмотрев на Ким Вайлд и на часы, - мне, собственно, уж и идти пора. Отложим переговоры до завтра?
- Ну, вали, - неопределенно сказал Пустозвонов, - перспективы наших адекватных взаимодействий несколько сомнительны с точки зрения компаративности понятийных континуумов.
- Оболд! - одобрил Вероломов и достал из рюкзака сотовый телефон.
- Это от слова "обалдеть"?
- Угу. А если "прибалдеть" - будет "приболд". Андерстенд?
- Куда уж нам, сиворылым...
- К чему же самоуничижаться до уровня табурета? Вы ничего ребята, только тормознутые слегка. Ментальность пассивная, скажу я вам. Вы, небось, думаете, мир-то он крутится вокруг волчком, а вы сидите себе медитируете. Нет уж. Мир давно встал, вам не сообщили. И все, кто в покое, сами турбулируют с невъе****нной скоростью. Обрести здесь нирвану какую - значит шагнуть за край спокойствия. Вот я верчусь, бизнес всякий соображаю, мать его поперек... На деле же сердце мое упокоилось в молитвенном ожидании, и молчание во мне, и трепет негасимых свечей...
- Марина! - закричал он, набрав номер, - извини, девочка. Я тут с двумя зверушками познакомился, умаялся им обсказывать всякую разную благодать. Ты там на меня не таи чего не того, я буду в скорости.
- Ребята, где тут ресторан "Копыто Люцифера"? Мне за пять минут надо успеть, девица заждалась и верно, давно намокла.
- Это до метро... и через кольцевую, с полчаса идти только до...
- Метро? - обеспокоенно вопросил Вероломов, - метро не надо. Покажите, где.
- Да на той стороне реки, только лодок у нас нет.
- Ладно. Спасибо задушевное вам, надеюсь на все хорошее. Славных вам снов и трепетных пробуждений. Почаще с девушками общайтесь... или на худой конец обезьянку какую заведите, а то скучновато у вас и только эти голые, - он махнул на немигающие экраны мониторов, - замухрень это все, хотя с метафизических позиций и истинно.
После чего шагнул в сторону набережной и булькнулся в воду. Миша и Тоша кинулись за ним, слыша только беспорядочный плеск воды, в котором присутствовало, однако же, нечто спокойное и умиротворяющее.
- Всего вам милого, разлюбезные! - услышали они его голос, едва добежав до парапета и готовясь бросать спасительную снасть, если еще до водоворотов не доплыл.
Вероломов спокойно шествовал по воде, поднимая, впрочем, незначительный брызг от своих торопливых шагов.
- Во дает! - воскликнули они в один голос.
Но он не слышал их. Продолжая свой путь по водной глади, Вероломов сосредоточенно беседовал с кем-то по сотовому. Слышен был только уходящий в темпе плеск и блаженное воркование его незабвенного баритона.
- Пахнет чем-то... - заметил Тоша. И точно, в воздухе был разлит запах огромной новогодней елки.
Наутро Чебуреков заявился на работу чуть загодя: он сам не знал, с чего бы это вздумалось ему перечить Гипносу на полчаса раньше обыкновения. Но он не пожалел: раннее утро и полупустынный транспорт подействовали на него благотворно. Он даже поймал себя в зеркальном окне вагона метро на том, что почти готов улыбнуться.
Пустозвонова, как и можно было ожидать, еще не было. Зато белым пятном на грязной набережной обозначилась нарочно оброненная вчерашним посетителем визитная карточка.
ВЕРОЛОМОВ СИЛАНТИЙ ПОЛИКАРПОВИЧ
Метахимический консалтинг, эзотерический туризм,
драг.мет. (coagula), летать заодно.Ментальный гнозис и прочая хрень: институт Метапсихоза
им Гр. ПаламыПроблемы с восстановлением речи после аномальных ситуаций,
придание адекватности в жизненном потоке (для особо мучимых
навязчивыми воспоминаниями былого существования), снятие
кошмара хронического экзистенциального оптимизма и проч.Член Академии аномальных зверушек и жюри конкурса "Мисс Белиберда"
ИНТИМ ИСКЛЮЧЕН! Вот извращения - другое дело...
Чебуреков восхитился вчерашним гостем, было в нем все же что-то симпатичное, хотя поначалу и показался ему Вероломов исключительной пронырой. Ожидая напарника, Антон уселся на берегу, листая газету, откуда-то принесенную ветром. Да так зачитался, что пропустил появление Пустозвонова.
А зря. Было на что поглядеть: друг его вырядился в мажорский костюм, готовясь, видимо, к встрече с профессором Мышелетовым или случайно вспомнив о своем человеческом достоинстве, что тоже с ним случалось.
- Пустозвонов! Тут такое пишут! - нелепо помахал газетой Чебуреков.
- Ну, декламируй, - согласился партнер.
- "Единственная книга, которая была на небе...", - зачитал Чебуреков заголовок, - как думаешь, какая?
- Священная какая там или чего еще в столь же символическом понимании...
- Нет, здесь повествуется о явленном и осязаемом бытии Книги на небе. Какой?
- Ну, не знаю. Ерунды какой-нибудь.
- "Однажды орел, неведомо как залетивший в Рысеград, с громом не боясь пораниться протаранил собой витрину местного эзотерического магазина "Астральный гербалайф", принадлежащий местному обществу спанья на водах..."
- Спасения?
- Написано: спанья. Дальше - "неизвестно чем привлекла птицу эта довольно-таки заурядная книжная помойка, вся буквально состоящая из рецептов отгона нечистой силы, привечания хорошего сна и беспредметных рассказов о колдунах, однако, представляется, птицу будто кто-то "навел". Совершенно случайным образом совпало так, что в означенный день за одним из прилавков лежала древняя книга, принесенная на оценку в букинистический отдел непонятного вида субъектом. Оценщик Блудодеев, едва осмотрев ее, хотел сразу вернуть обратно владельцу, оттого что книга, как представилось ему, слишком заумна, ни о чем нужном не повествует и не представляет для магазина ровным счетом никакого интереса. Однако произнести весь этот текст целиком не представлялось ровным счетом никакой возможности: хозяин книги будто расстаял. Пробормотав нечто не то о демонах, не то о придурках, Блудодеев запер книгу в шкаф, ожидая завтрашнего явления хозяина. Но назавтра хозяин тоже не пришел..." Пустозвонов! У меня какое-то настроение странное, да еще эта газета... Ты сегодня ничего не чувствуешь необычного?
- Да вроде нет. Песни вот слушаю.
Чебуреков потянул за провод пустозвоновского плеера, в нелепой надежде услышать из него что-нибудь новое вопреки обыкновенно слушаемой Пустозвоновым попсе.
В плеере, однако же, пели что-то сентиментальное про упырей белорусских болот.
- Это чья? - лениво поинтересовался он, возвращая Мише наушники.
- Да я названий их никогда не помню. "Верасы", не то "Вирусы"...
- Хорошо хоть свою "Трансмутацию 9:12" слушать перестал.
- Да, подзадолбала. Ну ты, давай, дальше читай про орла этого самого...
- Обожди немного. Видишь, к нам гости.
С той же стороны, что и вчера, направлялся к ним Вероломов с сухощавого вида стариканом в пенсне и старомодной шляпе, в некоем неведомом стремлении пытавшейся вытянуться в подобие цилиндра.
- Мышевзлетов, - предположил Миша, всегда путавший фамилии.
Это и вправду был профессор. Остановившись на некоторой дистанции, он пустил Вероломова вперед себя и тот, едва лишь подойдя к друзьям, несколько развязно начал:
- Ну что, архонты разлюбезные - соскучились?
- Ты будто и не уходил, - пробормотал недружелюбно Пустозвонов.
- Нет, уходил. Более того скажу, уход мой вам запомнился. Профессор почтил вашу срань своим вниманием: надеюсь, наши сегодняшние штудии о сути бытия будут не в пример вчерашним конструктивными.
Мышелетов тем временем видимо посчитал, что соображения приличия позволяют ему включиться в диспут и подошел, слегка склонив голову и глядя на них неприятно испытующим взглядом.
- Мышелетов, - с вечерним достоинством произнес он.
- Наши же имена - не из числа вседостойных, - парировал его холодность Пустозвонов и указал на "Главмортруп", - вот что вас интересует.
Чебуреков столь же сдержанно поклонился, неумело вращая газетой в руках; этот маневр не остался без внимания Вероломова.
- Чего это у тебя загадочное? - спросил он.
- Да вот, утром принесло. Ветром.
- Ветер недоброе приносит, - сипло сказал профессор.
- О, Тоша! Дочитай про орла, - попросил Пустозвонов, указывая тем самым гостям на всю малозначительность их появления, - очень уж интересно.
- Мы тут, - объяснил Чебуреков, - читаем статью с названием "Единственная книга, которая была на небе".
- Про орла? Слышал, - отреагировал Вероломов, - неправдоподобно.
- Что за книга? - настаивающе повторил Пустозвонов.
- Книга рекордов Гиннеса. Потом прочитал - и выбросил, - нервно предположил профессор, прозрачно намекая на назревшую предпочтительность смены темы, но Пустозвонов настаивал.
- "...оказалось, именно эта книга была унесена орлом. Что странно: заперта она была в шкафу и ничем не должна была привлечь собой внимания птицы, к тому же неизвестны случаи, чтобы орлы врывались в книжные магазины, тем более так бесцеремонно. Однако когда паника улеглась, недосчитались именно ее. Очевидцы утверждали, что незванный гость взмахнул в небо, определенно сжимая в когтях нечто прямоугольное. Хозяин книги до сих пор не заявлялся, что несколько упрощает дело, позволяя некоторым (особенно оценщику Блудодееву) в частных беседах утверждать, будто бы все случившееся третьего дня было наваждением. Однако интересно название книги, мало что говорящее широкому читателю и (по всей видимости) орлам...", - на этом месте Чебуреков замолчал, беззвучно перечитывая в течении минуты один и тот же газетный пассаж.
- Вы обратите внимание, - прервал установившуюся тишину Мышелетов, - на название газеты. Раньше я не встречал такую в наших широтах.
Тоша словно очнулся и перевернул страницу. Название мало удивило его - он знал эти слова. Вместе они, однако, смотрелись летающей нелепостью, какую разве что ветром может занести.
Готическими буквами они извивались перед ним: невероятно, но фак, как говаривал Пустозвонов после очередного вранья про свои любовные похождения.
AVALLON TIMES WEEKLY
- Я только сейчас понял, что она не на русском... - растерянно прошептал Тоша, продолжая вертеть газету, - не могу найти, где же она та статья...
Материал, заинтересовавший их, упорно не обнаруживался. Вместо этого наблюдались сплошь и рядом староанглийские заголовки об успехах фейри в разведении небесных зверей, о доблести Галактиона Дейеренна, о новых похабствах фоморов - но ничего о "Единственной книге, бывшей в небе". Газета, к тому же, менялась на глазах. Открыв очередной раз вторую страницу, Чебуреков не нашел на ней только что замеченного материала о коронации... (имя он забыл) и успехах прошлогодних яблочных сборов на Геспериде. Вместо этого он лицезрел размытые фотографии и подписи к ним на совсем уж неведомом языке, лишь отдаленно напоминавшем латинский шрифт.
Мышелетов улыбался.
- Ну и что? - сказал он, - чаем-таки угостите или совсем зачудили?
- Нет ничего странного в том, что происходит с тобой, - назидательно добавил Вероломов, - странно лишь то, что ты сам можешь творить сегодня, в сердце не помышляя о том еще вчера.
- Вас не настораживает тишина вокруг? - обеспокоенно воскликнул Пустозвонов.
Привычный шум города по ту сторону реки исчез за низким туманом, в небе не по-доброму пахло солеными волнами, за ближними домами притаилась пустота, чувствовал он, притаилась, словно охотник в засаде.
- Бежим! - закричал он тогда Чебурекову и бросился привычной дорогой к метро.
Они бежали вдоль лощины, по которой обыкновенно шли до проспекта, все еще не слыша шума города. Чебуреков, непривыкший суетиться, немного поотстал. Впереди его окликнули и он медленными шагами подошел к картинно стоящему на пригорке Пустозвонову.
Вместо выхода к метро он увидел море. Настоящее море без конца и без края. Оставалось идти назад. Они не пытались объяснять то, что произошло, только по немому согласию двинули друг друга в предплечье. Не сон: было больно. У набережной недвижимо стояли Мышелетов с Вероломовым, всматривающиеся в рассеивающийся туман. Конечно, их не удивило, что и там не виделось привычного берега. Со всех сторон они оказались окружены водой, и, ощущение не обманывало их, остров, на котором они оказались, плыл. Причем с невероятно быстрой скоростью, о чем свидетельствовала спокойная вода у края набережной, пенившаяся как под носом у скоростного авианосца.
- Профессор, это что-то уже не то... - неуверенно сказал Вероломов, но тот только отмахнулся, пристально всматриваясь вдаль. Там, в углу неба, нарастало что-то черное, не то грозовое облако, не то стая огромных птиц.
- Сейчас лучше лечь на землю и отойти от вашего утопа, - словно зная что-то, изрек он наконец. Облако меж тем росло, определенно приближаясь. Миша и Тоша привычно спрятались за сумрачных соцреалистических богов, профессор лег на спину, закрыв глаза и только Вероломов бесстрашно воссел на парапет набережной, рассматривая газету. Вернее, то, что стало ей - теперь же это превратилось в афишу с надписью "монсегюрный дыр". Речь шла, понял Вероломов, о том, что Некто за туманом ведет с ними игру, но при том и разговаривает. Последнюю его сентенцию он понял как иронично-эзотерическое указание на то, что им довелось попасть в контекст мрачной мистерии, пародирующей гностические мифы (весьма насмешливо) и указующего спасительный путь к пустоте ("дыр"!)
- Твою шуньяту напоперек! Эй вы, я знаю что делать. Мы в сказке, скажем так (условно). Притворяйтесь, что и вы оттуда же. Никакого утопа и главмортрупа больше нет, здесь другое пространство, другое время. Впереди, по моим скромным понятиям, вражьи боевые расчеты. Фоморы, стало быть. А Некто в тумане отвел нам в этом спектакле роль нападающего отряда Туата Даннан.
- Ой, не хочу! - закричал Пустозвонов и уткнулся лицом в траву.
- ... отвел роль наступающего отряда, - и не взглянув на него, продолжил Вероломов, - такова судьба. Я утром и думать про такое не думал, но и пропадать все ж не намерен. Если нам отведена такая роль, сбегайте быстро в ваш утоп, пока его не разъе***нили в дым - там должно быть оружие.
Чебуреков бросился к домику и убедился в правоте Силантия. Ни круга, ни Ким Вайлд, ни часов и духу не было. На стене висел портрет невозможно прекрасной юной феи, на полу перед ним оказались благоухающие еловые ветки и несколько стингеров.
"Странно как, - подумал Чебуреков, - я же вчера ему именно про стингер с неба сказал... Как похоже на сон".
d>- Тащи сюда, болван, - услышал он в дверях нервный шепот Вероломова, сбивающийся на крик, - эти летят. Совсем уже близко.
Стингеры оказались тяжелыми, если их таскать. Безо всякого воодушевления принимая свое оружие, Пустозвонов попытался было стукнуть себя в дурной лоб, чтобы наконец проснуться, но вместо этого ощутил лишь болезненное столкновение с объективной реальностью.
- Как они стреляют?
- Сюда жми, - показал Вероломов Тоше, - щас будет театр.
С неба на бреющем полете опускались неправдоподобно медленно летящие самолеты, что-то типа французских "миражей"... Черной смолью они отразились в наивных слезах Пустозвонова, все еще переживавшего свое лобовое столкновение с железякой.
- Теперь *** по ним, только не мажь! - скомандовал Вероломов, не то *** совсем **** ***** и нам тоже.
Они выстрелили одновременно и первый черный самолет рассыпался прямо в воздухе, осыпаясь в море праздничными новогодными хлопушками. Второй задымился и начал кружить беспорядочные виражи над островом - видимо, потерял управление. Третий все же исполнил предсказание Вероломова и точно пущенной ракетой уничтожил самые воспоминания о Центроутопе и головном офисе Главмортрупа. Еще пара выстрелов с земли привела фоморскую авиацию в состояние, равнозначное аннигиляции. Только долго сыпались на голову хлопушки и елочный "дождь" - словно и не было в этих летающих бегемотах ничего больше. Одинокое только крыло упрямо плавало по воде, горело и смрадно дымило.
- Тем не менее по запаху - чистый спирт, - впервые очнулся от забытья не принимавший участия в произошедшей суете Мышелетов, - это я вам как химик говорю. Интересно только, когда это кончится. И чем.
- Завоеванием, - воодушевленно откликнулся Вероломов, сбрасывая на землю позорный малиновый пиджак, - только вот должны союзники объявиться. Если чего, обращайтесь ко мне. Я канал связи нашел, вроде как медиумом у вас буду. И называйте - друид премудрый, не то поканаю в диссолюцию.
Близился вечер. Попытки определить широту и долготу, равно как и направление, в котором их неумолимо несло, ни к чему не привели. Ни острова, ни утеса не встретилось им за все время плаванья, зато по звездам Вероломов определил, что течение вдруг заворачивает их на север.
- Мерзнуть? - обреченно спросил Пустозвонов.
Вероломов оглядел его недовольным взглядом и рекомендовал сходить к остаткам хибары - "там должно быть про тебя что-нибудь теплое". Миша вернулся, волоча полушубок, присталый заштатному дворнику, да и то явно не по случаю большого праздника.
- Это тебе, - сказал Вероломов, - нам же, аристократам духа, пристало мерзнуть, чтобы кровь стала температуры серого камня и тогда духи откроют нам свои тайны.
Среди ночи, уже окутавшей остров, ни огня не говорило им о приближении земли. Молча сев в круг, путники разожгли костер и жарили рыбу, которую Чебуреков героически наловил руками в ледяном ручье.
- Кровь температуры льда, - завывающе пробормотал друид, - это близко, это дано. Грядут разверстые врата в царствие белоснежья, где Ледяная звезда подарит поцелуй, и тогда мертвое время взглянет в глаза...
- Книга Занебесья... - ответил Тоша.
- Именно, Шашлыков. К чему, давно хотел спросить, тебе фамилия такая ненужная? Вранье ведь...
- Это не моя фамилия. Я в низком мире носить высокопарные имена почитаю грехом. Может, звать меня Оболенский. Но к чему на празднике шутов... вот я Чебурековым и обозвался.
- Врешь, - возразил Вероломов, - фамилия твоя очень даже напоминает настоящую, то, вернее, что из нее можно сделать. А настоящая твоя фамилия - Баранов.
Сказал он это так невозмутимо и нехотя, что Чебуреков (он же Баранов) даже не нашелся что ответить, продолжал молчать.
- Этот же, друг твой, - Благовестов, хотя нечаянный псевдоним и подходит ему несравненно больше. Это все ваше самоуничижение пустое, в игрушки все играетесь. Многое еще ведомо мне становится в приближении к краям мрака и холода. Профессор же наш (впрочем, к чему эта байда... назовем все, как оно есть), да, друзья мои, это никто иной как сын дьявола. Отринутый тьмой на бесцельное кружение по миру, как эти давеча летали.
(Профессор поднял голову), друид же продолжал:
- Свет с востока поднимается, чуя его алую кровь, пульсирующую в злом сердце оборотня, летучей мыши, и вот...
На этих словах Вероломова профессор прощально мелькнул в темноте, обратясь летучей мышью невероятно белого цвета.
- А ведомо ли вам, разлюбезные, что белый - болезненно белый цвет, какой бывает у снега на солнце, когда вам в глаза закапали что-нибудь ненужное, как шампанское, и есть исконный цвет его отца? Знаете ли вы о снопах ослепляющих лучей, до века укрывшихся в черных дырах? Та тьма дышит светом, как свет пожирает тьму. Как кровь его, сына Неназываемого, стекает на алтарь этого кособокого мира, струясь по стенам несказанных святилищ? И питает все живое током духа, в котором - вздох, сила, ревущие водопады и орлы, застывшие бездыханно на бреющей высоте, словно в оргазме каком... И бритвы, режущие больные любовью вены, просят на свет, на свет ту кровь, силу, на которой стоит мир. Вот оно отличие живого от неживого, возвращаясь к нашему спору, если не забыли еще.
И огонь - кровь, потому как горяч. Скажу вам - звезды вправду холодны, это не бред поэтов. Скажу еще то, что рассмешит вас, если остались в вас силы смеяться. Единственный храм на земле, всем ведомый, но за храм не почитаемый, это...
- Холодильник... - вставил Благовестов.
- Ну, почти угадал. Скажем, холодильник, это проекция сакральности в плоскости пародии, зато же пробравшаяся в каждый дом. Но, как известно, у людей есть препакостное обыкновение обращаться с истиной как вздумается, исключительно только что не по прямому ее назначению. В холодильниках они хранят сосиски. ...Да, холодильник - храм. Молиться надлежит холодильнику, если молишься молчащей тени, разбитому острому стеклу и облакам над ночным морем. Если же взыскуешь жара, страсти, безумия жизни, алого огня - вот он, наш друг Бэтмен, простим себя за столь похабное сравнение... Тогда надо молиться огням. Даже если они далеко. Хоть фонарям под окном, хоть проводам высокого напряжения, всему, что горит или гореть жаждет.
- Сатане? - спросил Чебуреков.
- Так дураки говорят. Тебе-то не пристало.
- И так весь мир? - спросил Тоша, - холодильник и печка? И вот эта мышь?
- Нет, - собеседник его замолчал, - мир намного больше. Тот, кто бросил нас в этот океан (или бросил этот океан в нас, что вернее), посмеялся над тем, что я говорю. Клянусь, я слышал его смех. Зловещим обвалом в горах, шепотом смертельно лучезарной девы за садовой решеткой раздался он совсем вблизи от моего сердца, сделал он мне больно. Этого не объяснить. Но знай - те два пути, что я назвал, ведут и дальше... Только так я могу объяснить. Но ты ведь и сам об этом всем читал.
- Смотрите! - закричал Пустозвонов.
Впереди возвышался утес, в котором Миша и Тоша без сомнения узнали свой родной дом. Непонятно только, сколько надо было нестись по глади волн, чтобы обнаружить его, в покинутой реальности находящийся всего в получасе езды.
- Это испытание, - сказал Вероломов, - кому не в кайф плыть - за борт и очень быстро.
- Я останусь! - решительно воскликнул Чебуреков, оттого еще, что перспектива попасть в пустынный дом на воде (ни одно окно не горело) вряд ли была предпочтительней той странности, в которой он ощущал себя аргонавтом.
- Тот, кто войдет в него, вернется в обычный мир - там город, улицы - их просто невидно отсюда. Клянусь, - Вероломов встал, - Благовестов, ты хочешь? Иди...
- Жить хочу, - злобно сказал Пустозвонов.
Еще одна волна шепнула о берег, дом был теперь правдоподобно рядом.
- Мать вашу, - сказал Пустозвонов.
И прыгнул в черную воду, течение подхватило его и понесло к подъезду. Вот он уже шел по глубоким лужам, подходя к дверям с кодом, над которыми внезапно загорелся фонарь, похожий на блевотину.
- Мы не увидимся, Миша, - прошептал Чебуреков.
-А!? - испуганно оглянулся Пустозвонов, - эй, я вас совсем не вижу. Зато... здесь уже шум города, огни горят, вон автобус наш, Тоша.
- Он бредит? - спросил Чебуреков.
- Нет, - сказал Вероломов, - он вернулся. Он не видит нас, он уже там. Но я жду оттуда кое-кого по бартеру.
- Марина! - громко крикнул он, встав на самый край.
Они увидели, по мокрому асфальту шла девушка с зонтом. Она подняла лицо и всмотрелась в ту сторону, откуда раздался крик. Она не видела их, только тьму, только тьму, неосвещенную аллею впереди себя.
- Здравствуй, девочка. Не бойся, - низким голосом сказал из темноты Вероломов, - иди прямо вдоль аллеи и не бойся намочить ноги. Иди быстро, и я подхвачу тебя.
Марина заплакала и закрыв лицо руками бросилась вперед. Она закрыла глаза, чтобы не видеть тьму впереди и упала в воду. Тотчас Вероломов протянул ей руки и вытянул из глубокого моря.
- Это я, - сказал он, - посмотри назад, там уже ничего нет.
Марина обернулась и не увидела позади города: только вокруг остров, подобный кораблю, летучую мышь, бившуюся в полете подобно мотыльку и ненаглядного Вероломова. Она улыбнулась так странно...
- Как я сюда попала? - спросила она, - с кем это все, это сон?
- По-своему, да. Один пассажир сошел, и я взял в обмен тебя. Мы отчалим от мира, помнишь я тебе вчера в ресторане обещал? Хочешь рыбы? - он усадил ее к костру и укрыл шалью.
- Силантий... - сказала она, - ты ведь, говорят, погиб. Сегодня метеорит упал на набережную, там ты был... по телевизору еще показывали.
Она огляделась по сторонам, так, будто видела вокруг больше собеседников, чем они.
- Как я попала сюда? Я шла по городу, услышала твой голос... потом побежала, упала в воду и теперь здесь. Что это такое?
- Девушка моя умная, - гордо сказал Вероломов, - но и то несколько растерялась. Детка, мы плывем неведомо куда. Если мы мертвы, как утверждаешь ты, тем лучше... однако, все же, угощайся.
- Мы погибли? - спросил Чебуреков, - я-то ничего не заметил.
- А что ты хотел заметить? - обернулся к нему из темноты Силантий, - ничего в этом особенного нет.
- Когда?
- Когда газету получил.
- А Миша?
- Он пошел оправдывать мою теорию давешнюю про жизнь мертвецов. Не бойся, многие люди такие. Если вовремя не заметят, вовсю еще турбулируют. Главное чтобы сам не узнал, что с ним. Тогда действительно крышка ему, и даже дубовая.
Чебуреков стоял на краю парапета, провожая тающее в ночи видение одинокой торчащей из Великого Моря советской спальной многоэтажки. Ему тоже захотелось спать. Летучая мышь уселась на своеобразном бушприте, беспокойно вглядываясь в ореолы на северной стороне. Там явно кто-то был.
Когда они проснулись, каждый увидел рядом прилетевшие ночью небывалости. Рядом с Вероломовым лежали куски льда, голубые, мерцающие в слабом утреннем свете.
Спящая еще девушка, укрытая им шалью, держала в руках ветку яблони, словно кто-то ночью заботливо вложил ей в руки такую простую и волнующую, как море, красоту. Вместо солнца впереди было только северное сияние.
Чебуреков нашел и свой подарок - давешнюю AVALLON TIMES WEEKLY, опять на русском, заботливо раскрытую на той самой странице про орла, притом предусмотрительно придавленную небольшим камнем от нечаянных порывов ветра. Он тихо-тихо произнес название Единственной книги, бывшей на небе - на далеком небе, которое только сегодня открывалось ему. Он понял: они перешли за линию горизонта. Тихо произнес он это, словно всегда знал.
Летучая мышь полусонно висела вниз головой на осеннем дереве, облетевшем за ночь листвой. (Да, за ночь вся листва облетела с деревьев и еще несколько раз - вокруг острова...) Ни единого желтого листа не осталось на нем, и на других, что были, тоже.
- Скажи, ты ведь тогда совсем за другим приходил? - спросил Тоша у Вероломова. Друид согласно кивнул головой:
- Проводил рекогносцировку местности. Но надо же было занять вас отвлекающей беседой. Кстати: Некто за туманом шептался ночью со мной.
- Скажешь, о чем?
- Одна фраза. "Пыль - никому..." И все...
Справа по курсу возникло очередное Нечто. Нечто двигалось неспешно и неагрессивно, скрипя и словно о чем-то вздыхая. Через полчаса, когда туман, что бежал по устланной листьями, будто парковая аллея, воде, рассеялся, они увидели массивную деревенскую телегу, едущую по морю и запряженную большой уставшей лошадью.
- Ну, блин! - раздалось оттуда. Может, эта и лошадь сказала.
Телега правила напрямую к ним. Даже летучая мышь озабоченно встрепенулась и приняла более привычное положение. Человек в телеге без особенного восторга рассматривал путников, телега его скрипела все ближе и безисходнее. Наконец они поравнялись.
- Здравствуйте, - сказал Чебуреков, - вы, верно, Луг?
- Сказки все, - ответил сидящий в телеге, хищно закусывая яблоком, - кто такие?
- Нас от земли оторвало и вот плывем...
- До этой что-ли, Маг Туиред? Не доплывете. Да и не надо.
- Все кончилось? - шепнул ему Вероломов.
- Проницательный, - лаконично ответили из телеги, - ну Луг я, предположим, хотя что в том? Яблоко хотите? Угощаю.
Теперь проснулась даже Марина, картинно потянувшаяся и, поднявшись, направившаяся к парапету.
- У меня дела, - сказал Луг, - я спешу, вообще-то. Ну не то чтобы очень, однако же толковать мне с вами не о чем. Пути смертных и богов - разные пути. Они пересекаются, но без особой нужды.
- Можно вопрос задать? - робко спросил Антон.
- Зачем? - только и отвечал Луг, - лучше я сам чего скажу. Вообще-то, встречаясь с людьми, я превещаю всяческие паскудства. Так что ничего не поделаешь. Будет вам, значит, мор, война, индекс Доу-Джонса обвалится и дураков много на свете разведется.
- Все это уже произошло.
- Да? - удивился бог, - а я все, кого не встречу, предсказываю. У вас, гляжу, все по-прежнему. Отчего же так скучно живете?
- У нас нет указателей на улицах, показывающих Геспер и часов, на которых мертвое время... - предположил Вероломов.
- Будут вам указатели, - успокоил Луг, - с часами вот помочь не могу. Догадайтесь сами, как их сделать. Не так уж это и сложно.
Он вздохнул, не то от усталости, не то от чего доброго, что хотел сказать. Испытующе он посмотрел на Марину и спросил:
- Был у вас уговор?
- Без всякого.
- Такова любовь, - задумчиво сказал Луг, - боги не спрашивают дочерей человеческих. И он тоже так может. Но ты ведь рада, что прыгнула к нему в воду?
- Да, я рада, - просто ответила Марина.
- А ты знаешь, что для всех остальных ты утонула?
- Я не помню, что было. Я помню вечер, свечи, расставленные на краю ночи, вино, которое мы пили, летучую мышь, заснувшую на дереве, ветер в ветвях... больше ничего.
- Теперь ты будешь помнить будущее, дочь человеческая. И вы, кто с ней, тоже. Ты родишь ребенка, от него, - он указал на Вероломова, - и просьба моя, девочка, назови его Сетанта.
- Вы уже уплываете? - тихо спросил Силантий.
- Нет пока. Чего это ты меня гонишь?
- Я не гоню. Я чувствую, что приближается что-то, шторм что ли, гроза... не знаю.
- Это свои, - успокоительно сказал Луг, - пока вы тут плавали, у нас много чего произошло за эту ночь. Подарки вам понравились?
- А вы знаете, кто их положил?
- Знаю, конечно, - ответил Луг, - но, разумеется, не скажу. Не стоит называть имен. Вы чувствуете, что воздух пахнет не так, как у вас, там?..
И еще помолчав, он спросил Марину:
- Девушка, а хочешь, со мной поедешь? И все что будет - будет не так. Вся история метагалактики - совсем не так.
- Нет, - ответила Марина.
- Это ты правильно, - одобрил Луг и послал ей воздушный поцелуй, - ладно, заболтался я с вами, а мне еще гидру эту ловить. Не поминайте лихом. Нате еще яблоко. И он протянул троим по яблоку, а летучей мыши махнул рукой.
- Этот замаялся. Он не вернется с вами, предупреждаю. Всех благ.
Телега развернулась и, скрипя несмазанными колесами, устремилась в близлежащее божественное небытие.
Еще через полчаса они увидели ржавый знак, стоящий прямо посреди моря - такой, какой случается на автостраде. С одной стороны он показывал на Hesperid и непонятный им Everdon, с другой - красовалась одинокая надпись: "Ночь благосклонна одинокому сердцу. Выход из лабиринта - те самые слова. Но сложнее войти в лабиринт". И еще, ниже, мелкими буквами - "Спасательные круги не воровать".
Спасательных кругов, впрочем, на нем не наблюдалось.
Порыв ветра сорвал летучую мышь и она расстаяла, бросившись в воду. В воде же отражались яркие ночные звезды, хотя в небе был день.
Течение явно меняло свое направление. Остров завертело, как гадательный круг и бросило на полной скорости в стремительный сток, и от небывалой скорости они перестали слышать, будто самолет набирал высоту не по правилам. Чебуреков бросился на парапет, как будто пытаясь ухватить в воздухе что-то неуловимое.
- Я не видел ее. Но успел, успел поцеловать, - гордо сказал он и рухнул в обморок.
И еще, почти без сознания, добавил:
- Квадрат Эн Си Ди Эн Эйч 9 вычисляется по другой константе. Ведь вследствии диссипативности фазового потока аттракторы имеют нулевые объемы. Вот, например, на странных аттракторах фазовые траектории обнаруживают свойства стохастичности. А всего мне милее, что при экспоненциальной расходимости изначально близких траекторий, иначе называемых невоспроизводимыми при сколь угодно точном воспроизведении начальных условий, возникает пред нами конечномерность фазового пространства и, как следствие, сжатие его объема вниз по течению. И еще скажу я вам, что двумерная турбулентность со спектральным переносом энстрофии (так иначе называют квадрат вихря) при спектральном переносе не вполне локальна. А плотность на аттракторе почти всех траекторий и их сколь угодно близкое прохождение около любой его точки и бесконечнократной возвращаемости к ней стремится к предельному равновесному распределению, говоря иначе, инвариантной мере. Ой, лошади в небе...
Силантий и Марина посмотрели наверх, но увидели там только город Москву.
- Самое странное во всем этом, - заключил Silence Perfidious, - что мы плывем, и даже в некотором роде обратно. И крепко обнял жену, дарованную богами.
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 19.09.2003 Сегодня в РЖ Экзамен экзамену, или об объективности тестов ЕГЭ Между светом и тьмой: муки самопознания Это критика Искусство 11 сентября Гарвард: трехсотлетие Петербурга-5 Чечня пред выборами: упущенные возможности Две башни Путин в Полтаве-2 Европа: политика не-мощи О времени и о реке Хрустальная машина бабушка... дедушка... яма... копал Головные боли Америки Валютные резервы и экономический рост Нет смысла не участвовать во флэшмобах Третий - решающий Вузы: битва за профессуру "Нет такой партии!" Журнальное чтиво. Выпуск 147 Простодушное чтение (4)
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
