|
сторик и Писец, вослед за Церковью и князьями-царями нашими, наперебой уговаривают нас, что православие нам очень нужно было. Что без него мы гибли ни за грош. Что оно нам пришлось так кстати, так вовремя, так впору! Перечисляют все исторические, экономические и политические причины его неизбежности. А когда прижмёшь их к стенке простыми аргументами и фактами, то они заголосят и начнут блажить, что ты ничего не понимаешь, что это - Божий Промысел! И не Владимир с "блудями", так любой другой наш князь-батюшка святую веру на поганую Русь приволок бы и так и этак.
Ну что же, послушаем их чуть-чуть...
"...У нас произошло то же, что и в Империи при Юлиане. Юлиан истощил все силы язычества, извлек из него всё, что оно могло дать для умственной и нравственной жизни человека и тем всего резче выказалась его несостоятельность, его бедность перед христианством...", - это пишет наш Историк, забывая, чем кончила Византия, как теперь называется Константинополь, кто служит и молится в тамошнем Софийском соборе - ныне мечети Ас Софи. Вот вам и объективная необходимость православия, и божественное провидение и заступничество Богоматери! Грустно...
И так уверены в себе учителя наши, так наседают на нас по сей день, будто нравственность народа, его культура, урожайность его полей, правила налогового грабежа, дикость гражданских войн - всё это зависит и меняется от перемены божественных изображений. Будто объёмный, скульптурный Перун не столь же величествен и бессилен, как и плоские обитатели икон. Будто сами священнослужители ежеминутно подают своему народу пример нестяжательства, кристальной честности, политической мудрости и принципиальности, повседневно нищенствуют вместе с самой обиженной частью паствы, горячо и самоотверженно заступаются за народ перед властями...
Конечно, с людоедством надо было кончать. Смогли бы мы это сделать с Перуном? Может быть, и смогли. Ведь терпели же еще 300 лет после крещения Руси осмотрительные варяги свою отцовскую веру. И благополучно совершенствовали свою нравственность, свою шведскую модель семьи и социализма.
Ох, сдается мне, братья-ковыляне, что будь мы покрепче душой, не поддайся исконному Шестому Чувству, не навесь себе на шею этих кровавых блудодеев, а разберись меж собой как-нибудь потихоньку, то и спокойного, верного бога мы бы сами нашли среди наших. И князь наш Кузя с соседней Неумывайской улицы, умывшись, стал бы нормальным правителем и воеводой, и земля наша прокормила бы нас безо всяких посторонних дегустаторов, и копьё бы не сломалось, и меч не погнулся, и Царьграду мы так же наглядно показали бы Кузькину мать и навешали щитов. И 1000 лет всходило бы над нашей родиной, над ковылями и лесами, днепрами и волгами не кровавое Красное Солнце, а обыкновенное - золотое...
Но это лирика. А жизнь собачья шла своим чередом.
Притомился Владимир по бабам бегать. "Истощил силы языческие..."
Окружающие это заметили и стали нашёптывать ему всякие научные объяснения потери интереса к играм на свежем воздухе. Они все были люди учёные, а значит - религиозные. Каждый стал Владимира в свою религию перетаскивать.
- Первым подскочил жид, - нетактично определил иудейского проповедника Историк. - Он подробно расписывал достоинства своей веры, густо цитировал Ветхий Завет, указывал положительный пример: вот Хазарское-на-Дону ханство-каганство приняло иудаизм, и видите, ничего - живёт.
- А сами вы откуда будете? - спросил князь. Хотел еврей выразиться в том смысле, что они уже всю землю ненасильственно заселили. Но вышло у него заумно: земля наша расточена есть...
- А! Так вы свою землю проворонили и к нашей подбираетесь? Ну, так вы нам не указ! - Выгнали жида..., пардон, - еврея, в шею. Поторопились грубить. Не знали ещё, что новый бог у нас будет - еврей.
Больше всех врал и плевался греческий монах, родственник нашего Писца. Он грозил адскими муками верующим всех мастей, кроме своей. Сумел красочно нарисовать эти муки, передать в лицах всю подземную хирургию и пиротехнику. Страшно!
- С бабами, - сказал он, - придётся полегче: одна законная, остальные - по отпущению грехов.
"Так и лоб пробьешь, по каждой каясь...", - мрачно слушал Владимир.
Всё сломала речь мусульманского товарища из среднеазиатских государств. Он расписал райский сад - нормально! - адские муки - хорошо, не холодно! И тут дал в штангу: на небе будет у тебя, государь, прекрасных дев столько же, сколько и на земле! (Ох, тяжко мне!).
- Ну, вина пить нельзя, - продолжал мулла, - свиные отбивные - нельзя (да и для печени вредны!), и сделаем мы тебе, князь, обрезание - маленький чик-чирик. Не совсем понял князь про обрезание, но испугался его больше райских излишеств. Прогнал муллу под предлогом, что дружина в лютые морозы без водки и сала Киева от немцев не отстоит.
Писец с Историком клянутся, что с этих смотрин Владимир точно решил переходить в христианство, - видно прочитали это на его озабоченном лике. Но Владимир тянул. Писец и другие греки, которых при дворе вдруг оказалось - не протолкаться, всё время напоминали батюшке, что надо же, государь, креститься. Креститься было негде и не совсем понятно - как. Пошли на южный берег Крыма, к ближайшему христианскому городу - греческой колонии Херсонес, которую иногда еще называли Херсон и Корсунь, прихватили по привычке побольше войска. Нечаянно возникла осада. За взаимными оскорблениями и подкопами было уже не до христианской любви. Владимиру спешить было некуда, и он приготовился скучать - морить будущих братьев православных голодом до смерти. Здесь осадную муть пробил лучик надежды - приятное сердцу властителя предательство: из Корсуня через стену прилетела от некоего Анастаса стрела с бумажкой: там-то и там-то, князь, к городу подходит водопровод. Ну, ты не знаешь, что это такое, но копай! Увидишь трубу - ломай и забивай её дохлятиной - город сдастся!
- Не может быть такого чуда! - молвил князь. - А если так, то крещусь немедля!
Понятное дело, перекрыть воду можно и без небесного покровительства. Сломали водопровод. Взяли Корсунь. Ну, отдохнули там, как следует. - Но обещали же и креститься? - Молчание. Очень хотелось воевать дальше! Или хотя бы грабить. Продиктовал князь Писцу ноту в Константинополь императорам Василию и Константину (как они там попарно уживались?): слыхал я, есть у вас сестра в девках, так давайте её сюда! А то будет, как при прадедушке Олеге!
Прочитали ноту императоры, испугались. Но тут, то ли кто-то подсказал, то ли увидели они внизу пергамента мелкую приписку нашего Писца, в которой храбрый разведчик сообщал с риском для жизни, что если отдать дикарю царевну, то можно его и крестить. Послали встречную ноту: крестись и венчайся на сестре по-нашему. Получили обратно: что за базар? Давайте девку и попов сюда, сыграем сразу всё! - Можно было и соглашаться.
Стали уламывать царевну Анну: какая тебе разница, где погибать, в Киеве или Константинополе? - и так и этак - под Владимиром!
Сдалась Анна: "Иду, точно в полон!". Собрали ей команду - попов в больших чинах, поплыли в Корсунь. Крестили Владимира, сыграли свадьбу. Легко ограбили Корсунь - косметически. Вернулись в Киев. Корсунского стрелка-предателя Анастаса, убийцу православных, возвеличили за подвиг - содействие крещению Руси. Всё смешалось в умах россиян! Нравственность ублюдка - с нагорной проповедью, непрерывная бандитская резня - с учением о ненасилии...
Так победили греки. Наш Писец сиял. Он сохранил работу, еду, набор казенных привилегий. Теперь в подмогу ему густой стаей полетели из хитрого Константинополя легкопёрые коллеги - славить тех, кто "за", клеймить наивными ругательствами тех, кто "против" или "воздержался".
И стали мы ждать христианского человеколюбия и смягчения нравов.
Ждём по сей день...
|
