|
осле Мономаха осталось пять сыновей: Мстислав, Ярополк, Вячеслав, Георгий (Юрий Долгорукий) и Андрей.
Мстислав сел в Киеве и правил шесть лет, в точности повторяя политику отца. Народ подумал, что племя Мономаха - всё такое. Братья расселись по городам.
Однако по Руси у них было немало и троюродных братьев - таких же потомков Красного Солнца и Ярослава Мудрого. После смерти Мстислава начались дикие усобицы. Ольговичи, Святославичи Черниговские, сами дети Мономаха, их собственные дети - все сплелись в большой клубок смертельной борьбы за землю Русскую. Столетняя гражданская война совершенно смешала умы россиян. Братоубийство снова вошло в привычку, стало правилом игры. Целые поколения вырастали под бабушкины сказки о страшных ростовчанах, новгородцах, киевлянах и черниговцах. Волки стали исчезать из детских пугалок, Змеи Горынычи и Соловьи Разбойники вывелись вовсе. Даже половцы были не так страшны, как русские князья. Кстати, половцы оказались не глупы. Они резко изменили тактику - перестали нападать на русские земли. Да и чего им было рисковать, когда каждый день сами русские князья нанимали их грабить и жечь соседние уделы за деньги, за контрибуции, за долю в добыче! На половцев только иногда нападали - в отместку за соучастие в набегах.
Это было трудное и противное для нашего Писца время, нудный период для дотошного Историка. Волей-неволей им приходилось терпеливо описывать все эти походы своих на своих. Писец набирал в долбленую чернильницу тёмный настой чернильного орешка, набирал полную грудь сумрачного воздуха и, щуря близорукие глаза, писал: "...встала усобица меж Святославичей Черниговских...; ...присоединили Полоцк к волостям Мономаховичей...; ...началась борьба дядей с племянниками...; ...изгнали из Киева Игоря Ольговича...; ...Изяслав Мстиславич Мономашич княжит в Киеве...; ...союз Святослава Ольговича с Юрием Владимировичем...", - и так далее, бесконечной скорописью, без надежды, без выхода, без просвета - длинный, кровавый монолог. Был бы наш Писец волен, так бросил бы это тягостное занятие, оборвал бы на полуфразе хронику убийственного ослепления "и немедленно выпил"...
Ничего в эти годы не происходило такого, что заставило бы нас проникнуться торжественным или настороженным вниманием - типа крещения Руси, взятия Царьграда, пришествия Пречистой Девы на худой конец. Мы то с вами знаем, что это было последнее столетие перед татарским нашествием. Нам понятна бессмысленность всех княжеских усилий. Мы даже не спрашиваем, чего это народ терпел и "белых" и "красных" и "черных", чего он не резал сиятельных, чего не уходил в "зелёные" - в родные леса и ковыли? Потому что и это тоже было бы уже бессмысленно...
От дурных предзнаменований, зачастивших на Русь, пересыхало в горле, даже у коней противно дрожали колени: в 1141 году вдруг встали с земли до неба уже три огненных столпа, три солнца засверкали на их вершинах, какая-то чужая, острая дуга лунообразно сияла над этой немыслимой композицией...
Два пустяковых, но примечательных события произошли в это воистину смутное время. Пустяковыми они были по своей сути, по своей мелочности на фоне большой резни. Примечательными они стали по воле, художественному замыслу Писца и Историка. События эти - основание Москвы и поход Игоря Святославича на половцев.
Городков типа Москвы, обнесённых деревянным забором из заостренных бревен, на Руси было - не сосчитать сколько сороков. А у этого поселения даже названия не было. Так о нем и не поминали отдельно от названия реки, на которой он стоял. Князь Георгий Владимирович Мономашич (Юрий Долгорукий) пригласил в 1147 году своего брата Андрея на военный совет к себе "на Москву". Поскольку посыльный наверняка сам и показывал дорогу, то в грамоте не указывалось, на каком изгибе и берегу Москва-реки находится ставка Долгорукого. Не известно также, сколько лет существовала крепость до 1147 года, что в ней было, кроме острога, складов и казарм. Тем не менее, Историк тщательно выделяет первое упоминание о будущей столице нашей Родины. Как же, как же! Империя пойдет отсюда, отсюда "станет быть" и "есть будет". И "есть" она будет не только в прямом смысле столичного бытия, но и в переносном смысле повседневного поедания Руси великой, несытого косяка на остальные страны света Божьего и окраин безбожных, непрестанных потуг стать Третьим Римом, столицей всемирного пролетариата. С рождением тебя, матушка Москва! Приятного аппетита!
Второе событие, по причине внутренних российских дел мы тоже чуть было не проехали. Да Историк ему почти и не уделяет внимания, - здесь он четко выдерживает исторические масштабы и пропорции. Какой еще Игорь, когда тут вокруг идет дележ земель и денег. Когда с севера наседают немцы и почему-то называют нас безбожниками. Когда татарское иго на носу, а эти дураки дерутся, вместо того чтобы загодя объединяться и начинать, в конце концов, строить Империю! Так бы и канул Игорь Святославич в Лету, кабы не два обстоятельства. Первое мы уже упоминали, - смертельно скучно было Писцу, зря погибал его литературный талант, отточенный сотнями томов придворной ерунды. Хотелось Писцу создать что-нибудь достойное посмертной литературной премии. Вот и взял он простенький сюжет из окружающей жизни.
Почему не написал Писец "Слова о полку Мономахове"? Или "Слова об убиении Андрея Боголюбского"? Или любого другого Слова о знатных людях и больших делах того времени. Почему остановился он на глупой, мальчишеской выходке третьестепенного князька? А потому, что и правда - это глупость была, и был это порыв души, поход не только за пленными и барахлом, не за городами братьев и дядьёв, а за Славой богатырской!
Весной 1184 года Святослав Киевский разгромил половцев, набрал пленных, военных машин (!), поймал даже одного басурманина, который стрелял "живым огнем" (небось, это был китаец, испытатель первого огнестрельного оружия на простодушных русских). Игорь из-за гололеда не смог присоединиться к триумфу. Вот и собрал он через год свое войско и кликнул "братьев" постоять за землю Русскую. Хотя стоять ни к чему было. И затмение же солнца случилось! А значит, надо было Игорю возвращаться восвояси. Но он пошел на вольный Дон, напал на половецкие становища. Что вышло из этого, мы знаем. Вышла прекрасная поэма! Если бы Писец так же одухотворенно относился и к остальным событиям, какая была бы у нас История!
Вторая половина двенадцатого века и первые два десятилетия тринадцатого прошли в непрерывной междоусобной борьбе. Желание единовластия, стремление к овладению всей землей губило страну. Имя "Мономах", которое юная греческая царевна дала своему сыну, из славной фамилии превратилось в проклятие для всей Руси. Мономашичи рвали к себе каждый лоскут земли, резали и перемалывали каждую краюшку. И перетерли бы Россию в пыль, кабы не татары...
Опускаются руки. Не на чем остановить внимание в этой, почти столетней катавасии. Но попытаемся.
Вот, заметен стал непоправимый раскол Руси. Совсем погрязло в войнах и порочных связях с королевствами Восточной Европы старое Киевское княжество. Пройдет немного времени, и оно только по названию останется Русью, а на деле станет придатком Польши и Великого княжества Литовского. Центр Российской государственности переместится в привычные места - в чащобы владимиро-суздальские, в дорогое наше Подмосковье.
Юрий Долгорукий, с большим трудом овладевший Киевом, еще успел скончаться на престоле святого Владимира. 10 мая 1157 года князь крепко выпил у какого-то Петрилы, так что к вечеру полностью отрубился. К утру, вместо обычной похмельной тягости Юрия охватило глубокое беспамятство. Пять дней медики сражались за его жизнь. Но ни рассол, ни заговоры не помогли. Князь умер без покаяния, и пришлось Писцу описывать неприятные события во время похорон 16 мая. Киевляне взбунтовались против покойного, стали жечь дворы его суздальских дружинников, перебили их по всем киевским городам и весям.
Небо ещё раз попыталось запугать или усовестить россиян: в 1161 году опять было показано "знамение в луне, страшно и дивно". Луна по пути с востока до запада меняла свои обличья: сначала уменьшалась и темнела, потом стала кровавой, потом окрасилась пополам в два цвета - желтый и зеленый. На половинках ясно видны были фигурки двух воинов, которые "секушеся мечема". У одного из головы уже текла кровь, другой проливал молоко. Даже такое подробное кино не унимало наших предков. Ведь ясно же было показано, мужики, что воин на желтой половинке - это монгол, на зеленой - наш военный. Нет. Не поняли!
Теперь вражда встала не между отдельными князьями, желавшими ухватить кусок на скаку, а между Севером и Югом. Это уже был прогресс имперского строительства. Повоевали еще 11 лет, отвлекаясь только, чтобы поцеловать крест, да тут же и плюнуть в пол. Сын Долгорукого Андрей Боголюбский (столичку свою за худостью Москвы держал он в селе Боголюбове) собрал таки в 1168 году всех северных князей и впервые в русской истории взял Киев при всеобщем, героическом сопротивлении киевлян, без боярского предательства, отдававшего Киев захватчикам в прошлые разы. Что сделали "дети" с матерью городов русских? Взяли ее "на щит": два дня грабили город и жителей, жгли церкви (вот вам и "Боголюбский"!), жен отнимали у мужей, разлучали с детьми, всех уводили в плен, разрешили половцам подбирать объедки пира победителей. Половцы подожгли Печерскую лавру. В довершение надругательства, Андрей побрезговал даже садиться на киевский трон, оставил наместником сына, а тот, как портовую шлюху, передал "мать" какому-то мелкому князьку, родство которого объяснить - язык заплетается, а сам поехал к себе, на милый Север.
- С великою честью и славою, - записал было Писец, но потом перекрестился и исправил, - с проклятиями великими!
Гордый завоеватель и поругатель был поражен также подло. Андрей отправил на заслуженный отдых старых отцовых бояр, а себя окружил молодыми реформаторами. Набирал их без разбору. Раздал должности родне жены. Но спрашивать с бестолковых прихлебателей стал по всей строгости. Пришлось какого-то троюродного деверя и казнить. Переполох среди новоявленных чиновников возник страшный. Каждый стал примерять себя к лобному месту, выходило реально - мурашки по коже! Составился интернациональный заговор: уцелевшие родичи жены Яким и Петр, да поднятый из грязи почти в министры экономики азиатский бомж по кличке Анбал, да вездесущий Ефрем Моисеевич решили "промыслить об этом князе!". Да заодно и оттереть от кормушки нового фаворита Прокопия. 29 июня 1174 года ночью заговорщики с 20 подручными подошли к Андреевой спальне. Но тут необъяснимый ужас напал на них у дверей. Толкаясь и падая, бежали они по закоулкам терема - в правильном направлении. Оказавшись в подполье и обнаружив, что это винный погреб, выпили по привычке за здоровье князя, и теперь уж спокойно пошли наверх. "Пити - веселие Руси", гулко поучал их сквозь тьму веков святой Владимир...
Далее повторилась сцена из популярной сказки "Волк и семеро козлят". Только волков было два десятка, а козлят двое - князь и мальчик-слуга.
- Князь, это я, Прокопий..., - стал стучаться в дверь спальни Яким.
- Нет, это не Прокопий, голос не его, - согласились князь и мальчик.
Тогда уж волки позорные стали ломать дверь.
Князь вскочил и потянулся за чудотворным мечом. Этот меч когда-то принадлежал святому Борису. Борису, как мы помним, он не помог, а Андрея выручал исправно. Но меча не оказалось. Анбал тут прибирал намедни и меч спрятал. Но Андрей и без меча был силен. Он сбил ударом кулака первого из ворвавшихся, а остальные в потемках прикололи упавшего копьями. В описание дальнейшего кровопролития Писец внес лирическую, нравоучительную ноту. Будто бы, пока два десятка убийц со всех сторон секли Андрея саблями и кололи копьями, он произнес им целую увещевательную речь, со ссылками на Бориса и Глеба, адские муки их убийц, проклятие народное во веки веков. Аминь! Тут Андрей наконец упал. Бандиты подобрали своего и пошли по номерам, как бы спать. Но Андрей поднялся и стал стонать, потом вышел во двор. Пришлось одному из убийц собирать остальных и божиться, что, истинный крест, видел князя живого! Обыскали весь терем, еле-еле нашли князя, привалившегося к столбу под крыльцом. Убили.
Убили и Прокопия. Честно поделили казну, нагрузили свои доли на коней и развезли по домам. Хотели разбегаться кто куда, да не понадобилось. Народ поднялся весь! Но не мстить и карать, а тоже пограбить маленько. Грабили всё, что имело хоть какую-то ценность или полезность в хозяйстве. Из деревень в города суздальские, Владимир, Боголюбов двинулись за добычей крестьянские подводы. Тело князя валялось шесть дней в огороде...
Здесь наш Писец снова прибег к плагиату и в назидание потомкам скатал сцену погребения князя у евангелистов. Боголюбский у него стал как бы Христос, а какой-то Кузьма Киевлянин блестяще исполнил роль Иосифа Аримафейского. Писец художественно передал длинные уговоры Кузьмой Анбала: "теперь ты, жид, в бархате стоишь, а пришел к нам в лохмотьях", - и так далее. Тело князя было предназначено на съедение собакам, но совестливый Анбал на "жида" не обиделся, разрешил завернуть князя в ковер и положить в церкви. Потом, когда во всех городах грабежи сошли на нет, тело отнесли во Владимир и похоронили в церкви, в каменном гробу. Всё это сопровождалось почти рифмованными причитаниями и воплями. За христианской моралью было Писцу не до хэппи-энда, и о наказании убийц он умолчал. Может, и дал им бог спокойно и в достатке пожить до седин?
Память сердца понуждала россиян к братоубийству. Возня вокруг Владимирского престола переросла в многоходовую партию между Ростовом, Суздалем, Владимиром, Ярославлем, Рязанью и проч. Кровь лилась рекой. В 1203 году снова последовало небесное предупреждение: в пять часов ночи вдруг "потекло" небо, звезды стали срываться со своих мест и небо стало пустым и черным, землю и дома заметал снег...
|
