18.03.02 16:02:28 msk
Комов ([email protected])
Перечитывал несколько раз и хотел ответить. Тема казалась избитой и жареной одновременно. Критики уже не один год твердят о конце литературы, а о конце Рулинета заговорили "на днях". Однако написано так сильно, так верно художественно, таким раздетым до "правды во что бы то ни стало" языком, что невольно встаешь на вашу точку зрения. Житинский написал о статье: "Есть ряд верных прозрений". А я подумал о подведении итогов и вспомнил "Крушение гуманизма" Блока. Есть эдакий сквознячок перемен и определение "новых вех" времени. Никогда не думали о сетературе, как о виртуальном символизме?
И все-таки, вспоминая статью утром, не могу отделаться от легкого недоумения, похожего на то, что ощущал Пушкин, прочтя "Горе от ума": ну зачем же так бить лежачего? Ему все равно "хорошо будет". Впрочем, об этом и написано в конце статьи.
Однако все предсказания смерти относятся большей частью к гостевым, жизнь которых замирает повсюду. Но вот о количестве литературных публикаций этого не скажешь. Другое дело их уровень и связанная с этим проблема отбора текстов. Наверное, Вы правы: ощущается сегодня потеря интереса к текстам "хорошо сделанным" ("Сплошной Благовест", - как писал один критик.) и к текстам опубликованным за два часа после сочинения. Но это было всегда, во все периоды существования литературы. Воды всегда больше рыбы.
Но есть и еще кое-что: доступность и адресность текстов. На литературу нет прежнего спроса у читателя, а потому и нет ее должного отбора ни в толстых журналах, ни в литературных конкурсах, ни в сети. И, главное, - сеть доступна автору и недоступна читателю.
Конечно же, все меняется. Я помню, как в 50-е годы никто не мог поверить, что телевизор будет в каждой семье, потому что он слишком дорого стоил и никто не знал толком, что это такое. Помню, как соседи ходили в гости "на телевизор" даже в Ленинграде, а уж в деревне, где я бывал летом, у моего деда вечерами собиралась вся улица, не знавшая еще, что лет через 20 большую часть свободного времени будет занимать "ящик".
Но даже к компьютерам сейчас нет такого интереса, как раньше к телевидению, не говоря уже о литературе в сети. Возможно, лет через 50 (а не через 20, как в прежнее "легкое" время) компьютер и сеть и в правду будут нужны всем; возможно, все и в самом деле начнут читать электронные книги, - кто знает? Но ни один компьютер, ни один сайт никогда не повторит самого простого для любой бумажной книги: просуществовать лет 100.
В те же 50-е годы Лидия Гинзбург писала о совершенно непонятном для нее интересе молодых литераторов к футуристам, которых она хорошо помнила, зная Маяковского, Пролеткульт и прочая, и прочая. Она видела в этом попытку лишить литературу ее формы, отрицание законов построения, внутренней иерархии текста. Она думала об "энтропии литературы", о которую и вы, видимо, имеете в виду, говоря о смерти Рулинета.
Я понемножку подвожу к тому, что давно и так уже очевидно и не требует доказательств: литература в сети и на бумаге существует по одним и тем же, так до конца и не понятным, законам. А потому "энтропию" или "конец" литературы, ее спад или кризис надо отсчитывать не с сегодняшнего времени, а годов с 50-х или даже с 30-х прошлого века. В 30-е о конце литературы писал Георгий Адамович, прочтя Камю, Кафку и советских "большевизан" (словечко выпускников тенишевской, "набоковской", гимназии). В 60-е, сразу после Лидии Гинзбург, во Франции писали о конце романа, как раз незадолго до появления "Ста лет одиночества" Гарсиа Маркеса и политических романов Солженицына. В 70-е годы наши филологи живо обсуждали проблему "кризиса реализма" в XIX веке, что на "новоязе" того времени можно было понимать и как намек на кризис всей советской литературы, как раз накануне появления неоромантической "прозы 40-летних" (Битов, Ким, Киреев, Лихоносов, Маканин и другие).
Возможно потеря интереса читателей к литературе начиналась 50 лет назад с очередного изменения языка русской поэзии, с перемещения "петербургской, - по выражению Мандельштама, - музы" в Москву в 50-60-е. С перенесения "поэтического эха" в песни Высоцкого и Окуджавы в 70-е. С появления нового поэтического языка русского рока в 80-е, загороженного в 90-е бутафорским "палисадником Песен о главном". Причем все это - вершки: без "лионозовской" и "питерской" школ "неофициальной поэзии", без самиздатовской прозы, без литературы русского зарубежья и многого другого. Но полной ясности не будет, наверное, никогда: законы литературы нам до конца неизвестны.
Однако один общий вывод напрашивается. Литература всегда умирает. Она не может быть "здорова". Это из другой песни.
Помню, как Георгий Адамович описывает разговор старого Тургенева и молодого Боборыкина: "Вы не пишете больше? А я пишу. Часто и помногу". Умирание Тургенева мне как-то ближе неспокойной живости автора, подарившего нам слово "интеллигенция".
Может быть смена поэтического языка и речи и не связаны напрямую с умиранием и возрождением литературы, а есть общеисторическое ее угасание в переходах от "золотого века" к "серебряному", затем к "железному" и, наверное, к "каменному" (разных для разных культур, языков, стран и эпох). Но при всей очевидности этого процесса, представляющегося нам особенно явным именно в наши дни, мы все-таки кое-что упускаем в чередовании литературного времени.
"Главное, не теряйте отчаяния," - вспоминает слова Н.Н. Пунина Лидия Гинзбург и добавляет со странным юмором, что он умер в лагере, вскоре после смерти Сталина.
И все-таки совершенно поразительно все, что произошло в нашей литературе за последние 5-8 лет. В стране, лишенной профессиональных издателей и редакторов, без технических, финансовых средств и сырья, без прежнего рынка сбыта и читателя, с волшебной легкостью и обычной непохожестью на все другие страны возникает более 200 сетевых литературных изданий, от простых массовых до научных, включая "толстые" журналы. Без всякой оплаты и даже без элементарной защиты авторских прав появляется немыслимое количество публикаций во всех видах литературы, в нескольких стилевых направлениях, многочисленных школах и литературных группах.
И хотя Энрике Шмидт с сомнением относится к понятию "страна" в Интернете, думаю, что это именно страна. Именно та литературная Россия, которая существовала и в написанных на английском языке романах Набокова.
И все же: "Движение... рассеивает мысли, разжижает чувство," - писал Адамович. И еще: "Нет никаких возражений против новаторства,.. беда только в том, что нововведения формальные обычно сочетаются с особой литературной позой, с вызовом, "заскоком"... Теоретически это сочетание вовсе не обязательно, но на практике оно обнаруживается сразу, и наша матушка-Россия не упускает тут случая покрасоваться, блеснуть всем, что есть в ней смешного и жалкого".
Цитату эту можно отнести не только к новой литературной форме, но и к новой форме публикаций текстов. Уж что-что, а покрасоваться мы умеем. Тем более, что никогда раньше такой возможности обложить сразу весь мир у нас не было. "Долго в цепях нас держали".
Эти "языческие" пляски тоже создают свой фон литературы в сети. Мало того, они создают подобные себе публикации, таких же авторов и целые литературные сайты.
Все это еще больше подтверждает вашу мысль о том, что литература в сети развивается горизонтально. Но разве бывает иное развитие литературы? Разве все новые авторы аккуратненько регистрировались в СП, получали билетик и начинали публиковаться? Разве сегодня автор начинает с покупки компьютера, модема и подключения к сети? Разве не сказано уже давно: "Ты царь. Живи один"?
Конечно, можно сказать (и уже говорят): "ЦАРЕЙ маловато будет. Покажите хоть ОДНОГО". Но и Пушкин писал не о славе. Застав эпоху Просвещения, он разрушал существующие стереотипы и говорил о профессиональном достоинстве литератора и значимости его труда, во что никто тогда не верил и что, видимо, заново приходится доказывать сегодня.
Как все это будет происходить - бог весть! Проще сказать чего не хватает именно мне. Мне же недостает информации для профессионального читателя. Я не могу ориентироваться в обилии публикаций и появлении новых имен. Мне не хватает, - как не противно это звучит для литератора, - критики, мне не хватает профессиональных обзоров по новым публикациям в поэзии, прозе, драматургии, критике и публицистике. Иными словами, мне нужен анализ текущей литературы в сети. Существующий же уровень критики меня не удовлетворяет почти полным отсутствием профессионального анализа текстов, небольшим количеством критиков-профессионалов, которые не могут при всем желании охватить все значимое. Мне не хватает, наконец, жесткого отбора лучших текстов, или другими словами, сетевого издания для профессионалов. Литературный "режиссер" нужен. Новый Товстоногов. Царь и Злодей. Вернувшийся на родину издатель в берете с мефистофельской бородкой, о котором писал Булгаков в "Театральном романе". Человек, продавший душу за литературу.
Понимаю, что хочу слишком многого и ничего мне не светит в ближайшем будущем. Но "шум затих", мне кажется. Ну, затихает. Как говорил герой Тарковского: "А мы размножаемся, прости, Господи!"
|
04.03.02 07:48:04 msk
DD ([email protected])
Афанасьев, как всегда, хорош в письме своём.
Но и, кроме великолепного фирменного стиля, надо отметить вот что:
Прежде всего, именно Павлик имеет право писать о РУЛИНЕТе, а не только что
свалившиеся с ветки анонимы.
Потому что я на Сети - 5 лет, а он - на несколько лет больше. Он появился на Сети в числе первых
5-6 человек ещё в эпоху Юзнета, которую я не застал и о которой иногда вспоминают Делицын,
Анатолий Воробей, Фридовербицкие, то есть Юля Фридман и Миша Вербицкий.
Но дело, конечно, не в том, сколько лет он на Сети, а в том, что он умеет и видеть и писать.
А по смыслу им написанного можно вот что сказать:
У меня есть твёрдое мнение на этот счёт. Афанасьев - устал.
То, что пишет он, свидетельствует о его, афанасьевской усталости. Он на Сети чуть ли не пол-жизни
провёл, если отбросить детство и юность. Т.е., пол взрослой жизни. И он уже всё видел: видел восход
и закат, приливы и отливы, битвы и мир, видел смерти, видел браки и разводы, как литературные так
и реальные, и всё это начиналось с Сети, на которой Павлик был всегда, и тогда, когда жил в Японии
и тогда, когда возвращался в Россию и тогда, когда писал из Франции.
Он как и Гребенщиков, спрашивает:
Где та, молодая шпана...
Молодая шпана есть и среди шпаны есть и будущие афанасьевы, нестеровы, курицыны, фраи.
Ну пессимизм Афанасьева - поколенческий. Уходит уставшее поколение Афанасьева и ему кажется, что кончается РУЛИНЕТ.
Афанасьев намного моложе меня и у него, я думаю, ещё всё впереди. Как на Сети, так и в офф-лайне.
Передохнёт и... снова в бой. Он не может не писать, талант невозможно в себе подавить и залить
вином.
И он ещё будет писать и будет писать на умирающем, по его мнению, РУЛИНЕТе,
РУЛИНЕТ уже не умрёт, пока будет существовать Сеть.
Даже, когда прекратится земной путь всех его основателей.
|
