Словесность: Рассказы: Норвежский Лесной
Женоненавистник
Неизвестно откуда появившийся официант ловко переменил пепельницы, посмотрел на меня с сожалением и внезапно исчез.
От усталости и яркого света болели глаза. Во рту пересохло совершенно, вместо языка чувствовался толстый кусок наждачной бумаги. Голова раскалывалась, виски пульсировали жаркой ядовитой болью. Мышцы шеи затекли, ныли и при каждом неосторожном движении неприятно сдавливали позвоночник. Лоб и плечи горели, ноги стали ватными. Откуда-то доносилась совершенно идиотская песня; пробиваясь сквозь какофонию громоподобных ударов музыки, противный мужской голос раз за разом надрывно сообщал, что "я не буду тебя больше ждать никогда". Весь этот кошмар просачивался через уши в мозг, где взрывался новыми ритмичными вспышками боли.
Маленькая стрелка на круглых настенных часах замерла против цифры "8". Это означало, что в редакцию звонить было бессмысленно, на презентацию "Клуба Новых Холостяков" я опоздал, Светлана Михайловна наверняка обзванивает все морги и бордели, и, соответственно, о завтрашней игре в кегли, сауне, холодном пиве и преферансе можно забыть.
Выругавшись про себя и собрав последние остатки сил, я прочитал два заключительных абзаца, бросил толстую тетрадь на стол и зажмурился. Перед глазами поплыли радужные круги. С трудом разлепив веки, я посмотрел на сидящего по другую сторону стола человека.
Все в нем было плохо. Во-первых, он был писателем. Во-вторых, он считал как себя, так и свои рассказы талантливыми. В-третьих, обладал темпераментом, похожим на помесь Жириновского с курьерским поездом. В-четвертых, я не видел ни единой возможности избавиться разом и от писателя, и от его ужасных рассказов, и от его чудовищного темперамента.
- Ну как? - с идиотской надеждой в голосе спросил писатель.
- Отвратительно. Никуда не годится. Это не рассказы, а черт знает что такое!
- Все одиннадцать? Вам не понравился ни один рассказ из одиннадцати?
- Совершенно верно. Мне не понравились все одиннадцать рассказов, все шестьдесят четыре страницы. Более того, если бы мне понравилось хоть что-нибудь из вашей писанины, владелец журнала вытолкал бы меня в шею и назначил на должность главного редактора нового человека.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что писатель смущен, растерян и мучительно ищет слова оправдания. На самом же деле, это хищное животное в очках и дешевом клетчатом пиджаке просто замерло перед очередным прыжком.
- Вы являетесь главным редактором одного из самых популярных и уважаемых журналов для мужчин... - продолжил пытку мой истязатель.
- Вот именно, что для мужчин, - я задохнулся от негодования. - Наша целевая аудитория состоит в подавляющем числе из мужчин в возрасте от восемнадцати до пятидесяти четырех с половиной лет, три четверти из которых женаты. Для нормальных мужчин, заметьте! Если бы мы издавали еженедельник для извращенцев, я бы с удовольствием воспользовался вашими услугами. К сожалению, в ближайшее время в наши планы не входит издание "Календаря свихнувшегося женоненавистника", "По следам маркиза де Сада" или любой другой литературы подобного характера. Наш журнал не распространяется в психиатрических лечебницах, тюрьмах и следственных изоляторах. Еще раз повторяю: мы пишем для нор-маль-ных мужчин, а не для психов, страдающих манией жестокого обращения с женщинами.
- Но ведь я пишу правду, - упрямо сопротивлялся писатель.
- Правду? - моему возмущению не было предела, - правду?! Это, - я схватил со стола тетрадь и затряс ею в воздухе перед самым писательским носом, - это бред человека с серьезными нарушениями психики. Это - дрянь, хуже которой я не видел еще ничего в жизни, при том, что повидать мне довелось немало. Можно открывать на любой странице - пожалуйста, - я наугад открыл тетрадь и принялся цитировать:
"...Когда колеса скорого поезда Москва-Симферополь с хлюпаньем вонзились в тело жены, до ушей Пряхина донесся ее прощальный, ее последний в этой жизни крик. Ничего прекраснее этого звука Пряхин не помнил. На душе его стало легко и безмятежно, он показался себе птицей, вырвавшейся из клетки и рассекающей грудью теплое, ласковое, солнечное весеннее небо..."
Я перевернул пять или шесть листов.
"...Нет! - с ужасом вскрикнула Семипалова. - Ты не сделаешь этого!"
"Я уже сделал это", - твердо возразил Семипалов, одним-единственным мощным ударом ледоруба перерезав страховочный канат.
Тело его супруги медленно отделилось от выступа, взмахнуло руками и стремительным камнем рухнуло вниз, в пропасть, в черную туманную бездну пустоты, туда, откуда ничто никогда не возвращается. Крик ее, разбившийся о скалы, отразился от стен ущелья и многократно повторился гулким высокогорным эхом. С ближайшей вершины взвились два стервятника.
Семипалов улыбнулся, запрокинул голову и раскатисто захохотал..."
Я перелистал еще несколько страниц.
"...Жан смотрел, как его невесту затягивает в огромную мясорубку, как ее ногти скользят по зеркальному серебру холодного металла, как ее искаженное страхом и болью лицо застыло пронзительной маской отчаяния, как вздымаются и опускаются лезвия гигантских ножей. Он не испытывал ни малейшей жалости. "Я свободен!" - шептали его пересохшие губы..."
Я брезгливо захлопнул тетрадь и швырнул ее на колени писателя:
- Это - диагноз, а не литература. За любой абзац, повторяю, любой, вас можно и даже необходимо изолировать от общества и пожизненно упрятать в клинику для умалишенных писателей, помешанных на расчленении жен своих героев! Если опубликовать даже тысячную часть вашего бреда, читатели разорвут меня в клочья!
- Напротив, читатели будут вам благодарны, - возразил сумасшедший в клетчатом пиджаке, - особенно те три четверти, о которых вы говорили. Хотите еще кофе?
- Я не хочу кофе!!! Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда к чертовой матери! Я хочу, чтобы вы прекратили мучить меня своей отвратительной писаниной! Я хочу, чтобы вы оставили меня, мою секретаршу и мой журнал в покое! Наконец, я хочу домой!!! - вылетело на одном дыхании. Меня трясло.
Сумасшедший задумался. Он сидел наморщив лоб и играл обручальным кольцом, вертя его вокруг короткого пальца с треснувшим посередине ногтем.
- Хорошо. Я оставлю вас в покое. Я не буду приходить к вам в редакцию, я не буду беспокоить вас телефонными звонками. Я исчезну из вашей жизни. Только с единственным условием, - писатель смотрел прямо перед собой.
Я ждал.
- Сейчас ровно половина девятого. Вот мое условие - следующие полтора часа, до десяти ноль-ноль, мы проведем у меня дома.
- Ни за что! - с ненавистью выплюнул я.
- Подумайте, - пригрозил писатель, скрещивая руки на груди, - дело ваше...
Глаза закрылись сами собой. Во всех подробностях мне представилось, как завтра утром на пороге моего кабинета появляется клетчатый писатель, как он выходит из машины ГАИ, прижавшей меня к обочине, как на ближайшей вечеринке он склоняется к моему уху и начинает ласково нашептывать: "Когда челюсти саблезубого тигра перекусили туловище жены вождя надвое, Ястребиное Вымя воздел руки к небу, оглашая джунгли звериным рыком победителя..." И я сдался:
- Хорошо. Будь по-вашему. До десяти...
Писатель переменился в лице, вскочил, бросил на стол деньги за выпитые нами восемь чашек кофе, махнул рукой девочке-официантке. Глаза его блестели. Он силой надел на меня плащ, сунул в руки шляпу, схватил за рукав и потащил к выходу. Меня тошнило.
Естественно, на улице шел дождь.
* * * К тому времени, когда писатель звонил в свою квартиру, я успел промокнуть до нитки.
Дверь нам открыла женщина непонятного возраста. Выглядела она по вечернему: пучки бело-желто-пепельных волос, бигуди, сигарета в углу недовольного рта, пестрый застиранный халатик, руки поставлены туда, где у женщин обычно находится талия, шлепанцы.
- Та-ак, - прогремел ее густой бас, - где ты шлялся? Почему в пять тебя не было у Семиных, я туда звонила? Где картошка и стиральный порошок, я тебя спрашиваю? Кого это ты в дом привел на ночь глядя? Почему ты молчишь? Ты что, оглох, что ли?
- Здравствуй, Лизонька, - заискивающе улыбнулся писатель. - Познакомься, это Николай Сергеевич, про которого я тебе говорил.
Я снял шляпу, вылив с ее полей на пол полведра дождевой воды. Женщина всплеснула руками, открыла рот и перешла на баритон:
- Ах, Николай Сергеевич, я столько о вас наслышана! Ах, проходите сюда! Давайте же ваш плащ, так... Вот, пожалуйста, вам тапочки, они мягонькие! Проходите на кухню, Леша сейчас кофе сварит...
При слове "кофе" я чуть не потерял сознание.
- А ты чего стоишь? - вопль в сторону Леши. - Марш в ванную мыть лапы! Сколько раз нужно напоминать? Одно и тоже, одно и то же!
Писатель скрылся в ванной. Лизонька сменила гнев на милость, переключаясь на меня:
- Ах, Николай Сергеевич! Как хорошо, что вы нашли время заглянуть к нам. А я все твердила моему остолопу: вот, посмотри, все нормальные люди давным-давно занимаются серьезными делами. Орлович, к примеру, нефтью торгует и супруге своей каждый месяц презенты делает - шубу там, или колечко какое. Вы вот журнал издаете, уважают вас. А мой?
- Что - ваш? - не понял я.
Из ванны послышался грохот, как если бы упало что-нибудь железное.
- Растяпа! - заорала Лизонька в сторону источника раздражения. - Вот видите, - улыбнулась она мне. - Ничего не может сделать по-человечески. Я с ним все свои нервы последние расстроила. Другие своих жен на руках носят, на Золотые Пески разные отправляют, пылинке не дают упасть. А мой даже посуду вымыть не может, чтобы пятен не осталось. На прошлой неделе вообще утюг сжег, представляете?
Я представил писателя в клетчатом пиджаке, сжигающего утюг, моющего посуду и одновременно слушающего свою жену. Меня передернуло.
- А знаете, что я думаю? - елейно пропела суженая клетчатого писателя, скрывшегося в ванной. - А возьмите вы его к себе. Вы человек известный, порядочный. Вы не смотрите, что он у меня такой дурак, он бумаги разносить может, или почту разбирать. А если бы вы слышали, как он на гитаре играет - загляденье! Ле-е-е-е-е-е-ша-а-а-а-а!
Мысли сбились в одну большую серую кучу. Перед глазами писатель в клетчатом пиджаке, бигуди и шлепанцах одновременно бил чечетку, играл на гитаре, разбирал почту, мыл посуду, сжигал подряд несколько утюгов и разносил почту...
- ... Появился, да?!! Чем ты в ванной занимался столько времени? Посмотри на свои руки, что, нельзя было их вытереть насухо? Боже мой, у других - мужья как мужья, а ты... Орлович, к примеру, нефтью торгует и супруге своей каждый месяц презенты делает...
Дальше я ничего не слышал. Казалось, что я лечу вдоль длинного тоннеля, несущего меня в неизвестность. Я проношусь сквозь время, чувства, мысли и расстояния. Навстречу попадаются саблезубые тигры, недавно перекусившие чьими-то женами; гигантские мясорубки, перемалывающие женские тела дюжинами; костры с корчащимися на них ведьмами; пачками летящие в пропасть блондинки; поезда, размалывающие все повстречавшееся на путях женское в кисель... Я видел, как Ева срывает большое красное яблоко, как на голове Горгоны шевелится клубок змей, как Каплан стреляет в Володю Ильича Ульянова...
- ...И вообще, ты не на что не способен! - вернул меня к жизни фальцет жены писателя в клетчатом пиджаке.
- Сударыня, - простонал я, - вы не могли бы... оставить нас вдвоем с Алексеем Владимировичем... Буквально на пару минут...
- С Лешкой-то? - супруга писателя недовольно вскинула брови. - Ну, Николай Сергеевич, если вы так хотите... - она покинула кухню.
Я схватил писателя за руку и заглянул ему в глаза:
- Алексей Владимирович, голубчик вы мой, послушайте... Ради Христа, прошу вас, помогите! Выведите меня отсюда! Я... я обещаю опубликовать два...
Писатель правой рукой показал мне три пальца.
- ...Хорошо... Три любых ваших рассказа... Только, друг вы мой, уберите меня отсюда!..
- Обещаете? - мрачно спросил несчастный в клетчатом пиджаке.
- Клянусь! - выпалил я и принялся трясти руку бедного писателя.
- Идемте! Быстрее! - писатель засунул меня в ботинки, нахлобучил шляпу, сунул в руки скомканный плащ и вытолкнул за дверь.
Я выбежал из парадного. На улице шел дождь. Спустя десять минут я из телефона-автомата звонил домой ответственному секретарю.
- Алло, Колька? - ответил заспанный голос. - Ты что, сдурел?
- Слушай меня внимательно, - я сжал трубку до боли в пальцах, - я заболел. Вернусь в Москву через две недели. Ты остаешься за главного. В следующие два номера ты ставишь рассказы Алексея Несчастного. Ты меня понял?
- Понял. Но...
- Отлично! - и я повесил трубку, поймал такси, доехал до Ленинградского вокзала, сел на поезд (когда электричка тронулась, мне показалось, что я лечу вдоль длинного тоннеля, несущего меня в неизвестность) и следующие две недели провел у своего дяди.
Когда я вернулся в Москву, выяснилось, что тираж журнала вырос втрое.
Апрель 1996
Copyright © 1996 Норвежский Лесной
Все права сохранены
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 03.07.2003 Сегодня в РЖ Инфарт Гротеск распадающегося мира на фоне "страшного суда" Аргумент в пользу монархии Объявлен лонг-лист Букера-2003 На постоялом дворце у Солнца Наука для своих Современная историография: мосты в прошлое Интер(акти)вью 54: Лео Каганов На государственный стандарт - равняйсь! Смир-р-но! С той стороны Теплый вечер холодного дня Журнальное чтиво. Выпуск 136 Танцы истинных леди. И джентльменов Бог блоггеров Без резких движений Приемы против лома Туркменбаши Время национального эгоизма Свобода или патриотизм? Ребро Фанайловой Без понятия
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
