|
|
- Изяслав Винтерман
ФОРМЫ ОТЧАЯНИЯ
* * *
Я в этом пространстве, как берег реки.
В квартире на пятом без лифта
мне душно, мне хочется свежей тоски,
не этой в пакетике "липтон".
На небе протектор скупых облаков
и дождь в голубой перспективе.
Глазами открытыми до синяков
я ночи смотрю в перерыве.
Но только и вижу, что берег, следы
ушедшей реки и не вижу
я тонкую руку бегущей воды...
Тремя этажами бы ниже...
_^_
* * *
"Хочу" - не связываю с любовью.
Любовь - ничего о ней.
Напамять можешь сыграть, чтоб с кровью
жизнь радовала полней.
Я тоже в памяти слово "вечность"
выкладывал много раз:
игрой осколков, огнями свечек,
обрывками старых фраз.
И спать не мог я, и спать ложился,
измученный цветом дня.
И чувство радости, что родился,
испытывало меня.
_^_
ПОДРАЖАНИЕ
Мне нравятся короткие стихи -
под ежик! - сексуальна, малословна
седая голова, вихры-грехи
сострижены легко, не уголовно.
И авангард сегодняшний - не мы! -
другие, чумовые... Ради денег
я жанр любой использую, не жми
на горло, страх, - бегу от привидений.
Пусть город - лед на невысоком лбу,
и тень моя в нем больше тела весит.
И женщины (здесь на меня табу) -
не грезят обо мне, пусть это - взбесит!
Ну, здравствуй дом, родители!... Не ждал!
И комплексы, привет, я жил здесь вами.
Пейзаж в окне - консервами дождя,
просроченными, в пыльной диораме?
...Смотреть без слов и, лучше бы, - насквозь!
Смотреть без слов и чувствовать - навылет.
Душа летит, возносится - все видит
и строчкой пробегает между звезд.
_^_
* * *
Прозаик бородат, поэт слегка не брит.
И заночь стих - щетиною седою.
Но бритвенным лучом сквозь жалюзи и быт
свет выбреет его хмельной рукою.
Наркоз не отпустил ни города, ни слов,
и город подзастыл под небом местным...
Восстань и возбудись в конце концов
луной и солнцем в мякоти небесной.
И полно опиши, не прячась за пейзаж,
и вытащи на свет любых чудовищ.
Но страшно быть собой - не тот кураж,
полно обид и никаких сокровищ.
_^_
* * *
Я для тебя свяжу снежок,
пущу ледовую слезу.
Пусть не увязнет сапожок,
пока я за двоих везу.
Еще не снег, холодный дождь
крадется по листве за мной
по гривам сосен, эту дрожь
я тоже чувствую спиной.
Не дождь, а морось, страсти, бег
по веткам высохшим от слез.
А я вяжу колючий снег
для этих вьющихся волос.
_^_
* * *
Я город позабыл, где жить хотел,
и женщину, и важную цитату.
И все не так, и зеркало - предел!
И сам себе: чужой и бородатый.
О, Господи, здесь твой водораздел:
любви и не любви, чем жизнь богата.
Читаю стоя, чтобы не заснуть.
Но и с дыханьем ускользает суть.
Соломинка, что ласточка уносит,
как строчка, про которую не спросят.
Я спал и потому не записал,
не вспомнил, застилая штиль постели,
глотая кофе, дергая гантели,
не отвечая тем, кто ночью звал.
_^_
* * *
Светает. И как по бескрайней земле
один в невесомой машине
я еду, и время стоит на нуле,
и нет остановок в пустыне.
И радуга легкая - арочный мост -
усмешка на чувство и шутку
невидимо глазу кусает свой хвост,
смыкаясь в кольцо на минутку.
... По малому кругу (крути не крути),
впадая то в старость, то в ересь,
я еду, и нет остановок в пути.
И в этом своя тоже прелесть.
_^_
* * *
По узким бородатым улицам,
по городу - внутри кишок.
Шажок - и все слегка обуглится,
и вывалишься за шажок -
окаменелостью... Безумием -
сравнишься с Господом самим...
Над головой, о прошлом думая,
крути меня, Иерусалим.
Раскачивай меня бессонницей,
жить не давай - и не прошу.
Пусть неустойчивая клонится
душа - я это опишу:
как примиряет или мучает
и не удерживает в том,
что было смыслом волей случая,
как я беззлобен, невесом.
_^_
* * *
Все города напомнят чем-то Киев,
затем напомнят Иерусалим.
Нет, все не то, и люди не такие
по улицам плывут полужилым.
В запутанных однажды отношеньях
блеснет зеленой змейкою ответ.
Покажется возможным продолженье
и выход на искусственный, но свет,
из снов, кошмаров, где болеют дети,
из страха, что не сон, - по одному
нас не приветит город на рассвете,
а выбросит за белую корму.
И все исчезнет плавно по теченью,
террасами опустится на дно.
Не déja-vu, а просто совпаденье
еще одно, еще одно, еще одно...
_^_
* * *
Я стану старым, цепляться за мелочи стану.
Память мою будет ранить неточное слово.
Ночью, страдая бессонницей, двигаясь к Свану
в паре с какой-нибудь мыслью смешной, пустяковой.
Тысячей глупых вещей отвлекаясь от боли...
И никому нету дела, каким стану старым,
как я смотрю сквозь очки, пропуская по роли
целые фразы, абзацы, и чувства без пары.
Как я сквозь стены родительской тесной квартиры,
детские годы, - увижу свое продвиженье.
Как я один должен справиться с тяжестью мира,
чем-то ответив на смерть ему и на рожденье.
Как исчезает часть жизни, корнями обвита...
Полные горечи фразы светлы на страницах:
"Слезы, как розы, красивы. И так ядовито-
ярко на бледных телах распускаются лица."
_^_
* * *
Конечно, с Греции начать
и с кораблей в порту,
и с амфоры - на ней печать,
но вкус вина во рту,
и с дымки нежно-голубой,
где юркают слова.
И крылышками вразнобой,
как ссорится, листва.
Продолжить Римом, ядом, сном,
усталостью копья.
Чернила мерзнут. Кровь с вином
прозрачнее, чем я
с уже скопившимся внутри,
разбитым на слои
по правилам не той игры,
где все вокруг свои.
Продолжить домом и страной,
с которых весь отсчет,
детьми, смышленою женой,
что ткет или печет,
любовью, теснотой в груди,
одной оглядкой вспять...
Мужают камни позади
рельефом - не узнать.
_^_
* * *
Классик умрет не бедным,
старым, слегка усталым.
Литературно средним
и пошловатым малым -
для приближенных к телу,
дому и прочим фактам.
Жизнь не сценична в целом,
остросюжетна - в кратком
стихотворенье. В каждом -
гением быть - нелепо!
Дать разыграться жажде
жизни - на миф, на эпос!
Классик умрет на слове
"страсть!" - не поставив точки.
Чувства, смешенье крови...
Горлом - чужие строчки.
_^_
* * *
По словам не узнаю уже: кто здесь кто-
так словами гриппозно похожи...
УзнаЮ плеск воды, крови легкий приток,
и присутствие Бога, быть может.
Столько ритмов - сбивает, и свой, как не свой,
и, опять же, - похож на другие.
УзнаЮ, как талант и кровавый подбой, -
всю ненужность, но верность - стихии.
_^_
* * *
Потея водкой, исходя текилой,
с малышкой на борту - не просыхать...
А утром - сорок! И в мозгу: "убили!"
И долго я здесь буду отдыхать?!
И дальше сна и комнаты убогой
мне нечего ловить, изображать.
И на малышке этой длинноногой
не далеко я мог бы убежать;
по улицам ее златоволосым,
по завихреньям воздуха в крови,
по синякам, царапинам, засосам
и порванной одежде... - Бей и рви!
Песочком заметет постель, и рана
кровоточит, как будто кто отпил...
И вентилятор, с тупостью барана,
над телом разгоняет вонь и пыль.
_^_
ВНЕ
Пока разбирался с собою внутри,
жизнь вязко снаружи текла.
Морали хватило на первые три,
а семь - эх, была - не была -
уже без меня, вне меня... "Все - дерьмо".
Но я не дерьмо... Не скажи...
Зеркальные ноги раздвинет трюмо:
и кто там, в постели, лежит
вальяжно?! И метко плюет в потолок,
пылит штукатуркой на всех.
Вторым поколением старый урок
не понят в контексте, что - грех.
Вторым поколением, лбом ледяным,
высоким ты дразнишь меня.
Блокадный ломается лед, и под ним -
распутство. Скользит простыня...
Хватаешься нервно за грудь и за руль -
аморфен до самого дна.
И бьет энтропия сквозь дыры от пуль,
и желтою кровью - луна!
_^_
© Изяслав Винтерман, 2001-2003.
© Сетевая Словесность, 2001-2003.
23.09.2003 Сегодня в РЖ Что написано топором... Почему этот фильм восхищает философов О бедном стандарте замолвите слово... Фриц блюет без предупреждения Хайтековский героин Брат ищет брата Отвратительные интеллектуалы Иногда сигара - это просто сигара Открытое письмо Революция должна быть консервативной Невод и т.д. Выпуск 150 "Будущее нас вознаградит" "Я не могу использовать театр, которым руковожу" Экзамен экзамену, или об объективности тестов ЕГЭ Живой журнал словами писателей Между светом и тьмой: муки самопознания Это критика Искусство 11 сентября Гарвард: трехсотлетие Петербурга-5 Чечня пред выборами: упущенные возможности
Словесность Рецензии Критика Обзоры Гуманитарные ресурсы Золотой фонд РЖ
Яркевич по пятницам Интервью Конкурсы Библиотека Мошкова О нас Карта Отзывы
|
|
|
|
