Ренат Гильфанов
1
Прошлого больше нет. В нем много чего осталось,
Масса вещей из разряда "не помню, как называлось".
С виду мое прошлое, как и моя отчизна,
Похоже на боль. А боль – переменчива и капризна.
2
Прошлое – это долина, обитатели её в нимбах
Пятен, в царапинах мрака, заметных на фотоснимках.
Их живые черты исчезают с сетчатки,
Как с чайного столика запотевшие отпечатки.
3
Прошлое, как душа, чьи непроглядны дали,
В чьих закоулках темных ангелы заплутали.
Голодно им, маленьким. В прошлом их – сытость, нега.
Но что ты предложишь ангелам, кроме снега?
4
Вот они, словно дети, к окну моему прилипли.
Дал им немного снега - от снега они охрипли.
Заглянул им в глаза, и сердце от страха сжалось:
Нет ни зрачков, ни того, что когда-то в них отражалось.
5
Нету хуже беды, чем когда ты не знаешь, кто ты.
Не возбуждают память, в которой одни пустоты
(По акустическим свойствам достойные Паваротти),
Ни фотография мамы, ни надпись на обороте.
6
Мама, папа, братишка – ах, вы мои дорогие!
Силуэты блаженства в облаке ностальгии.
Вы здесь стоите уверенно, как времени колонисты,
Но сами-то фотографии – потерты и волокнисты.
7
Брат в меховой ушанке, припорошенной снегом.
Мать улыбается папе. Папа прижался веком
К линзе фотоаппарата, из которого, шебурша
Крыльями, словно "птичка", вылетела душа.
_^_
Недавно прочёл в газете: в результате множества наблюдений
Над жизнью и разнообразными формами привидений
Доказано, что привидения эти не просто тени,
А фотографии реальности, которые сделали стены.
В веках моих - прожилки, в пепельнице – окурки.
Мы живём, чтоб оставить свой профиль на штукатурке.
Чтоб висел он навроде красивой индейской маски,
И солнце в его морщинах под вечер сгущало краски.
Старые люди – стаканы, до дна недопиты.
Остатки – мутны, волокнисты, испорчены, ядовиты.
Лица старых людей молодых людей заражают
Тем, что резкие их морщины, извиваяся, выражают.
Лицо молодого – парус, старого же – папирус,
Каждая буква которого – смертельный вирус.
С этих позиций, в общем, и боль моя несуразна.
Я сочиняю музыку, а музыка – не заразна.
Музыка не способна - и в этом она не чета мне -
Заполонить пространство собственными чертами.
Музыка - это зеркало, чья амальгама – нежность.
И при этом оно не ворует чужую внешность.
"Память становится гладкой, стена – рябою", -
Так сказал мне один старик, высохшею губою
Под грохот токарных станков мусоля патрон "Казбека". –
"Стена сохраняет то, что стерлось из памяти человека".
_^_
***
Он лежит на песке под тентом с книжкой аббата
Прево и говорит с улыбкой: "Сегодня, еще до заката
Я умру", - и, помедлив: "Становится холоднее.
Ты слышишь?" А я отвечаю: "Тебе виднее".
Смуглая плоть на скелете, как мятый пиджак из твида
На расшатанных плечиках, в чёрных глазах – обида
За жизнь, не похожую на содержанье прочитанного романа.
Он тихо вздыхает, и сердце в недрах твидового кармана,
Как часовая мина, не разрывая путы
Проводков и артерий, отсчитывает минуты.
Тихо шуршат страницы, в пальцах дымится "Варта".
Через час с небольшим он скончается от инфаркта.
И только большая тень, как больная птица,
Будет лежать под тентом, не в силах пошевелиться.
***
Ночью здесь человек лежал, глядя в неба тьму,
Вперив глаза в отсутствие чего бы то ни было.
Рассеянная улыбка раздвигала губы ему,
Потом наступил прибой, но воды ни прибыло.
От жёлтой полоски света, крадущейся с корабля
По чёрному дёгтю волн, от мерного их брожения
Рыбы впадали в транс. И северный ветер, как конопля,
Бродил по извилинам волн, воспаляя воображение.
Лежащий глядел в то место, откуда бывает снег,
Где, обозначенный красной точкою, медленно двигался к катастрофе
Самолёт, в котором совершенно чужой ему человек,
Подозвав стюардессу, с улыбкой заказывал себе кофе…
Вариация первая
Грузный мужчина в панаме пьет из пластикового сосуда
Газировку и цедит: "А ну-ка пошел отсюда!"
Тощему парню с заплечным, запылённым, дорожным
Рюкзаком и ведром, наполненными пироженным.
"Мозг шимпанзе от нашего отличается лишь размером.
Это вот чмо в панаме может служить примером" -
Говорит мускулистый брюнет загорелой блондинке-подруге.
"Если пример неудачен, то я умываю руки".
"Зверёк обитает в среде, которая ему рада.
А для этого гада подходит..." "Среда Сабурада!" -
Подсказывает брюнет и с улыбкой, обнажающей щёлку
Между большими зубами, целует подругу в щёку.
Серебристое море не выглядит неба калькой.
Толстощёкий мужчина в панаме кидает в баклана галькой.
Камень не долетает, но, крылья расправив, птица
Взлетает на высоту, с которой людские лица
Выглядят, как бледные, вялые пятна.
И гордая птица не хочет лететь обратно.
Нет, ей намного приятней, взмывая над как бы спящей,
Мелкою рябью моря, птице глаза слепящей,
Проноситься, как выпущенная из Смит-энд-Вессона пуля,
Покуда прическу волн не взъерошила буря.
Вариация вторая
Грузный мужчина в панаме пьет из пластикового сосуда
Газировку и цедит: "А ну-ка пошел отсюда!"
Тощему парню с заплечным, запылённым, дорожным
Рюкзаком и ведром, наполненными пироженным.
"Мозг шимпанзе от нашего отличается лишь размером.
Это вот чмо в панаме может служить примером" -
Говорит мускулистый брюнет загорелой блондинке-подруге.
"Если пример неудачен, то я умываю руки".
"Зверёк обитает в среде, которая ему рада.
А для этого гада подходит..." "Среда Сабурада!" -
Подсказывает брюнет и с улыбкой, обнажающей щёлку
Между большими зубами, целует подругу в щёку.
Девушка смотрит вдаль, и взгляд ее, постепенно
Оторвавшись от глаз, как от прибоя пена,
Летит к горизонту. Вначале робко, как будто бы опасаясь
Намокнуть и раствориться, черной воды касаясь.
Затем все быстрей и быстрей. Ведь воздух ему не преграда
За тысячи километров от места, где ни грустна и ни рада,
Ни испуганна, сидит девушка на песке, где ни горячо.
А парень, крича "Что случилось?", трясет ее за плечо.
***
Плавно дымит сигарета, я стою на перроне.
Кроме меня – ни души, и я говорю вороне,
Скачущей между рельсов так, что её то видно,
То не видно: "Похоже, я опоздал… Обидно".
Проглотив изумлённый глаз резиновым веком, ворона
Каркает мне в ответ: "Убирайся с перрона!
Где-нибудь там, вне шпал, выход ищи обидам!
Не смущай провода своим скорбным видом!"
Поднимаю глаза и вижу над проводами
Грустные лица туч с темными бородами.
Чувствую страх, но в том неповинны лица.
Скорей вероятность того, что всё это мне не снится.
Дует ветер. Ворона скачет по мерзлым шпалам,
Пачкая их жидковатым, бесцветным калом.
Кверху вьется дымок, покидающий сигарету.
Я стою на перроне. Благодаря скелету.
_^_
Выхожу из кафе. Закуриваю, не глядя по сторонам.
Руки покрыты загаром, как труба дымохода – сажей.
Детки у лотка мороженщика щебечут: "А нам! А нам!"
Крики мокрых девчонок долетают с пляжа.
Мягкой, упругой походкой подхожу к продавщице.
Угощаюся пивом. Продавщице дарю шоколада плитку.
Она смущена. Я молча разглядываю её ключицы.
При этом мои губы изображают улыбку.
Затем отправляюсь на пляж, открывая по пути пиво.
В навозной лепёшке шавка выкусывает из паха блох.
Старушки продают семечки и перезрелые сливы.
За всем этим с неба внимательно наблюдает Бог.
У меня к нему, разумеется, ноль претензий.
(Чёрт подери, какая-то двусмысленная фраза.)
Собака, выбравшись из навоза, мочится на куст гортензий.
Тихо шуршит крона не обоссанного еще вяза.
С миром что-то случилось. Это болезнь.
Зараза соседствует с грязью, а в мире полно грязи.
Я б предпочитал не вмешиваясь наблюдать эту самую жизнь.
Её отпечатки, её переплетенья, связи.
Увы, это невозможно… Я был увлечён Кристиной.
У нее были удивительно красивые отпечатки
Пальцев. Время оплетает наши тела паутиной.
Поэтому она редко снимала перчатки.
Я знал одну юную нимфу. У нее был бритый лобок,
Серьга в левом соске и зеленая прядь на темени.
Время плетет паутину. Я – распутываю клубок.
Тем самым я как бы противоречу времени.
Чепуха насчёт времени. Я сказал это, чтоб подчеркнуть
Уровень пустоты, доводящий до исступления
Мой обессиленный разум. Я продолжаю путь.
Впереди меня ждет тоска и нераскрытые преступления.
_^_
Что за новая блажь сердце мне заморозила?
Холод стянул гортань, и не нужны слова.
Вот стоит человек по фамилии Озеров.
Сутулые сильные плечи, кудрявая голова.
В смуглой руке стакан, в другой – полбанки
Вина, впитавшего ветер, неба закатный пыл.
Год назад к нему в сад забралися наркоманки.
Три обкуренных девочки. Озеров их убил.
"Помню, той странной ночью была гроза…"
Задумчиво смотрит мне в лоб сквозь треснутые очки.
Вздрогнув, с такой быстротою отводит глаза,
Как будто моё лицо обжигает ему зрачки.
Что он, старый, такое о жизни знает?
Зачем терзает ладонью засаленную седину?
Что он, оставшись один, из памяти вынимает:
Страх, тревогу, сомненья, собственную вину?
Я стряхиваю пепел. Пепел падает мне на брюки.
Слышится визг детишек, хохот, собачий вой.
У Озерова нервно подрагивают руки.
Убитые девочки с неба кивают ему головой.
Алое солнце над Озеровым образует нимб.
У девочек нежные волосы в закатных лучах горят.
Озеров уходит в дом, чтоб присоединиться к ним.
Солнце заходит. Я выкуриваю две сигареты подряд.
1998-1999
_^_
© Ренат Гильфанов, 1999-2006.
© Сетевая Словесность, 1999-2006.
 ЕЖЕ-ПРАВДА // Ежедневная газета |
|
Кастоправда / Поэзия Анастасия Романова. ПОЧТИ КЛАССИЧЕСКОЕ. / а что народ, народ шикует / разъев страдательный падеж / стократ ликующе дьякует / когда картежница надежд / проносит черный свой кортеж
|
Price.ua - все цены фирм Украины
| |
|
Мобильные телефоны
|
MP3-плееры
|
Телевизоры
|
Ноутбуки
|
|
|
Цифровые фотоаппараты
|
Автомагнитолы
|
Плазменные панели
|
КПК
|
|
|
Цифровые видеокамеры
|
DVD проигрыватели
|
LCD телевизоры
|
Компьютеры
|
|
|
|
