|
|
- Критика и анализ текста:
- Лев Куклин
ОДИНОЧНЫЙ КРИСТАЛЛ
РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ОЛЕГЕ ТАРУТИНЕ
...Исторгнут крик - и немота опять.
В застывшем горле - пепел и алмазы.О. Тарутин
Олег Тарутин по образованию был геологом, - быть может, поэтому мне и пришло образное уподобление именно из этой области.
В минералогии - древнейшем разделе геологии, - а также у любителей и коллекционеров редких камней есть такое понятие - "друза кристаллов". Это, словно бы выросший на одном корне целый сросток родственных камней разной величины. Хорошо известны, к примеру, друзы разнообразно окрашенного кварца, вплоть до густо-черного, - одного из самых распространенных в земной коре минералов.
Довелось мне видеть и поразительные друзы уральских изумрудов, потрясающие своей окраской и прозрачностью колдовского зеленого цвета. Эти камни, кстати, из наиболее дорогих на рынке драгоценных камней. Встречал я и "пустынные розы" - сростки кальцита среди раскаленных песков Средней Азии.
В слове "друза", конечно же, вы расслышите понятие - "друзья"...
Но удивительное дело: алмазы, самые загадочные, самые твердые на свете и самые дорогие - встречаются в голубоватой породе кимберлитовых трубок хоть в Африке, хоть в Якутии только поодиночке!
Случаются находки алмазов, удостоившихся личных имен, как, например, "Эксельсиор" или "Орлов". Я сам был свидетелем, как на одной из алмазных труб Якутии подняли алмаз, почти идеальной формы восьмигранник - октаэдр - массой в пятьдесят каратов. Его, кстати сказать, окрестили "Горняком"...
Бывают кристаллики и крохотные, с песчинку. Но независимо от своей величины драгоценные свойства алмаза и его внутренняя структура остаются неизменными!
Алмаз - всегда алмаз...
Таким "одиночным кристаллом" в русской поэзии второй половины XX века представляется мне поэт Олег Тарутин. Как алмаз "Горняк" - не случайно именно он пришел мне на память! Тарутин не вписывался ни в какие "друзы", не примыкал ни к одной поэтической школе, не входил ни в какие тусовки.
1.
Кто-то из великих обмолвился, что человек - это единственное животное, которое умеет смеяться и над которым смеются.
Действительно, нет в мире субъекта, независимо от цвета кожи, образования или имущественного ценза, который хотя бы несколько раз в жизни не пытался рассказать анекдот или не рассмеялся бы при виде шлепнувшегося в лужу невезучего прохожего. И в кино неизменным - до сих пор! - успехом пользуются сценки с тортом, на который садятся или который запускают в физиономию... Ну, почему человек с лицом, по которому стекает крем, у большинства остальных "гомо" вызывает приступы неудержимого хохота?!
Способность ощущать и - главное! - создавать юмор - это весьма загадочное свойство человеческой души. Хороший комик в театре или на эстраде - это заведомо полные залы, талантливый клоун в цирке - буквально на вес золота, карикатурист - украшение газеты, способствующий увеличению ее тиража гораздо эффективнее, чем самые броские передовицы. А уж комических киноактеров узнают в лицо на всех континентах мира и их шутки передают из поколения в поколение...
А вот юмор на государственном уровне - явление редчайшее! К остроумнейшим государственным деятелям, бесспорно, принадлежал великий политик XX века - сэр Уинстон Черчилль. Его политические остроты получили мировую известность, хотя бы его знаменитое определение социализма: "Социализм - это равномерное распределение нищеты"...
Не следует ли из этого вывод, что наличие юмора - а это неотъемлемая принадлежность подлинно аристократического мышления?
2.
То же самое - в мировой литературе: писатели-юмористы - драгоценное достояние любой нации.
Ценители и знатоки драгоценных камней с придыханием и бешено бьющимся сердцем произносят имена величайших и знаменитейших алмазов мира: "Великий Могол", "Кохинур", "Звезда Южной Африки", "Регент", "Шах".
Точно так же и ценители литературы с невольной улыбкой и благодарностью произносят имена величайших и знаменитейших юмористов мира: Апулей, Плавт, Рабле, Марк Твен, Гоголь, Бернард Шоу...
Не будем говорить об обширной российской словесности в целом, ограничимся русскими стихотворцами. По настоящему больших поэтов, не лишенных чувства юмора, можно пересчитать по пальцам одной руки: Грибоедов, Пушкин, Крылов, Алексей Толстой, Маяковский. Достойны уважения и памяти блестящие остроумцы, стихотворцы, так сказать, второго ряда: Минаев, Курочкин, Саша Черный, Северянин, Агнивцев, Архангельский. Дли них юмор не составлял эстрадного промысла, как ныне, но все-таки был принадлежностью газетных и журнальных профессионалов, повседневным орудием ремесла.
А ведь отличных и хороших лирических поэтов - сотни!
И сколько же опрокидывается на российского читателя изысканных чувств, задушевных признаний и тонких страстных переживаний! Однако еще Гейне заметил: "Вызвать у читателя слезы довольно легко: иногда для этого хватает обычной луковицы..."
Но госпожа Ирония в стихах - высокая и редкая гостья!
Она не посещала ни Лермонтова, ни Некрасова, ни Тютчева... не снисходили до нее и наши символисты: Брюсов, Бальмонт, Белый, Блок, витавшие в сферах возвышенных. Начисто лишены юмора и иронии Гумилев, Мандельштам, Пастернак... Причем парадоксально то, что некоторые из них в жизни, в быту были известны как люди едкие и остроумные: своими светскими "бонмо" славился дипломат и царедворец Федор Иванович Тютчев, злыми остротами отличался и Мандельштам. Но это не распространялось на их стихи, не питало их творчество, не становилось жизненной философией.
Из-за какой-то странной аберрации зрения они не замечали в жизни ее смешных сторон, из-за постоянного погружения в себя или высокомерия (как у Бальмонта), они не умели взглянуть на себя со стороны, не владели иронией как особой краской творчества.
Можно, конечно, сослаться на то, что жизнь у большинства из них была по-российски трагичной - до юмора ли, мол, тут?! Но ведь и к Александру Сергеевичу или Владимиру Владимировичу жизнь тоже поворачивалась своими трагическими сторонами, - однако они же не утрачивали чувство юмора в самых невыносимых положениях...
3.
Юмор - редчайшее человеческое качество.
С одной стороны, он безусловно притягателен, ибо доставляет в нашу пресную жизнь щепотку соли и перца, но, с другой стороны, доведенный до крайней своей степени, до сатиры и сарказма, - отталкивает и пугает, ибо мы вдруг видим себя в подлинном свете...
На Руси к юмору всегда относились с угрюмым подозрением: "Не надо мной ли смеются?!"
Быть может, долго сказывались гонения шибко религиозных московских правителей на "гудцов, игрецов, скоморохов", - короче говоря, на лиц лицедействующих и злошутействующих. Подпольный народный юмор не в счет: да и кто его знал за пределами родной деревни да ближайшей ярмарки? Причем, смеяться и потешаться над другими: шутами, карлицами, забавными уродцами - любили необычайно, но позволять смеяться над собой...
Смеяться над собой могли позволить только старые, испытанные демократические страны: Англия, Франция...
"Английский юмор", "Французский юмор" - такая же национальная принадлежность, как голландский сыр или норвежская селедка.
Но - "русский юмор"?!
На Руси поэты, чьей горькой особенностью была склонность к Иронии, всегда были в редкостном меньшинстве. Я не имею в виду присяжных остряков, пародистов и эпиграммистов, авторов скетчей, эстрадных фельетонов и прочих "потешальщиков".
Ирония - спасательный круг от литературной пошлости.
Кстати, Игорь Северянин, блистательный остроумец и "пародист жизни", как-то в минуту откровенности со вздохом обмолвился о себе:
Я - лирик, но я же - ироник...
Редкое и, прямо скажем, взрывоопасное состояние!
Олега Тарутина можно назвать ироническим трагилириком. Понимаю всю неуклюжесть этого определения - и ничего не могу поделать: одним термином, к примеру - "оригинальный", единичность поэта определить никак не удается.
Подлинных юмористов, остроумцев и мыслителей, несущих заряд иронии, всегда было мало. Я имею в виду чувство юмора не как цепь выдаваемых острот или комических положений, а как своеобразный фундамент, как основу жизненной философии. Подобные личности никогда не удавалось втиснуть в рамки какой-нибудь школы!
Стихи Тарутина отмечены четким личным клеймом - жизненной позицией и интонацией.
Жизненная позиция его - это единение со всем сущим, в котором он - не вершина, не исключение, а часть целого. Сам о себе он сказал, цитируя слова братьев Стругацких: "Я не терплю элиты ни в каком обличье". Кстати сказать, эта фраза - почти готовая стихотворная строка! - вполне могла бы принадлежать самому Тарутину...
Естественная, подлинная демократичность Тарутина проявилась, я бы сказал, изначально, еще в стихах начала 60-х годов, например, в стихотворении "Комар":
...Ему плевать на эти речи!
Его от жадности трясет.
Он прокусил мое предплечье,
приноровился и сосет.
................................
И умер он, не вынув носа.
А я уснул в дыму костра...
Я ненавижу кровососов,
пусть хоть в масштабе комара.
4.
Олег Тарутин - типичнейший, образцовый шестидесятник: первые его стихи были опубликованы в конце пятидесятых, сначала в журнале "Молодая гвардия", затем в сборнике "Первая встреча" в 1957 году, первая книга "Идти и видеть" вышла в свет в 1965-м...
У поколения, к которому принадлежит Тарутин, была ясная и открытая биография. Военные мальчишки, они знавали скудную жизнь, теряли отцов на фронте, ощутили на губах горькие слезы Победы.
Нынешний "андерграунд" и примазавшиеся к ним такой биографии не имеют.
Выползшие из щелей, подвалов и котельных на свет свободы, нынешние литераторы в большинстве своем оказались слепы, как кроты...
Впрочем, они - даже не стихотворцы, а стихослагатели, стиходелатели, а еще точней - стиходельцы! Им необходимо, если нет дарования что-то сказать самому, кого-то подсадить на пьедестал, возвысить и тут же пристроиться, тем самым по мере сил прозвучать самим. Они способны действовать только в стае...
В тарутинской поэзии, особенно ранней, еще по-юношески свежей, оптимистичной, очень много биографического, подлинного, чуть ли не репортажного: им, геологам, было нечего стыдиться:
Знали, что жизнь проживем с недостачею,
Но не осудим ее и в гробу,
Эту бродячую, эту собачью,
Самую лучшую в мире судьбу!Потому что там, в экспедициях, в экстремальных условиях осуществлялся естественный отбор лучшего в человеке, в отличие от городских райкомовско-партийных джунглей, где этот человеческий отбор был как раз противоестественным!
Как у человека с ясной биографией, вписанной в закономерную временную последовательность, - Олег Тарутин остро ощущает течение Истории. Здесь у него наблюдается широчайший спектр ассоциаций - от каменного века ("Первооткрыватель") через Древнюю Грецию и Рим ("Античный мир", "Троянская война", "Заговор Катилины", "Рим") до прямой фантастики, гипотетических пришельцев ("Первый контакт", "Гости оттуда", "На соседней планете").
Но, разумеется, и к Истории у поэта отношение своеобразное, я бы сказал - хозяйское. Под его пером сам титан Прометей становится близким, словно сосед по коммунальной квартире:
- Это ты научил людей,
Жалких тварей, вещам полезным?
Это ты?! Смотри, Прометей,
Закую и низвергну в бездну!
Человек - ничтожная вошь,
Я же - Зевс, я тут самый главный!
- Ты мне лучше людей не трожь,
Паразит эгидодержавный!
Прометей зубами хрустел,
Древнегреческим матом кроя:
- Будет, гады, терпенью предел!
Будет время, - придут герои!Тарутин постоянно сводит счеты со Временем. Ибо его стихи - суд присяжных. Мы привыкли к выражению: суд истории. Тарутин судит саму Историю!
Ах ты, Рим!
Ах, город языческий!
Неужели тогда было то же:
"Инвалиду Третьей Пунической...
Дорогие, кто сколько может..."Или вот стихотворение "...тому назад":
...И вот он встал у спецплиты,
где тот Рубиновый Рубильник,
Кивнул царю, кивнул толпе,
потом кивнул жрецам-балбесам.
Сказал, что долго он корпел
над термоядерным процессом...
........................................
А царь дивился: "Ну, мозги!..
Не жаль казны, не жаль расхода.
Теперь напляшутся враги!
Теперь мы всех!
Теперь мы с ходу!
Отбросьте, воины, мечи -
теперь на вас иные виды!
Давай - включай!"
И вот включил.
...И - прекратилась Атлантида.Прослеживая несомненные исторические параллели, он и там находит смешные, забавные или - ежели угодно - трагикомические черты. Например, казалось бы, что может быть трагичнее извержения Везувия?! К тому же имеются высочайшие образцы искусства, созданные по этому поводу, - достаточно вспомнить картину "Последний день Помпеи" или великолепные строки Вл. Маяковского: "Помните - погибла Помпея, когда раздразнили Везувий!"
Тарутин тот же самый факт преподносит, ничуть не меняя собственной интонации:
Город был.
Остались были,
Только смутные преданья,
Но ученые отрыли
Город тот до основанья.
По оставленным пустотам
Слепки есть почивших в бозе.
Только разве скажешь, кто там
Помирал в достойной позе?
Кто над пеплом раскаленным
Прикрывал детей собою,
Кто тащил из-под колонны
Тело друга, чуть живое?
Кто спасал, а не спасался
И в сознанье, полном жути,
Отчеканившись, остался
В те последние минуты.
Мне не верить нет причины.
Вижу я чеканный профиль,
Знаю - были там мужчины
В день помпейской катастрофы!Конечно, с годами, особенно в "годы перестройки", у поэта съеживалось пространство души, ироническая интонация становилась все более горькой:
Пия романтики цикуту,
я верил (черт меня дери!),
что в пряном запахе уюта
обмечут душу волдыри.
Ну, а потом, в букете жизни,
меня отпугивал и гнал
клопиный запах конформизма,
его чесоточный финал.
Но я крепчал иммунитетом,
и с каждой новою зарей
привычней нюхал то и это
вполне бестрепетной ноздрей.
И жил бы я не хуже прочих
и обонял бы свой фосген,
но дух чесночный лжепророчеств -
непобедимый аллерген!
5.
Думается мне, что следует с большей определенностью разобраться в разнице между манерой и интонацией.
Манера - это слог, стиль, способ или метод обработки словесного материала. И наличие того или иного приема может быть временным меняться в зависимости от поставленной задачи. Стиль (слог) одного и того же автора могут изменяться до полной неузнаваемости: скажем, Пушкин "Евгения Онегина" совершенно не похож на Пушкина в "Сказке о рыбаке и рыбке"! И ежели - представим себе на минуту! - они были бы опубликованы анонимно, без подписи, - то любой мало-мальски сведущий в поэзии критик без сомнений приписал бы эти произведения... двум совершенно разным авторам!
А вот интонация... Дело это, прямо скажу, темное и поддается определению далеко не всегда. Наличие приема - это еще не интонация...
В знаменитом "Поэтическом словаре" А. Квятковского термина "манера" нет вовсе, а насчет поэтической интонации сказано весьма осторожно: "Особую роль И. играет в стихе, благодаря чему раскрывается фонетико-мелодическое и смысловое богатство поэтического текста. Теория интонации в стихе <...> еще не разработана, хотя многие <...> исследователи уделяли внимание этой проблеме".
Уделим же внимание этой проблеме и мы!
Разумеется, есть стихотворцы интонационно-нейтральные, неузнаваемые. Непостижимая же тарутинская интонация однозначно угадывается по двум-трем строкам:
Телепатия, телепатия,
У меня к тебе антипатия...Или:
Жил да был Иван-царевич
По фамилии Гуревич...Или:
Забывается чувство когтя,
Утверждается чувство локтя.Стихи Тарутина узнаются среди стихов прочих, даже очень одаренных авторов по какому-то непередаваемому ритму, дыханию строки, - может быть, еще и потому, что он очень часто, во всяком случае - преимущественно пользуется мягкими женскими рифмами, явно избегая твердых, законченных, жестких мужских окончаний? Но разве только в этом дело?
Все в двадцатом, все в двадцатом
этом веке високосном.
Ковыряют люди атом,
постигают микрокосмос.
Назревает в мире драка
неуемного азарта.
Над людьми - созвездье рака
и созвездие инфаркта.
На земле все больше истин
несъедобных и свирепых.
Опадают сказок листья,
вызревают фактов репы.
Может, все не так уж худо?
Может быть, в грядущем пущем
Этот век наш помнить будут
беспечальным и цветущим?В определении А. Квятковским понятия "интонация" скрыта безусловная неточность: конечно же, "смысловое богатство поэтического текста" раскрывается не благодаря интонации, но в первую очередь - благодаря словарю поэта.
Словарь - неотъемлемая часть узнаваемой манеры: для не слишком искушенного в поэзии читателя скажу, что есть весьма большие поэты, ограничивающиеся среднеарифметическим словарем (то есть тем, что мы весьма условно называем "академическим", правильным, образцовым, общераспространенным). К примеру, Федор Тютчев, поэт и дипломат, изысканный мыслитель, в своем творчестве ни разу не употребил слов "гужи", "армяк", или "поскотина": не было необходимости... А в словаре Некрасова такие слова из крестьянского обихода вполне обычны.
Нет "своего" словаря и у Лермонтова, и у Блока, - в отличие, скажем, от Есенина, Клюева или Твардовского.
У Олега Тарутина - очень богатый словарь: яркий, разнообразный, черпаемый им из самых неожиданных, "нестыкуемых" языковых пластов. Объясняется это весьма просто: автор постоянно соприкасался с "живой" жизнью, с постоянно меняющейся повседневностью. Горный институт (и последующий профессиональный опыт) давал широкое и подлинное представление именно о жизненных реалиях. И для изучения языка не надо было ездить в специальные фольклорные экспедиции...
Главным источником пополнения словарного богатства Олега Тарутина, конечно же, является быт - не бытие в высоком философском смысле, а именно - рядовой быт, городской, коммунальный, сельский, походный, кочевой, язык простонародья, низов - в самом широком понимании этого термина.
На самом приземленном быте построена, к примеру, его знаменитая, "подпольная", два десятка лет не публиковавшаяся, руганая-переруганая поэма "Позвонки". Каждый "позвонок" - это человек, часть "хвоста" очереди, сдающей порожнюю винную тару...
В дыре приемной, в темной пасти
Снуют две четкие руки.
Приемщик тары - тетя Настя.
Формировать бы ей полки!
Момент - и четкие шеренги
Равненье держат по цене.
Мельканье рук:
бутылки - деньги.
И звон стекла, и звон монет...
И вновь идет на формировку
Толпа чекушек и больших:
На правом фланге - поллитровки,
На левом фланге - "малыши"...А вот - и первый "позвонок":
...И, как всегда, покрыт щетиной
Лица породистый овал.
А на груди его ратинной -
Булавки через интервал...М-да... И не говорите, - куда уж как неинтеллигентно!
Длится "хвост" - авоська в авоську.
Я - восьмой "позвонок" хвоста...Итак, - восемь "позвонков", восемь главок, восемь характеристик.
Стоят они, во всем несхожи,
И только пьют одно и то же...И наконец - авторская кода:
В том же самом топчусь "хвосте" я,
Той же тарой набив суму...
Не от версии зряшной страшно,
Страшен мысленный равный спрос,
Страшен нынешний и вчерашний
И всегдашний постылый "хвост"!
Эти склянки страшны шальные,
Эти сумки и рюкзаки...
С чем смирились мы, дорогие,
Земляки мои,
русаки?!Отмечу к тому же, что поэма-то написана в 1965 году! Автору едва-едва сравнялось тридцать лет, он не достиг еще возраста распятого Христа, - но какой же глубочайшей болью за растленную и поруганную Россию пронизана эта "шутейная" на первый взгляд поэма!
Могу представить, что у некоторых чистоплюев "низкий стиль" этой поэмы вызовет реакцию отталкивания, неприятия. Напомню ахматовские строчки: "...Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!"
То, что Анна Андреевна назвала бесстыдством, - это предельная искренность, обнаженность. Но обнаженность поэта - это отнюдь не хождение со спущенными портками, как это делают некоторые нынешние модные эстрадные идолы, а предельная, полная обнаженность сердца, мысли, чувства.
Иными словами - одинокое мужество.
6.
...Я перечитываю посмертный сборник Олега Тарутина "Ледниковый валун", вышедший в 2000 году стараниями его друзей-геологов из ВНИИ океангеологии, и еще, и еще раз убеждаюсь: Олег Тарутин - большой русский поэт, цепко заякоренный в нашей сложной, контрастной, проклятой и радостной жизни - в этой пусть не щедрой черноземной, а тощей, суглинистой и супесчаной, но реальной, подлинной, а не виртуальной, придуманной, сконструированной для литературных игр в Интернете.
Да, конечно, Олег Тарутин - лирик. Но какой же это безжалостный лирик!
С возрастом, с умудренностью (древние говорили: "Приумножая познания - приумножаешь скорбь") к поэту приходило новое, более острое, трагическое ощущение жизни.
Все мы угли одного костра,
бывшие поленья поколенья.
Для пыланья, для испепеленья
нам ночная выпала пора...Это надо же так сказать, вместить всю боль изломанных на историческом переломе человеческих судеб всего в четыре строки! Но и в самых трагических строках он остается верен себе, своему мироощущению, узнается по своей неповторимой интонации:
- Здравствуй, лошадь!
Я - Буденный,
стал конем после суда,
приговором низведенный
до поденного труда.
Был я маршал полновесный,
а теперь жую траву...
Все же, знаешь, Суд небесный
справедливей ГПУ.
...................................
Что ты все молчишь уныло?
Хоть башкою помотай!
Это ты теперь - кобыла,
а была ты Коллонтай...
...................................
Да не кисни по былому,
не вздыхай тут мне назло!
Нам теперь - одна солома
и одно теперь тягло.Это - небольшая цитата из большого стихотворения "В степях чистилища". Смешно? Очень... ну прямо-таки до обжигающих слез смешно! А стихотворение "Благодарность" необходимо привести целиком:
Спасибо товарищу Сталину
за наше счастливое детство!
Где все, что войною оскалено,
и все, чем сумел отогреться.
Спасибо Никите Сергеичу
за нашу счастливую юность!
Где бедность глушили умеючи
таежной романтикой струны.
Спасибо товарищу Брежневу
за нашу счастливую зрелость!
Ужимки фортуны потешные
и поздних свершений сопрелость.
Спасибо грядущему лидеру
за нашу счастливую старость!
Спасибо вам, дяденька Сидоров,
за все, что еще нам осталось!От одного этого стихотворения, вместившего целую эпоху, просто оторопь берет! И что же в итоге? А вот - стихотворение "Итоги":
С кем сражались?
С кем братались?
На какой брели мираж?
Дом сгорел, - клопы остались -
вот тебе и весь кураж.
Погорельцами без крова
озираем головни...
А клопы - как раз здоровы,
только более суровы,
чем во все былые дни.Как никто другой, своей саднящей кожицей души Олег Тарутин ощущает пахнущую кровью опасность перемен, грозящих России:
Всю Державу до дна взболтало,
точно омут взболтал Балда.
И, не прячась уже, как бывало,
прут навалом, страша оскалом,
перевертыши в господа.
Все мараты и все дантоны,
все азефы и все гапоны,
все ЦК, ВПК, ЧК -
прут в рокфеллеры и дюпоны,
и по-разному цель близка.
По каким им взбираться трупам, -
нашим херстам и нашим круппам?
Кто окажется всех годней
в вандербильдты грядущих дней?
Где наш славный грядущий Морган
флибустьерствует день и ночь,
уложив конкурентов в морги,
сам до риска весьма охоч?В конце XX века, когда спутались, переплелись, а то и превратились в свою противоположность привычные реалии человеческого существования, - многие и весьма многие литераторы застеснялись быть реалистами...
Достойно не просто уважения, а даже преклонения перед поэтом, что он всегда и при всех житейских обстоятельствах и теоретических модах оставался последовательным реалистом, не ударяясь ни в мистицизм, ни в богоискательство. И даже не столько это, сколько то, что он ухитряется при этом быть не просто лирическим поэтом, но еще и нежным лирическим поэтом. Почти забытое, антикварное качество!
Одно из самых пронзительных поздних его стихов в этом смысле очень показательно:
Кому досталась роба Мандельштама,
когда затих он, чужд казенных благ,
(в том рассужденье, что мерзлотным ямам
лишь голых зэков отдавал ГУЛАГ)?
.....................................................................
Кому досталось лира Мандельштама?
Тут я отвечу точно - никому.
Незримая,
скользнувши в ту же яму,
на сохраненье Богу самому...Нас пронизывает такое простое и такое редкое в литературе последней поры чувство, как человечность, - быть может, слово, уже совсем не ведомое нынешним виртуальным виршеплетам...
7.
Кристалл - это непременно многогранник. Когда говорят о ком-то "многогранный человек", - мы тем самым невольно признаем его ценность. И отдельность. И самодостаточность.
Олег Тарутин - многогранный человек и автор. Кроме собственно стихов, он писал превосходную прозу, которая опять-таки отмечена "тарутинским" юмором и тарутинской неповторимостью. Это и книга фантастических рассказов и повестей "Потомок Мансуровых", это и его роман с веселым дразнящим названием "Сертификатный роман", это и его полумемуарная повесть "Межледниковье". А еще он издал с десяток добрых и остроумных книжек для детей: "Верные лапы", "Что лежало в рюкзаке?", "Это было в Антарктиде", "Тридцать два богатыря", "Мы идем по Эрмитажу" и другие, а еще... Почти тайная область: он был блестящим и беспощадным эпиграммистом!
В рамках данной статьи просто невозможно охватить все его ипостаси, - думается, что анализ его разнообразной деятельности еще впереди. Ибо позади у писателя Олега Тарутина были странные отношения с критикой. Лучше всего об этом он сам - с горечью умудренного жизнью Мастера - признавался в "Межледниковье": "...хочу сказать (и движет мною преимущественно озадаченность). После нескольких снисходительных печатных попыток критики затолкать меня сначала в "юмористы", затем - в "типично геологические поэты" она, эта критика, перестала замечать меня вовсе.
На всем протяжении литературной работы я не имел о своем творчестве ни одного сколько-нибудь серьезного высказывания. Книги мои раскупались быстро, в букинистических магазинах мне их никогда не доводилось встречать, стало быть, книги эти либо сдавались читателями непосредственно в макулатуру, либо все же оставались у них на полках. Я писал стихи - глухо, писал прозу - глухо, писал детские книги, фантастику, наконец, - глухо и глухо. Ни к одной "обойме", хвалимой критикой или поносимой ею, я никогда не бывал причислен.
Остается самоуверенно предположить, что ни к одной литературной "обойме" я не подхожу, будучи боеприпасом сугубо несерийного калибра..."
Да, - Тарутин всегда сам по себе! Не случайно, что его "не приняли" даже такие разные и по-своему талантливые стихотворцы, как Боков, Винокуров или Слуцкий: очень уж "выламывался" молодой Тарутин из привычного ряда поэтов-шестидесятников! Да, пожалуй, и во всей русской поэзии второй половины XX века мы не найдем соответствия феномену Тарутина - лиричнейшего из сатириков или - ежели угодно - ироничнейшего из лириков!
Этот кажущийся парадокс в том, что поэт Олег Тарутин воспринимает жизнь в целом, сразу, а не отражает, как это было принято, какую-то отдельную ее часть. Поэтому его поэзия многозначна, и в любом из его стихотворений скрыто сразу несколько отражательных граней, несколько символов, как в известной русской символической игрушке: одна матрешка в другой.
Ближе всего, как мне кажется, к дарованию Тарутина непростое дарование Саши Черного - тоже одиночки среди русских стихотворцев конца XIX века, тоже никак не засунутого ни в одну обойму, группу или, как мы теперь сказали бы, не входящего ни в одну тусовку. Ну, никак не укладывался Тарутин в прокрустово ложе нашей критики: никто не решался определить его подлинное место в поэтическом строю.
Он всегда был сам по себе! Да ведь и ставший названием его последней книги ледниковый валун - это отдельно лежащий камень, символ одиночества. Литературного...
8.
...Мы хоронили Олега Тарутина солнечным сентябрьским днем, в самом конце XX века, на старейшем в Петербурге Смоленском кладбище.
Проводить его пришли родные и множество его друзей и коллег по земным странствиям, по совместным экспедициям, по зимовкам в Антарктиде... Писателей было всего пятеро, из которых собственно поэтов - трое: выше я уже говорил, что Олег Тарутин не примыкал ни к какой литературной школе, ни к одной из шумных тусовок, более того - под конец жизни он вышел официально и из Петербургского союза писателей.
Одиночный кристалл...
А его близкие друзья, с кем он был тесно связан с юности, покинули его раньше: Леонид Агеев, Татьяна Галушко, Глеб Семенов...
Над его незасыпанной могилой Виктор Брюховецкий, которому Олег благоволил при жизни, со слезами на глазах прочел посвященное ему стихотворение:
Вот и тебе отрыли яму.
Сановных лиц у гроба нет.
Страна мертва, не имет сраму...
Какой поэт!
Какой поэт...
Как ты писал легко и звездно,
Как улыбаться ты умел!
А жизнь и впрямь проста,
и просто
Ты с головой белей, чем мел,
Собрал нас под сентябрьским небом,
Заставил нас купить цветы,
Пить водку,
задыхаться хлебом,
Смотреть на темные кресты,
Что так обидно и убого
Итожат наше бытие...
Я подхожу к тебе - как строго
Лицо спокойное твое!
Молчишь?
А мы справляем тризну,
И я слова твои шепчу:
"Мы за стихи заплатим жизнью..."
Заплатим...
Плачу и плачу...Мы выпили над могилой горькую поминальную рюмку по бренной человеческой плоти. Но окрыленная душа поэта Олега Тарутина приобретает все более и более зримые очертания. Его стихам, "настанет свой черед", и им, я уверен, суждена долгая жизнь!
© Лев Куклин, 2001-2003.
© Сетевая Словесность, 2001-2003.
 |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 13.09.2003 Сегодня в РЖ Живой Журнал словами писателей Отчет к Канкуну: разоблачение мифа о "свободной торговле" Поиски легитимности: геополитический тупик США Все о поэзии 151 Шведская лавка 125 Социальная обманка Гримасы капитализма в кратком изложении Бесконечность и дальше Легенды и мифы левой оппозиции. Виктор Пелевин, или Пятнадцать лет спустя Уроборос: плен ума Виктора Пелевина Голоса Америки "Триумф воли" и триумф воли ЖиЖа Какой России прок от ВТО? Вузы: битва за профессуру Одинокий фюрер Устои наук и небо: двуликий Янус современной физики Рецензия на рецензию ЛД на книгу ВП "ДПП (НН)" Простодушное чтение (4)
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
