Словесность: Рассказы: Олег Пшеничный УТРО ТУМАННОЕ правдивая история Они шли сквозь сырую, хмурую ночь по деревянной, скользкой от наледи, мостовой. Впереди молча шагал худой, немного сутулый комроты, по нынешнему - лейтенант. Ему было двадцать семь и он был самый старший из них. Двадцатилетние бойцы глухо переговаривались редкими, тусклыми, почти ничего не значащими словами. У Красной пристани они свернули на набережную. В пятистах шагах от полуразвалившегося бревенчатого причала мелькнул сигнальный огонь переправы. На ненадежном ноябрьском льду был устроен дощатый настил, уходивший в двинскую мглу, на левый берег. Когда они дошли до середины реки и миновали черное ледяное месиво огромной полыньи, оставленной ледоколом, на берегу стал слышен стрекот двигателей. Там был военный аэродром. Им было холодно и хотелось спать. Полуроту НКВД подняли по тревоге. Комроты ночевал дома, его разбудил курьер, вручивший серый, измятый пакет. Жена успела сунуть в карман шинели четвертинку черного хлеба, луковицу, коробок с солью. В казарме его поджидал такой же сонный, да еще и пьяный штабист. Бойцы уже разобрали оружие из пирамиды, старшина проверял амуницию. Согласно разнарядке их полк регулярно выделял личный состав для уничтожения воздушных десантов. Сегодня они летели в район Мурманска. х х х Я хорошо помню семьдесят второй год. Темно-красные ковры с орнаментом, усыпанным турецкими огурцами, наши с канадцами в телевизоре (а еще знатоки, ведущие свое бесконечное следствие), пионерская зорька по утрам перед школой, мандарины в холодильнике, запасенные к Новому Году, бабушка, уходившая поутру в очередь за мясом, дедушка в подвале, оборудованном под мастерскую, раскладывающий в идеальном порядке свои слесарные и плотницкие инструменты и тайно от бабушки выкуривающий ежедневную беломорину. Семейные праздники - уютные и ритуальные, с белой скатертью и хрусталем на столе, под пластинки Утесова и "голубой огонек". Деды удалялись на кухню, разливали перцовку, гнали с кухни мою любимую бабулю, которая приходила за очередным пирогом - с клюквой, с творогом или с грибами - и вмешивалась в их воспоминания и политические размышления. Отец, выпивая, громко хохотал, бабушка - хитроумная теща - подкладывая ему оливье, подначивала - "Эх, Юрка, и друзья-то у тебя все на "Б" - Биркин, Бублик, Белошеев...". Мама болтала с любимым братом, помощником капитана дальнего плавания и его женой - милой, любезной тетей Лилей, домашней, холеной дочерью генерала. Заходили соседи и бабушка всех кормила досыта - курочкой, салатами, пирогами, обсуждая погоду, цены и последние светские новости двора - Сашка Мальцев опять развелся, врачиха Алка уехала в Москву, историк дядя Саша запил, сосед дедушка Моисей потерял кошелек. Деды были офицерами в отставке, получали солидную пенсию, но еще и работали - один на военной кафедре, другой ходил в Управление внутренних дел, помогал разбирать архивы. Они познакомились в шестьдесят втором, когда оказались на одной лестничной клетке - дверь в дверь на втором этаже роскошного, специально построенного "офицерского дома". Они одновременно вышли в отставку, они были тезками, оба Викторы, так что и мама у меня Викторовна, и отец, и мне в детстве это казщалось нормальным, и я удивлялся, когда узнавал, что у родителей моих одноклассников разные отчества. Отец моего отца, Виктор Яковлевич, ушел в отставку пехотным полковником. Дедушка по матери, Виктор Александрович - майор МВД, остановившийся в служебной карьере, когда организовали МГБ, и он написал рапорт о переводе из МГБ в МВД. В шестьдесят третьем мама поступила на первый курс пединститута и была самой красивой невестой Архангельска. Отец учился на инженера-строителя, занимался боксом, дружил с художниками и проводил вечера в модном кафе "Золотица", где выступали заезжие легендарные знаменитости - и Клячкин, и Высоцкий, и небритые джазисты, которых иногда за углом кафе сразу после концерта беззлобно для знакомства, били,. х х х "Дуглас" трясло, бросало из стороны в сторону, одного молоденького бойца стошнило. Они сжимали грубыми трехпалыми рукавицами свои ППШ, почти все летели на десант впервые, никто и с парашютом-то обращаться толком не умел - все припоминали курс молодого бойца на учебной парашютной вышке, а то и школьные забавы в Парке Культуры, где Осоавиахимовская вышка была любимым развлечением школьников. Вообще-то их рота несла охранную службу на военных объектах - в порту, на железнодорожном вокзале, на складах. Когда начался лендлиз, они охраняли разгрузку, и в роте водились английские галеты, тушенка, сигареты "Кэмел". Их недолюбливали, и мало кто знал, что рапорты об отправке на фронт не принимались. И вот - фронт не фронт - но что-то опасное, страшное и настоящее ждало их впереди. Комроты их как мог ободрял, давал короткие, жесткие инструкции. Он летал на Кольский четыре раза и ни разу не был ранен. Он говорил им, что самое тяжелое - не сама операция, где все ясно, а обратный путь, когда с кое-как составленной картой, по неизвестной местности, нужно было выбираться к какому-нибудь населенному пункту. Немцы и финны нередко ошибались, и забрасывали своих параш.ютистов за двадцать-тридцать километров в сторону от цели. Военный смысл происходящего на Кольском не был ясен никому, был известен только приказ - сохранить Мурманск любой ценой. Комроты не говорил им, что сам факт высадки с парашютами по такой погоде, вслепую, необученными, грозит потерей двадцати пяти процентов личного состава. Он всматривался в их лица, и думал, кто же из них - каждый четвертый. х х х Знакомство моих родителей, свадьба и мое рождение были неминуемы. Высокий, спортивный, ироничный, веселый отец приглашал маму на танцы в Дом офицеров, на студенческие праздники в кафе "Золотица" и в лыжные походы на другой берег Северной Двины. Бабушки обсуждали приданое, деды прохаживались по набережной, заглядывая в рюмочные и обсуждая квартирный вопрос под бутерброд с селедкой. Квартирный вопрос был решен таким образом, что семьи все-таки разъехались из "офицерского дома", но в гости ходили друг к другу почти каждую неделю, и так и жили не разлей вода, до семьдесят пятого года, когда дедушка Виктор Яковлевич вместе с бабушкой Зиной уехали жить на море, под Одессу. Украина была их родиной. За четырнадцать лет знакомста, дружбы и родственной, чистой и ни разу не давшей осечки, любви, деды лишь несколько раз обсуждали события войны. Служба в НКВД не предполагает последую щей откровенности, а у деда-пехотинца были свои причины. Кажется, где-то под Кенигсбергом из трехдневного кровавого и бессмысленного боя он оказался одним из двадцати пяти человек, оставшихся в живых от полноценного пехотного полка, но и этот факт сейчас у меня вызывает сомнения, слишком мало и глухо об этом говорилось, а переспросить теперь не у кого. У обоих дедов на войне погибли братья, а у деда по матери в Котласе от голода умерла мать, моя прабабушка. Поэтому любимыми темами разговора были довоенная Москва, где оба учились, черноморские курорты где неминуемо отдыха советские офицеры, хоккей-футбол и прочие нейтральные темы. Имя Сталина в семье не упоминалось ни разу. х х х Над целью были в шесть утра. Штабист, сидевший позади штурмана, что-то кричал на ухо то одному летчику, то другому, "Дуглас" сделал большую дугу над еле угадываемой линией берега, оставив позади почти невидимый из-за светомаскировки Мурманск. Комроты прокричал штабисту - "С погодой повезло, смотри на луну". Но в низинах, между скалистыми изгибамит берега поднимался туман, и лейтенант в душе ничего хорошего от этой высадки не ожидал. После высадки собирались минут сорок, шепотом матерясь, собирая парашюты и складывая их в небольшом мшистом овраге, словно молоком залитом непроглядным, холодным туманом. Недосчитались троих - было условено ждать не более пятидесяти минут. Тем же оврагом пошли по азимуту к месту преполагаемого десанта. Шли тихо, след в след, не больше минут двдацати - когда в конце оврага, где рос небольшой кустарник вперемешку с карликовыми березами, услышали ясные звуки - шорох, треск ветвей. Залегли. Впереди громко звякнул металл. Вспыхнувшая и тут же погашенная зажигалка показалась просто наглостью. Комроты снял свой "ТТ" с предохранителя и лежа обернулся к ребятам. Махнул рукой, поползли по-пластунски. Увидев силуэты, вскочили. Бой продолжался минут пять или семь. Ожесточенный ответный огонь - у них, как оказалось был пулемет, и гранаты они явно не экономили, оставил в живых человек семь, до рукопашной дело не дошло, потому что во внезапно возникшей паузе, в непредсказуемых пяти сенкундах неожиданной предрассветной тишины, комроты вдруг услышал хорошо поставленный голос, кроющий матом с мягким украинским акцентом. "Наши" - с ужасом подумал комроты и скомандовал прекратить огонь. Встал, громко назвался и медленно, сжимая пистолет в руках пошел туда, в туманный перелесок, куда еще минуту назад они послали сотни горячих, смертельных, нерассуждающих пуль. Он механически, громким натреснутым голосом повторял и повторял свое имя, звание, номер части. Через десять или пятнадцать шагов он увидел, что ему навстречу идет человек - словно мираж, двойник, отражение в тумане шагало навстречу ему. Они встретились и молча посмотрели друг другу в глаза. Одновременно потянулись к планшетам, где лежали документы. У комроты были документы и форма артиллериста - принадлежность к НКВД не рекламировалась. Но имя бывло вписано настоящее - Соболев Виктор Александрович. Они посмотрели друг другу в документы почти невидящими глазами и так же молча разошлись. На обратном пути комроты, выводя остатки роты к мурманскому порту, думал только об одном - не встретиться с "теми", которые уже не казались ни своими, ни чужими, а были словно марсианскими прищельцами - бессмысленной, враждебной силой, порождением вселенского хаоса и холодной первобытной жестокости. х х х Мой дед вспомнил об этом десанте через тридцать лет, сидя на теплой кухне за рюмкой "Старки". Он рассказал о том что было тихим, бесстрастным голосом, не рассчитывая ни на реакцию слушателей, ни на сочувствие, ни на оценку. Он рассказал о мучительном следствии, который потом вел и СМЕРШ и свои, родные чекисты, и военные прокуроры. В результате десятков перекрестных допросов выяснилось, что никакого немецкого десанта вообще не было - была страшная ошибка, "результат паники и преступной халатности", как потом было написано в приговорах нескольким штабистам, в том числе и тому, что летел с дедом в "Дугласе", а потом вернулся в Архангельск. Мой второй дед, Виктор Яковлевич слушал этот рассказ внимательно, ни разу не перебив, не качнув головой, и я бы написал - не моргнув - такое впечателние производило его внимательное, застывшее во внимании лицо. Он выпил, и спросил "А ты помнишь откуда был тот, второй десант?" "Да нет, я ведь так и не смог прочитать, что там у него было написано... Наши были, наши, может местные мурманские, а может и нет". Отец моего отца помолчал немного и с обыденностью, которой говорят о помидорах, сказал "Это была рота пулеметных курсов Петрозаводского пехотного училища. Я и был командиром". х х х Я хорошо помню семьдесят второй год - дефицитный виноград, который мы кушали, когда проигрывая четыре-один, наши победили у канадцев пять-четыре, и КВН, и как мама ушла из школы работать в газету, и как дедушка в подвале, переоборудованном в мастерскую делал мне из обрезков и чурбачков то кораблики, то игрушечные грузовики. Деды редко вспоминали о войне, и разговор, который я подслушал, замирая, сидя за дверью кухни в коридоре был их единственным, который случился при мне - через одинадцать лет после их знакомстав, и через тридцать лет после их первой безмолвной встречи.

© Олег Пшеничный, 1999-2003.
© Сетевая Словесность, 1999-2003.

Книга отзывов

13.09.2003 Сегодня в РЖ Живой Журнал словами писателей   Отчет к Канкуну: разоблачение мифа о "свободной торговле"   Поиски легитимности: геополитический тупик США   Все о поэзии 151   Шведская лавка 125   Социальная обманка   Гримасы капитализма в кратком изложении   Бесконечность и дальше   Легенды и мифы левой оппозиции.   Виктор Пелевин, или Пятнадцать лет спустя   Уроборос: плен ума Виктора Пелевина   Голоса Америки   "Триумф воли" и триумф воли   ЖиЖа   Какой России прок от ВТО?   Вузы: битва за профессуру   Одинокий фюрер   Устои наук и небо: двуликий Янус современной физики   Рецензия на рецензию ЛД на книгу ВП "ДПП (НН)"   Простодушное чтение (4)

Словесность Рецензии Критика Обзоры Гуманитарные ресурсы Золотой фонд РЖ Яркевич по пятницам Интервью Конкурсы Библиотека Мошкова О нас Карта Отзывы