| | виртуальное киноведение | |






Социальные взаимоотношения могут быть рассмотрены как система игр (34, 35, 36, 38, 55, 56, 57, 60).


Человек часто представляет свою жизнь как игру (29, 26) - то легкую и приятную, то опасную и жестокую (2). Время и пространство определяют ее правила: страна, в которой ты родился, переживаемая ею эпоха и уровень развития, принятые отношения и нормы и т.п. (1, 17, 19, 32, 10, 14).


Есть два основных типа игры-жизни: можно состязаться с судьбой (16), а можно, надеясь на свою фортуну, противостоять обстоятельствам и людям (21). Впрочем, при определенных усилиях, человек в силе менять эти два типа игры. В игре видится модель жизни и мира (20, 24, 41, 59). Игра приравнивается к искусству (23).


Понятие о жизни как игре не обязательно носит глобальный характер. Иногда человек склонен рассматривать как игру определенный период своей жизни: например, выбор и начало карьеры, осуществление какой-то авантюрной затеи с непредсказуемым результатом (8), необходимость выйти из затруднительной или опасной ситуации и т.п.


Можно относиться как к игре со своими правилами и к определенной области жизни: к любовным похождениям (15), к карьере (18). Это доказывает и широкое распространение таких понятий, как "любовные игры" (25, 33, 40), "сексуальные игры" (42, 39, 37), "деловые игры", "биржевые игры", "военные игры"; в теории и практике разведки вполне всерьез применяются термины "радиоигры", "легендированные игры".


Игра порой настолько захватывает, что становится и смыслом, и заменой жизни: пушкинская "Пиковая дама", "Игрок" Ф.М.Достоевского (43) и другие (3).


Игра в определенных условиях становится стилем жизни (6, 9, 11, 12, 13, 5). Это позволяет воспринимать исторические события и жизнь выдающихся личностей как некоторую открытую для обозрения игру, как некое представление (53, 7, 31, 22, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 54, 58).


 



Здесь представлены фрагменты работ:

М.П.Арцыбашева (24),

М.М.Бахтина (20),

Э.Берна ( 34, 35, 36, 37, 38),

А.Г.Битова (41),

В.Гюго (44),

Н.М.Карамзина (3),

Конфуция (1),

К.Леви-Стросса (40),

Д.С.Лихачева (2),

Ю.М.Лотмана (6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18),

В.Малланаги (39),

Э. Морена (60),

Ф.Ницше (26),

Б.Паскаля (58, 59),

Г.В.Плеханова (5),

Л.Н.Толстого (19, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 54),

И.С.Тургенева (32),

З.Фрейда(42, 43),

Й.Хейзинги (55, 56, 57),

В.Ходасевича (23),

П.Я.Чаадаева (31),

У.Шекспира (53),

И.К.Ф.Шиллера (29),

В.Б.Шкловского (21, 25),

С.М.Эйзенштейна (33),

Б.М.Эйхенбаума (22)


 




 


 


1.


На то, что не правила, - не смотри! Того, что не правила, - не слушай! Того, что не правила, - не говори! Не по правилам не действуй.

Конфуций

Луньюй, xii, 1

Цитируется по "История всемирной литературы". Издательство "Наука", М., 1983, т. 1, с. 151


 


 


2.


Аввакум "играет" и сам об этом говорит. Свою жизнь в страшной пустозерской земляной тюрьме Аввакум называет игрою: "Любо мне, что вы охаете: ох, ох, как спастися, искушение прииде… А я себе играю, в земле той сидя: пускай, реку, дьявол-от сосуды своими (то есть оружием, орудиями пыток. - Д.Л.) погоняет от долу к горнему жилищу…"


Аввакум не только сам "играет", ища в себе и в тех жизненных обстоятельствах, в которые он попадал, комическое, несерьезное, как бы пустое, но приглашал и других "играть" - и, в частности, самого царя. В своей знаменитой четвертой челобитной царю он пишет: "Да и заплутаев тех (так он называет своих мучителей. - Д.Л.) бог простит, кои меня проклинали и стригли: рабу господню не подобает сваритися, но кротку быти во всем. Не они меня томят и мучат, но диявол наветом своим строил; а оне того не знают и сами, что творят. Да уж, государь, пускай быти тому так! Положь то дело за игрушку! Мне то не досадно"…


Игрушка предназначена для веселья, для смеха. Аввакум не только сам смеялся над своими мучениями и над своими мучителями - "клал их за игрушку", - но, как бы желая добра своим врагам, предлагал им считать их собственное мучительство не более чем игрой.

Дмитрий Сергеевич Лихачев.

Смех в древней Руси\ Юмор протопопа Аввакума

Д.С.Лихачев. Избранные работы в трех томах. "Художественная литература", Ленинградское отделение Л., 1987, т. 2, с. 412-413.


 


 


 3.


От утра до ночи сидят они как сидни,


Не пьют и не едят,


Не дремлют и не спят,


Как будто нет в них жизни.


Хотя б над ими гром гремел


И армии вокруг сражались;


Хотя б небесный свод горел,


Трещал и пасть хотел, - они б не испугались


И с места б не сошли, быв глухи и без глаз.


Хотя по временам они и повторяют


Какие-то слова, при коих всякий раз


Глаза свои кривляют;


Однако же нельзя совсем расслушать их.


Я часто подле них


Стоял и удивлялся,


Смотрел и ужасался.


Поверьте мне, друзья, что образ сих людей


Останется навек в душе моей.


Отчаяние, ярость,


Тоска и злая радость


Являлись в лицах их. Они казались мне


Как Эвмениды злобны,


Платоновым судьям угрюмостью подобны


И бледны, как злодей в доказанной вине.


"Но что же ум их занимает? -


Спросили все друзья. - Не благо ли людей?"


"- Ах, нет! О том никто из них не помышляет".


"- Так, верно, мыслию своей


В других мирах они летают?"


"- Никак!"


"- И так


О камне мудрых рассуждают?


Или хотят узнать, как тело в жизни сей


Сопряжено с душей?


Или грустят о том, что много нагрешили?"


" - Нет, все не то, и вы загадки не решили".


" - Так отчего ж они не пьют и не едят,


Молчат и целый день сидят,


Не видят, не внимают?


Что же делают они?" - "Играют!!!"


Николай Михайлович Карамзин

Странные люди

Н.М.Карамзин. Полное собрание стихотворений, М. - Л., 1966, с. 109-110.


 


 


5.


Революционная эпоха сразу выдвинула множество замечательных ораторов. Мирабо, Барнав, жирондисты и многие из монтаньяров были настоящими мастерами слова. У кого учились они своему искусству? У великих французских трагиков, доведших до совершенства l'art de bien dire (искусство красноречия - фр.).

Георгий Валентинович Плеханов

Об экономическом факторе

Г.В.Плеханов "Литература и искусство", 1930, ? 3/4, с. 14.


 


 


6.


Исторический прогресс мыслился им не как суровое моральное восхождение, а как путь к счастью. Основным двигателем здесь является не мораль, а искусство. Именно искусство, приобщая человека к прекрасному, делает его добрым и общественным. Роман более способствует прогрессу человечества, чем проповедь; художник успешнее действует на людей, чем моралист. Но если моралисту приписывалось суровое и героическое поведение (равно как и почтенный возраст), то художник виделся в облике беспечного ребенка - увлекающийся, легко переходящий от энтузиазма к унынию, способный проникаться величественным и прекрасным в разных его формах, равно любующийся подвигом героя и идиллией мирного быта пастухов, доступный ошибкам и заблуждениям, порой суетный, но всегда добрый и вдохновенный. (...)


Образ человека-артиста давал совершенно особое решение проблеме свободы. Это была свобода в игре, возведение жизни до уровня высокой игры.


Внесение в жизнь и поэзию элементов игры может показаться унижением и того и другого. Такие упреки в адрес Карамзина высказывались неоднократно. Игра, казалось, противоречила привычному взгляду на литературу как на "серьезное" и "торжественное" занятие, язык богов и поприще общественного служения. Вопреки этим мнениям, "игра", "легкомыслие" были продуманными и вполне серьезными элементами системы Карамзина. Это были средства дедогматизации мышления. Игра несла свободу, раскрепощая человека от гнета рационализма "философского века". Она не отрицала познания, а освобождала его от догматизма. Это было, по словам Канта, "состояние свободной игры (курс. Канта) познавательных способностей" (Кант Иммануил. Соч. в 6 тт. М., 1966, с. 219).

 Юрий Михайлович Лотман

Ю.М.Лотман. Сотворение Карамзина\ Карамзин творит Карамзина

М., "Книга", с. 24-25


 


 


7.


Враги упрекали Вольтера во многих человеческих слабостях, смешных, а иногда и жалких поступках, но это не вредило ни его славе, ни его высокой общественной роли единоборца с предрассудками. Жизнь Вольтера воспринималась как легкая интермедия, которая дается в промежутках между сценами высокой трагедии его гения.


 

Юрий Михайлович Лотман

Сотворение Карамзина\ В Германии у Канта\ Отступление о праздном любопытстве

Ю.М.Лотман. Сотворение Карамзина. М., "Книга", 1987, с. 61


 


 


8.


В день "дворцовой революции" 1762 года брат и сестра - Екатерина Дашкова и Семен Воронцов - оказались во враждебных лагерях, но оба приняли в событиях активное участие. Дашкова поставила на Екатерину II и выиграла, а С.Воронцов на Петра III и проиграл, но это не меняло того общего, что оба были готовы вести отчаянную игру и ставить на кон голову против успеха.

Юрий Михайлович Лотман

Сотворение Карамзина\ В Англию

Ю.М.Лотман. Сотворение Карамзина. М., "Книга", 1987, с. 180


 


 


9.


Ориентации в области языка на стихию устной речи соответствовала в более широком литературно-культурном контексте канонизация игрового поведения в качестве культурной нормы. Вызов бросался "педантизму", "угрюмости", назидательности, "скучным жанрам". Глубокомыслие отделялось от учености и в особенности от ученого педантизма, от профессионализма в области культуры. Это не мешало тому, что именно Карамзин, по сути дела, первый превратил литературу в профессию и сделал исключительно много для профессионализации писательского труда, превратив писание в важнейший источник своего существования. На знамени его и его школы писался дилетантизм. Именно здесь создавался идеал писателя - "ленивца праздного", "баловня муз", пишущего не ради денег, а лишь в надежде на улыбку прекрасных читательниц. Расхождение между декларациями, литературной и жизненной позой и даже субъективно-искренним самоосмыслением своей установки и объективным смыслом деятельности в истории литературы не только постоянно встречается, но и представляет своего рода закон. Так, молодой Пушкин утверждает "светский" и даже дендистский идеал поэта:

Молись и Кому и Любви,

Минуту юности лови

И черни презирай ревнивое роптанье.

Она не ведает, что можно дружно жить

С стихами, с картами, с Платоном

и с бокалом,

Что резвых шалостей под легким

покрывалом

И ум возвышенный и сердце можно скрыть.


(Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, Ленинград, 1948, т. 1, с. 237-238).


Но свободный игровой характер такого идеала позволяет ему оторваться от непосредственно-бытового значения этих слов и вместить в себя и эпикурейское вольнодумие, и свободолюбие, и еще целый мир тонких смысловых оттенков. А в "Евгении Онегине" стихи:


Быть можно дельным человеком


И думать о красе ногтей


(Там же, т.6, с. 15) - уже расширяют сферу игры, обращая ее на самое высказывание, которое одновременно должно восприниматься и как авторское утверждение (с проекцией на Чаадаева), т. е. "серьезно", и как ирония над этим самым утверждением.


Пушкин очень точно определил связь "серьезной" поэзии с традицией XVIII века, противоположной карамзинизму, и игровой тип отношения к тексту у Карамзина и его школы.

Юрий Михайлович Лотман

Сотворение Карамзина\ "Домой"

Ю.М.Лотман. Сотворение Карамзина. М., "Книга", 1987, с. 200


 


 


10.


Подобно тому как нормы языка реализуются и одновременно неизбежно нарушаются в тысячах индивидуальных говорений, групповое поведение складывается из выполнений и нарушений его в системе индивидуального поведения многочисленных членов коллектива. Но и "неправильное", нарушающее нормы данной общественной группы поведение отнюдь не случайно. Нарушения общепринятых норм поведения - чудачества, самые "безобразия" человека до- и послепетровской эпохи, дворянина и купца, крестьянина и монаха - резко различались (при том, что, конечно, имелись и общие для всех "национальные" разновидности нарушений нормы). Более того, норма и ее нарушения не противопоставлены как мертвые данности. Они постоянно переходят друг в друга. Возникают правила для нарушений правил и аномалии, необходимые для нормы. Реальное поведение человека будет колебаться между этими полюсами. При этом различные типы культуры будут диктовать субъективную ориентированность на норму (высоко оценивается "правильное" поведение, жизнь "по обычаю", "как у людей", "по уставу" и пр.) или же на ее нарушение (стремление к оригинальности, необычности, чудачеству, юродству, обесцениванию нормы амбивалентным соединением крайностей).

Юрий Михайлович Лотман

Пушкин\ Декабрист в повседневной жизни

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 159


 


 


11.


Пушкин записал характерный разговор: "Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. "Я женат", - отвечал Рылеев. - "Так что же, - сказал Дельвиг:, - разве ты не можешь отобедать в ресторации, потому только, что у тебя дома есть кухня?" (Пушкин. Полное собрание сочинений. М.; Л., 1949, т. 12, с. 159. - Примечание Ю.Лотмана)


Зафиксированный Пушкиным разговор Дельвига и Рылеева интересен не столько для реконструкции реально-биографических черт их поведения (и тот и другой были живыми людьми, действия которых могли регулироваться многочисленными факторами и давать на уровне бытовых поступков бесчисленное множество вариантов), сколько для понимания их отношения к самому принципу поведения. Перед нами - столкновение "игрового" и "серьезного" отношения к жизни. Рылеев - человек серьезного поведения. Не только на уровне высоких идеологических построений, но и в быту такой подход подразумевает для каждой значимой ситуации некоторую единственную норму правильных действий. Дельвиг, как и "арзамасцы" или члены "Зеленой лампы", реализует игровое поведение, амбивалентное по сути: в реальную жизнь переносится ситуация игры, позволяющая считать в определенных позициях допустимой условную замену "правильного" поведения противоположным.


Декабристы культивировали серьезность как норму поведения. Завалишин характерно подчеркивал, что он "был всегда серьезным" и даже в детстве "никогда не играл" (Записки декабриста Д. И. Завалишина.- Спб„ 1908 - С. 10 - Примечание Ю.Лотмана). Столь же отрицательным было отношение декабристов к культуре словесной игры как форме речевого поведения. В процитированном обмене репликами собеседники, по сути, говорят на разных языках: Дельвиг совсем не предлагает всерьез воспринимать его слова как декларацию моральных принципов - его интересует острота высказывания, bon mot. Рылеев же не может наслаждаться парадоксом там, где обсуждаются этические истины, каждое его высказывание - программа.


С предельной четкостью антитезу игры и гражданственности выразил Милонов в послании Жуковскому, показав, в какой мере эта грань, пролегавшая внутри лагеря прогрессивной молодой литературы, была осознана.


...Останемся мы каждый при своем -

С галиматьею ты, а я с парнасским жалом;

Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом;

Потомство судит нас, а не твои друзья,

А Блудов, кажется, меж нами не судья.


Тут дана полная парадигма противопоставлений: галиматья (словесная игра, самоцельная шутка) - сатира, высокая, гражданственная и серьезная; Шиллер (здесь - автор баллад, переводимых Жуковским; ср. в статье Кюхельбекера "О направлении нашей поэзии..." презрительный отзыв о Шиллере как авторе баллад и образе Жуковского - "недозревший Шиллер"), чье имя связывается с фантазией балладных сюжетов, - Ювенал, воспринимаемый как поэт-гражданин; суд литературной элиты, мнение замкнутого кружка (о том, какое раздражение вызывала обычная для карамзинистов ссылка на мнение "знаменитых друзей" вне их лагеря, откровенно писал Н.Полевой) - мнение потомства. Для того чтобы представить во всей полноте смысл начертанной Милоновым антитезы, достаточно указать, что она очень близка к критике Жуковского Пушкиным в начале 1820-х гг., включая и выпад против Блудова (см. письмо Жуковскому, датируемое 20-ми числами апреля 1825 г.).

Юрий Михайлович Лотман

Пушкин\ Декабрист в повседневной жизни

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 165-166


 


 


12.


Жест - это действие или поступок, имеющий не только и не столько практическую направленность, сколько отнесенность к некоторому значению. Жест - всегда знак и символ. Поэтому всякое действие на сцене, включая и имитирующее полную освобожденность от сценической телеологии, есть жест; значение его - замысел автора.


С этой точки зрения бытовое поведение декабриста представилось бы современному наблюдателю театральным, рассчитанным на зрителя. При этом следует ясно понимать, что "театральность" поведения ни в коей мере не означает его неискренности или каких-либо негативных характеристик. Это лишь указание на то, что поведение получает некоторый сверхбытовой смысл, становится предметом внимания, причем оцениваются не сами поступки, а символический их смысл.

Юрий Михайлович Лотман

Пушкин\ Декабрист в повседневной жизни

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 168


 


 

13.


Характерна в этом отношении полная растерянность декабристов в условиях следствия - в трагической обстановке поведения без свидетелей, которым можно было бы, рассчитывая на понимание, адресовать героические поступки, без литературных образцов, поскольку гибель без монологов, в военно-бюрократическом вакууме, не была еще предметом искусства той поры. В этих условиях резко выступали прежде отодвигавшиеся, но прекрасно известные всем декабристам нормы и стереотипы поведения: долг офицера перед старшими по званию и чину, обязанности присяги, честь дворянина. Они врывались в поведение революционера и заставляли метаться при совершении реальных поступков от одной из этих норм к другой. Не каждый мог, как Пестель, принять собеседником потомство и вести с ним диалог, не обращая внимания на подслушивающий этот разговор следственный комитет и тем самым безжалостно губя себя и своих друзей.

Юрий Михайлович Лотман

Пушкин\ Декабрист в повседневной жизни

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 184


 


 


14.


По своей социальной и психофизиологической функции отдых должен строиться как прямая противоположность обычному строю жизни. Только в этом случае он сможет выполнить функцию психофизиологического переключения и разрядки. В обществе со сложной системой социальной семиотики отдых будет неизбежно ориентирован на непосредственность, природность, внезнаковость. Так, в цивилизациях городского типа отдых неизменно включает в себя выезд "на лоно природы". Для русского дворянина xix в., а во второй половине его - и чиновника, строгая урегулированность жизни нормами светского приличия, иерархией чинов, сословной или бюрократической, определяет то, что отдых начинает ассоциироваться с приобщением к миру кулис или табора. В купеческой среде строгой "чинности" обычного бытия противостоял не признающий преград "загул". Обязательность смены социальной маски проявлялась, в частности, в том, что если в каждодневной жизни данный член коллектива принадлежал к забитым и униженным, то, "гуляя", он должен был играть роль человека, которому "сам черт не брат", если же в обычном быте он наделен, в пределах данного коллектива, высоким авторитетом, то роль его в зеркальном мире праздника будет часто включать в себя игру в униженного.

Юрий Михайлович Лотман

Пушкин\ Декабрист в повседневной жизни

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 184-185


 


15.


 

Тогда для поприща готовый

Я дерзко вник в сердца людей

Сквозь непонятные покровы

Приличий светских и страстей


 


(Лермонтов М.Ю. Соч.: В 6 т. - М.; Л., 1954. Т. II. С. 230. - Примечание Ю.Лотмана). Это стремление проникнуть сквозь покровы "приличий светских и страстей", необходимое для пророка - обличителя современности, диктует знание зла и причастность к нему. Оно же объясняет и так называемое светское поведение Лермонтова второй половины 1830-х гг., его стремление стать светским человеком. Оно же, по всей вероятности, объясняет и один хорошо известный, но до сих пор еще удовлетворительно не объясненный эпизод лермонтовской биографии. Мы имеем в виду эпизод ухаживания Лермонтова за Е.А.Сушковой-Хвостовой. Фактическая сторона известна нам по мемуарам Сушковой. Речь идет об искусной интриге, с помощью которой Лермонтов расстроил брак Сушковой и Алексея Лопухина, уверил ее в своей страсти, а затем, когда Сушкова уже ожидала с его стороны предложения руки и сердца, с помощью анонимного письма добился, чтобы ему отказали от дома. Весь этот эпизод Лермонтов также изложил, во-первых, в письме к своей кузине и союзнице по интриге А. М. Верещагиной и, во-вторых, в романе "Княгиня Лиговская", где Сушкова изображена под именем Елизаветы Николаевны Негуровой. Резюмируя эту историю, А. Глассе пишет: "В искусстве любовной интриги, любовной мистификации упражнялся большой свет. Во время своего дебюта в петербургском обществе Лермонтов применил это искусство к светской львице, которая сама не раз играла в эту игру".


Исследователи "Княгини Литовской" неизменно указывают на наличие в романе автобиографических элементов, в первую очередь имея в виду эпизод с Негуровой - Сушковой. Связь между текстом романа и реальной романической интригой с участием Лермонтова, Верещагиной и Сушковой очевидна. Но можно предположить, что здесь имел место не романтический автобиографизм, при котором сюжет - предлог для исповеди, а нечто прямо противоположное: само жизненное поведение автора продиктовано желанием "удушить святыни голос", чтобы получить возможность вникнуть "в сердца людей".

Юрий Михайлович Лотман

Лермонтов\ Поэтическая декларация Лермонтова ("Журналист, читатель и писатель")

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 213


 


 


16.


Вулич - игрок. Азартные игры фараон, банк или штосс - это игры с упрощенными правилами, и они ставят выигрыш полностью в зависимость от случая. Это позволяло связывать вопросы выигрыша или проигрыша с "фортуной" - философией успеха и - шире - видеть в них как бы модель мира, в котором господствует случай:


 

Что ни толкуй Волтер или Декарт -

Мир для меня - колода карт,

Жизнь - банк; рок мечет, я играю,

И правила игры я к людям применяю


 


(Лермонтов М.Ю. Соч.: В 6 т. - М.; Л., 1954. Т. v. С. 339. Об игре в штосс как модели мира, управляемого случаем: Лотман Ю.М. Тема карт и карточной игры в русской литературе начала xix века // Уч. зап. Тартуского ун-та. Вып. 365. Тарту, 1975.- Примечание Ю.Лотмана. ). Как и в философии случая, Рок карточной игры мог облачаться в сознании людей и в мистические одежды таинственного предназначения, и в рациональные формулы научного поиска - известно, какую роль азартные игры сыграли в возникновении математической теории вероятностей. Воспринимал ли игрок себя как романтика, вступающего в поединок с Роком, бунтаря, возлагающего надежду на свою волю, или считал, что "судьба человека написана на небесах", как Вулич, в штоссе его противником фактически оказывался не банкомет или понтер, а Судьба, Случай, Рок, таинственная и скрытая от очей Причинность, т. е., как бы ее ни именовать, та же пружина, на которой вертится и весь мир. Не случайно тема карт и тема Судьбы оказываются так органически слитыми...

Юрий Михайлович Лотман

Лермонтов\ "Фаталист" и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя.М., "Просвещение", 1988, с. 225-226


 


 


17.


Создаваемый автором художественный мир определенным образом моделирует мир внетекстовой реальности. Однако сама эта внетекстовая реальность - сложное структурное целое. То, что лежит по ту сторону текста, отнюдь не лежит по ту сторону семиотики. Человек, которого наблюдал Гоголь, был включен в сложную систему норм и правил. Сама жизнь реализовывалась, в значительной мере, как иерархия социальных норм: послепетровская европеизированная государственность бюрократического типа, семиотика чинов и служебных градаций, правила поведения, определяющие деятельность человека как дворянина или купца, чиновника или офицера, петербуржца или провинциала, создавали исключительно разветвленную систему, в которой глубинные вековые типы психики и деятельности просвечивали сквозь более временные и совсем мгновенные.


В этом смысле сама действительность представала как некоторая сцена, навязывающая человеку и амплуа. Чем зауряднее, дюжиннее был человек, тем ближе к социальному сценарию оказывалось его личное поведение.


Таким образом, воспроизведение жизни на сцене приобретало черты театра в театре, удвоения социальной семиотики в семиотике театральной. Это неизбежно приводило к тяготению гоголевского театра к комизму и кукольности, поскольку игровое изображение реальности может вызывать серьезное отношение у зрителя, но игровое изображение почти всегда переключает нас в область cмеха.


(...)


Одной из основных особенностей русской культуры послепетровской эпохи было своеобразное двоемирие: идеальный образ жизни в принципе не должен был совпадать с реальностью. (...) с того момента, как культурный человек той поры брал в руки книгу, шел в театр или попадал ко двору, он оказывался одновременно в двух как бы сосуществующих, но нигде не пересекающихся мирах - идеальном и реальном. С точки зрения идеолога классицизма, реальностью обладал только мир идей и теоретических представлений; при дворе в политических разговорах и во время театрализованных праздников, демонстрировавших, что "златый век Астреи" в России уже наступил, правила игры предписывали считать желательное существующим, а реальность - несуществующей. Однако это был именно мир игры. Ему отводилась в основном та сфера, в которой на самом деле жизнь проявляла себя наиболее властно: область социальной практики, быта - вся сфера официальной "фасадной" жизни. Здесь напоминать о реальном положении дел было непростительным нарушением правил игры. Однако рядом шла жизнь чиновно-бюрократическая, служебная и государственная. Здесь рекомендовался реализм, требовались не "мечтатели", а практики.

Юрий Михайлович Лотман

Гоголь\ О Хлестакове

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 294-295


 


 


18.


Служба уподоблялась карточной игре: можно было играть в солидные и спокойные коммерческие игры - ломбер или бостон и продвигаться по службе с помощью "умеренности и аккуратности", но можно было избрать путь азарта (карьерный термин "случай" - простой перевод карточного "азарт" -hasard), опять-таки соизмеряя риск с честолюбием: "играть по-маленькой" семпелями или гнуть углы, стремясь сорвать банк.

Юрий Михайлович Лотман

Гоголь\ О Хлестакове

Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М., "Просвещение", 1988, с. 301


 


 


19.


... люди руководятся в жизни не делами, а словами. Они любят не столько возможность делать или не делать что-нибудь, сколько возможность говорить о разных предметах условленные между ними слова. Таковые слова, считающиеся очень важными между ними, суть слова: мой, моя, мое, которые они говорят про различные вещи, существа и предметы, даже про землю, про людей и про лошадей. Про одну и ту же вещь они условливаются, чтобы только один говорил - мое. И тот, кто про наибольшее число вещей по этой условленной между ними игре говорит мое, тот считается у них счастливейшим.

Лев Николаевич Толстой

Холстомер

Л.Н.Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. М. "Художественная литература", 1975, т. 10, с. 108-109.


 


 


20.


Люди различных жизненных положений (иерархических), столпившиеся у рулеточного стола, уравниваются как условиями игры, так и перед лицом фортуны, случая. Их поведение за рулеточным столом выпадает из той роли, которую они играют в обычной жизни. Атмосфера игры - атмосфера резких и быстрых смен судьбы, мгновенных подъемов и падений, то есть увенчаний-развенчаний. Ставка подобна кризису: человек ощущает себя как бы на пороге. И время игры - особое время: минута здесь также приравнивается к годам.

Михаил Михайлович Бахтин

М.М.Бахтин Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979, с. 200


 


 


21.


Пушкин, Толстой, Достоевский были игроками в том смысле, что ждали своей карты, своего будущего слова, которое разгадывает мир вокруг. Надо бы повторить, что долгие слова и цифры, написанные на зеленом сукне, счищаются потом лакеем, который морщится от надоевшего дыма карточных предзнаменований.

Виктор Борисович Шкловский

О теории прозы. 1982 г.\ 5. Звенья искусства не повторяют друг друга. Вновь о несходстве сходного\ Проблема времени в искусстве

В.Б.Шкловский. О теории прозы. М., "Советский писатель", 1983, с. 243.


 


 


22.


И потрясены мы так потому, что смерть его ощущается нами не как простая случайность, а как подготовленная трагическая развязка, как пятый акт трагедии, зрителями которой были мы все. И больше всего потому, что перед нами две смерти, совпавшие воедино: смерть поэта и смерть человека. Блок сам издавна подготовлял нас к этой развязке:


 

Как тяжело ходить среди людей

И притворяться непогибшим.

И об игре трагической страстей

Повествовать еще не жившим.


 

И, вглядываясь в свой ночной кошмар,

Строй находить в нестройном вихре

чувства,

Чтобы по бледным заревам искусства

Узнали жизни гибельный пожар!


 


Но в словах его мы видели только "трагическую игру" близких нам эмоций. Призывая нас от "бледных зарев искусства" к "пожару жизни", Блок увел нас от подлинного искусства, но не привел нас к подлинной жизни. Он стал для нас трагическим актером, играющим самого себя. Вместо подлинного (и невозможного, конечно) слияния жизни и искусства явилась жуткая, разрушающая и жизнь и искусство сценическая иллюзия. Мы перестали видеть и поэта и человека. Мы видели маску трагического актера и отдавались гипнозу его игры. Мы следили за мимикой эмоции, почти не слушая слов. Рыцарь Прекрасной Дамы - Гамлет, размышляющий о небытии, - безумный прожигатель жизни, пригвожденный к трактирной стойке и отдавшийся цыганским чарам, - мрачный пророк хаоса и смерти - все это было для нас последовательным, логическим развитием одной трагедии, а сам Блок - ее героем. Поэзия Блока стала для нас эмоциональным монологом трагического актера, а сам Блок - этим загримированным под самого себя актером.


И вот - наступил внезапный конец этой трагедии: подготовленная всем ее ходом сценическая смерть оказалась смертью подлинной...


И мы потрясены - как потрясен зритель, когда на его глазах, в пятом акте трагедии, актер истекает настоящей кровью. Рампа разрушена. Гамлет - Блок действительно погиб.

Борис Михайлович Эйхенбаум

Судьба Блока

Б.М.Эйхенбаум. О литературе. Работы разных лет. М., "Советский писатель", 1987, с. 354-355


 


 


23.


(...) азартная игра, совершенно подобно поэзии, требует одновременно вдохновения и мастерства. Меня всегда удивляло, до какой степени Брюсов, прекрасный игрок в преферанс и винт, становился беспомощен и бездарен, лишь только дело доходило до "железной дороги", в которую, впрочем, он и играл сравнительно редко. Даже темперамент, ему присущий, куда-то исчезал, лишь только он садился за круглый стол.

Владислав Ходасевич

"Возрождение", 1937, 17 апреля


 


 


24.


Знаете, Вы чуть-чуть не поймали меня на "игре". Действительно, если любить игру в шахматы, в рулетку и т.п., то как же не любить жизни, с ее такой сложной игрой интересов, самолюбий и проч.! Но Вы ошибаетесь: жизнь не игра или, вернее, - игра не жизнь. Прежде всего глубочайшая и ничем не соединимая разница в том, что во всякой игре твердо и точно определена цель и не менее твердо и точно установлено добро - выигрыш, зло - проигрыш, а следовательно, и всякий Ваш ход по существу. Жизнь же, если смотреть на нее как на игру, является весьма странной игрой, в которой игрок играет без всякой надежды на выигрыш (если он умен) или совершенно не зная, когда он проигрывает, когда выигрывает (если он глуп). Мало того, игра, настоящая игра, есть деятельность чистой воли, без всякого участия иной страсти, кроме жажды выигрыша. Жизнь же подобна известной игре в "Кукушку", если бы в нее начали играть не пьяные офицера, а люди близкие друг другу и любящие друг друга. Это стрельба в темной комнате по неизвестной мишени, которой может оказаться не противник, а друг, а рикошетом и вы сами. Это игра по собственному страдающему сердцу. Благодарю покорно. Игра не жизнь.

Михаил Петрович Арцыбашев

Письмо Евсею Марковичу Аспизу от 15 июля 1915 года

"Вопросы литературы", 1991, N 11-12, с. 369


 


 


25.


В любви есть свои методы, своя логика ходов, без меня и без нас установленная. Я произнес слово любви и пустил дело в ход. Началась игра.

Виктор Борисович Шкловский

zoo, или письма не о любви\ Письмо семнадцатое

В.Б.Шкловский. Собрание сочинений в трех томах, "Художественная литература", М., 1973, т. 1, с. 204.


 


26.


Человек не может жить без игры. Даже, если захочет. Даже, если думает, что не играет.


Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки.


(…)


В настоящем мужчине скрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины, найдите дитя в мужчине!


Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями еще не существующего мира.

Фридрих Ницше:

Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого\ Часть первая. Речи Заратустры\ О старых и молодых бабенках.

Ф.Ницше. Сочинения в двух томах, том 2. Издательство "Мысль", М., 1990, с. 47


 


 


 


29.


(…) человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет.

Иоган Кристоф Фридрих Шиллер

Письма об эстетическом воспитании человека

И.К.Ф. Шиллер. Собрание сочинений в семи томах. М, 1957, т. 6, с. 302


 


 


31.


(...) оценить как следует европейские события можно лишь с того расстояния, на котором мы от них находимся. Мы стоим, по отношению к Европе, на исторической точке зрения, или, если угодно, мы - публика, а там актеры, нам и принадлежит право судить пьесу.


Эта великая пьеса, которая разыгрывается народами Европы и на представлении которой мы присутствуем в качестве холодных и беспристрастных зрителей (...)

Петр Яковлевич Чаадаев

А.И.Тургеневу

П.Я.Чкаадаев. Сочинения. "Правда", М., 1989, с. 376

 

 


32.


Марлинский теперь устарел - никто его не читает и даже над именем его глумятся; но в тридцатых годах он гремел, как никто, - и Пушкин, по понятию тогдашней молодежи, не мог идти в сравнение с ним. Он не только пользовался славой первого русского писателя; он даже - что гораздо труднее и реже встречается - до некоторой степени наложил свою печать на современное ему поколение. Герои а 1а Марлинский попадались везде, особенно в провинции и особенно между армейцами и артиллеристами; они разговаривали, переписывались его языком; в обществе держались сумрачно, сдержанно - "с бурей в душе и пламенем в крови", как лейтенант Белозор "Фрегата Надежды". Женские сердца "пожирались" ими. Про них сложилось тогда прозвище: "фатальный". Тип этот, как известно, сохранялся долго, до времен Печорина. Чего-чего не было в этом типе? И байронизм, и романтизм; воспоминания о французской революции, о декабристах - и обожание Наполеона; вера в судьбу, в звезду, в силу характера, поза и фраза - и тоска пустоты; тревожные волнения мелкого самолюбия - и действительная сила и отвага; благородные стремленья - и плохое воспитание, невежество; аристократические замашки - и щеголяние игрушками...

Иван Сергеевич Тургенев

Стук… Стук… Стук… Студия

И.С.Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в двенадцати томах. Издание второе, исправленное и дополненное. "Наука", М., 1981, т. 8, с. 228-229

 

 


33.


(...) из уст - уст, густо бросших рыжей бородой, - военного инженера Краевича я впервые узнал о любовной игре золотых рыбок. До этого я никогда над этим не задумывался и тут впервые, к немалому изумлению, узнал, что соприкосновение самих участников минимально - кажется, вообще просто условно, и что самый акт происходит между секретами (не в смысле "тайн"!) участников - непосредственно между собою - в водной среде и в расстоянии друг от друга самих действующих лиц - в данном случае действующих рыбок!

Сергей Михайлович Эйзенштейн

Истиннык пути изобретания\ О фольклоре

С.М.Эйзенштейн. Мемуары. Редакция газеты "Труд", Музей кино, М. 1997, т. 2, с. 148


 


 

34.


Люди постоянно озабочены тем, как структурировать свое время. Мы считаем, что одна из функций жизни в обществе состоит в том, чтобы оказывать друг другу взаимопомощь и в этом вопросе. Операциональный аспект процесса структурирования времени можно назвать планированием. Оно имеет три стороны: материальную, социальную и индивидуальную.


Наиболее обычным практическим методом структурирования времени является взаимодействие в первую очередь с материальной стороной внешней реальности: то, что обычно называют работой. Такой процесс взаимодействия мы назовем деятельностью.


Материальное планирование возникает как реакция на различного рода неожиданности, с которыми мы сталкиваемся при взаимодействии с внешней реальностью. (...) Материальное планирование не является социальной проблемой, оно базируется только на обработке данных. Результатом социального планирования являются ритуальные или полуритуальные способы общения. Его основной критерий - социальная приемлемость, то есть то, что принято называть хорошими манерами. Во всем мире родители учат детей хорошим манерам, учат их произносить при встрече приветствия, обучают ритуалам еды, ухаживания, траура, а также умению вести разговоры на определенные темы, поддерживая необходимый уровень критичности и доброжелательности. Последнее умение как раз и называют тактом или искусством дипломатии, причем некоторые приемы имеют чисто местное значение, а другие универсальны. Например, стиль поведения за столом во время еды или обычай осведомляться о здоровье жены может поощряться или запрещаться местными традициями. (...) Как правило, формальные ритуалы во время встреч предшествуют полуритуальным беседам на опрeделенные темы; по отношению к последним мы будем применять термин "времяпрепровождение".


Чем больше люди узнают друг друга, тем больше места в их взаимоотношениях начинает занимать индивидуальное планирование, которое может привести к инцидентам. И хотя эти инциденты на первый взгляд кажутся случайными (именно такими чаще всего они представляются участникам), все же внимательный взгляд может обнаружить, что они следуют определенным схемам, поддающимся классификации. Мы считаем, что вся последовательность трансакции происходит по несформулированным правилам и обладает рядом закономерностей. Пока дружеские или враждебные отношения развиваются, эти закономерности чаще всего остаются скрытыми. Однако они дают себя знать, как только один из участников сделает ход не по правилам, вызвав тем самым символический или настоящий выкрик: "Нечестно!" Такие последовательности трансакций, основанные, в отличие от времяпрепровождения, не на социальном, а на индивидуальном планировании, мы называем играми. Различные варианты одной и той же игры могут на протяжении нескольких лет лежать в основе семейной и супружеской жизни или отношений внутри различных групп.


Утверждая, что общественная жизнь по большей части состоит из игр, мы совсем не хотим этим сказать, будто они очень забавны и их участники не относятся к ним серьезно. С одной стороны, например, футбол или другие спортивные игры могут быть совсем незабавными, а их участники - весьма серьезными людьми. Кроме того, такие игры бывают порой очень опасными, а иногда даже чреваты фатальным исходом. С другой стороны, некоторые исследователи включали в число игр вполне серьезные ситуации, например каннибальские пиршества. Поэтому употребление термина "игра" по отношению даже к таким трагическим формам поведения, как самоубийства, алкоголизм, наркомания, преступность, шизофрения, не является безответственностью и легкомыслием.


Существенной чертой игр людей мы считаем не проявление неискреннего характера эмоций, а их управляемость. Это становится очевидным особенно в тех случаях, когда необузданное проявление эмоций влечет за собой наказание. Игра может быть опасной для ее участников. Однако только нарушение ее правил чревато социальным осуждением.


Времяпрепровождения и игры - это, на наш взгляд, только суррогат истинной близости. В этой связи их можно рас сматривать скорее как предварительные соглашения, чем как союзы. Именно поэтому их можно характеризовать как острые формы взаимоотношений. Настоящая близость начинается тогда, когда индивидуальное (обычно инстинктивное) планирование становится интенсивнее, а социальные схемы, скрытые мотивы и ограничения отходят на задний план. Только человеческая близость может полностью удовлетворить сенсорный и структурный голод и потребность в признании. Прототипом такой близости является акт любовных, интимных отношений.


Обособленный от общества человек может структурировать время двумя способами: с помощью деятельности или фантазии.


Известно, что человек может быть "обособлен" от других даже в присутствии большого числа людей. Для участника социальной группы из двух или более членов имеется несколько способов структурирования времени. Мы определяем их последовательно, от более простых к более сложным: 1) ритуалы; 2) времяпрепровождение; 3) игры; 4) близость; 5) деятельность. Причем последний способ может быть основой для всех остальных. (...)

Эрик Берн

Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений\ Введение\ Структурирование времени

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. "Университетская книга", СПб - М., 1998, с. 11-13

 

 


35.


(...) предметом нашего исследования являются бессознательные игры, в которые играют неискушенные люди. Не отдавая себе в этом отчета, они порождают в процессе игры двойные трансакции. Именно такие игры во всем мире образуют важнейший аспект общественных взаимоотношений. (...)


Не следует заблуждаться относительно значения слова "игра". Как мы уже говорили, игра совсем необязательно предполагает удовольствие или веселье. Например, коммивояжеры совсем не считают свою работу забавной, как это прекрасно показал Артур Миллер в пьесе "Смерть коммивояжера". Многие игры весьма серьезны. Так же как сегодня спортсмены всерьез играют в футбол, так и большинство игроков нельзя обвинить в отсутствии серьезного отношения к играм.


То же самое относится и к словам "играть" и "игрок". Это могут подтвердить игроки в покер, а также те, кто долго играл на бирже. Этнографы, представители других наук знают о том, какой серьезный характер могут приобретать игры. Одна из самых сложных когда-либо существовавших игр - "Придворный", превосходно описана Стендалем в "Пармской обители". Эта игра отличалась убийственной серьезностью.


Наиболее зловещей игрой является, конечно, война.

Эрик Берн

Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений\ Часть первая. Анализ игр\ Игры\ 1. Определение

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. "Университетская книга", СПб - М., 1998, с. 27


 


 

36.


(...) весь процесс воспитания ребенка мы рассматриваем как обучение тому, в какие игры следует играть и как в них играть. Ребенка обучают также процедурам, ритуалам и времяпрепровождениям, отвечающим его положению в конкретной социальной ситуации. Но последнее мы считаем менее важным, чем обучение играм. Знание процедур, ритуалов, времяпрепровождений, умение участвовать в них определяют в основном те возможности, которые будут доступны ребенку, в то время как игры, в которые он научился играть, определяют, как он воспользуется предоставленными возможностями; от них зависит и исход ситуаций, в которые он в принципе может быть вовлечен. Любимые игры, будучи элементами его жизненного сценария, в конечном итоге определяют его судьбу, например "вознаграждения", полученные в результате брака или деловой карьеры и даже обстоятельства его смерти.


Добросовестные родители уделяют большое внимание обучению детей процедурам, ритуалам и времяпрепровождениям, принятым в их кругу. В последующие годы они столь же тщательно выбирают школу, колледж, обучение в которых будет следовать уже заданному курсу. Однако при этом родители практически не обращают внимания на проблему игр, которые образуют основную структуру эмоциональной динамики внутрисемейных взаимоотношений и которым дети обучаются с самых первых месяцев жизни на основе собственных значимых переживаний. Такого рода вопросы обсуждаются уже много веков, однако это обсуждение носит довольно общий и несистематический характер.

Эрик Берн

Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений\ Часть первая. Анализ игр\ Игры\ 3. Генезис игр

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. "Университетская книга", СПб - М., 1998, с. 45-46

 

 


37.


Люди играют в сексуальные игры, чтобы дать выход своим сексуальным влечениям или побороть их. Все эти игры по своей сути представляют собой извращение сексуальных инстинктов, так как источником удовлетворения становится не половой акт, а критические трансакции, представляющие собой кульминацию игры. К сожалению, это не всегда можно продемонстрировать с должной убедительностью, поскольку в такого рода игры люди играют в интимной обстановке, так что клинические данные о них мы получаем из вторых рук, и не всегда удается удовлетворительно оценить, в какой мере они искажены из-за пристрастности информанта.

Эрик Берн

Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений\ Часть вторая. Тезаурус игр\ Сексуальные игры

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. "Университетская книга", СПб - М., 1998, с. 102

 


 


38.


I. Игры, в которые играют люди, передаются от поколения к поколению. Любимая игра конкретного человека может быть прослежена как в прошлом - у его родителей и у родителей его родителей, так и в будущем - у его детей. В свою очередь его дети, если только не произойдет какое-нибудь вмешательство извне, будут учить этим играм его внуков. Таким образом, анализ игр происходит на обширном историческом фоне. Игра может охватывать около сотни лет в прошлом и может быть надежно прогнозирована по меньшей мере лет на пятьдесят в будущее. Если не разорвать эту цепь, охватывающую пять и даже более поколений, эффект может увеличиваться в геометрической прогрессии. Переходя из поколения в поколение, игры могут изменяться, но при этом наблюдается сильная тенденция к вступлению в брак между индивидами, играющими в игры, которые принадлежат одному семейству (если не одному роду). В этом состоит историческое значение игр.


2. Воспитание детей в большинстве случаев сводится к процессу обучения их тому, в какие игры они должны играть. Различные культуры и социальные классы имеют свои излюбленные игры, а различные племена и семьи предпочитают разные варианты игр. В этом состоит культурное значение игр.


3. Промежуток между времяпрепровождениями и истинной близостью как бы прослоен играми. Повторяющиеся времяпрепровождения, такие, например, как вечеринки в честь продвижения по службе, в конце концов приедаются. Близость, в свою очередь, требует тщательной осмотрительности, причем и Родитель, и Взрослый, и Ребенок обычно настроены против нее. Американское общество в основном не поощряет искренности (кроме как в интимной обстановке), так как здравый смысл предполагает, что искренность всегда можно использовать с дурным умыслом. А Ребенок опасается ее, потому что знает: она может повлечь за собой разоблачение. Поэтому, чтобы отвязаться от скуки времяпрепровождения, не подвергая себя опасностям, сопутствующим близости, большинство людей в качестве компромиссного решения приходят к играм, если только они доступны. Они-то и составляют бльшую и весьма значимую часть человеческого общения. В этом состоит социальное значение игр.


4. Люди выбирают себе друзей, партнеров, близких людей чаще всего из числа тех, кто играет в те же игры. Поэтому в данном социальном окружении каждый его представитель приобретает такую манеру поведения, которая покажется совершенно чуждой членам другого социального круга. И наоборот, любой член какого-либо социального окружения, который начинает играть в новые игры, будет скорее всего изгнан из привычного общества, но его с удовольствием включат в другое социальное окружение. В этом состоит личностное значение игр.


Читатель, по-видимому, теперь сумеет лучше оценить принципиальное различие между математическим и трансакционным анализом игр. Математический анализ игр исходит из постулата полной рациональности игроков. Трансакционный анализ, напротив, имеет дело с играми как нерациональными, так и иррациональными и именно поэтому более жизненными.

Эрик Берн

Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений\ Часть третья. За пределами игр\ Значение игр

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. "Университетская книга", СПб - М., 1998, с. 102

 


 


39.


И здесь могут устроить игру. Побеждает тот, кто первый схватит [губами] нижнюю губу [другого]. Побежденная и удерживаемая силой, она, чуть не плача, машет руками, отталкивает его, кусается, отворачивается, бранится и говорит: "Давай состязаться снова!" Побежденная и на этот раз, она [повторяет все это] вдвойне. Схватив же нижнюю губу доверившегося или ставшего невнимательным [возлюбленного] и держа ее между зубами [так, что тот] не может освободиться, она насмехается, кричит, грозит, прыгает, восклицает, танцует; двигая бровями и поводя глазами, она со смехом лепечет всякую всячину. Таково состязание при игре в поцелуй. Так же разъяснены и состязания при игре в царапины, укусы и удары. Эти [состязания] устраиваются лишь страстными, ибо подходят им.

Малланага Ватсьяяна

Камасутра\ Второй раздел. О любовном соединении\ Третья часть. \ Девятая глава. О различии поцелуев

Ватсьяяна Малланага. Камасутра. "Наука", М., 1993, с. 66-67

 

 


40.


Обычно мужчины и женщины не купаются вместе, но иногда можно увидеть вождя, плещущегося вместе со своими полигамными женами, что всегда сопровождается водными сражениями, шалостями, неисчислимыми шутками и смехом. Вечером они затевают любовные игры, барахтаясь в песке и обнимаясь вдвоем, втроем или вчетвером, либо предаются детским забавам: например, вождь ваклетосу и две его младшие жены, вытянувшись на песке в форме трехконечной звезды, ударяли ступнями о ступни друг друга в строго определенном ритме.

Клод Леви-Стросс

Печальные тропинки\ Часть седьмая. Намбиквара\ Глава 29. Мужчины, женщины, вожди

Клод Леви-Стросс. Печальные тропинки. "АСТ", М., "Инициатива", Львов, 1999, с. 405

 

 


41.


Сначала я поставил как бы в шутку, как бы рубль. Рубль дела не менял, и я поставил второй. Трех рублен мне уже не было жалко, а пяти - было, и на пяти я решил остановиться. Надо сказать, что деньги в последнее время давались мне с трудом, и я отвык ими раскидываться. На пяти я решил остановиться. но тут наш мастер взглянул на меня с симпатией, как свой на своего, как интеллигент на интеллигента среди этого базарного, поглощенного простотою судьбы люда, - и я сразу же выиграл, почти столько, сколько проиграл, и теперь с полным основанием продолжен ставить. Мне теперь "просто не везло", и я залез за пятерку, когда снова выиграл. И так шло до тех пор. когда я обнаружил, что проиграют уже десять рублей. Но этих десяти мне было совсем не жаль, мне их было жаль меньше, чем пяти, потому что я, единственный среди этих завороженных, понял игру. Ощущение крупности проигрыша было явно качественным, а не количественным: пять - было много, десять - не много, девятнадцать - опять много, двадцать восемь - как раз. Масштабы сместились, как в жизни. "И в жизни... - думал я, потому что уже обрел время в игре, мог наблюдать и думать, я был старожилом игры, мне все было ясно, я уже жил в этой игре, а не просто был поглощен азартом, в помещении игры у меня появилась своя мебель... - И в жизни, - думал я, - мы ставим то на весь банк, то по копеечке. И по копеечке нервничаем часто больше, чем "ва-банк". Ва-банк - это поступок, и он приносит облегчение и удовлетворение даже в случае проигрыша, потому что что-то наконец произошло..." Любопытно было в спокойном равнодушии к маленькому теперь в сумме всего проигрыша одному рублю, поставить который перестало быть переживанием, потому что переживанием был весь проигрыш, а не какой-то из него рублишко (я был пойман масштабом и неожиданностью своего преступления перед трудовой копеечкой и мог себе позволить небольшой шик как бы независимости от нее), - любопытно было наблюдать переживания "новеньких", с моей-то высоты. Любопытно было наблюдать, когда они не могут смириться с проигрышем и когда лезут на рожон и как вдруг смиряются с ним: любопытно было наблюдать тихое, безоглядное испарение проигравшего... Нет, люди теперь не проигрывают больше того, что могут проиграть. Они проигрывают все, что у них оказалось в кармане, не больше. Но что бесспорно, думал я, глядя в эти сомкнутые, покрытые спокойствием лица, в чем поучительность, что можно ручаться за общность чувств всех шестерых. Эта одинаковость переживания не была одиночеством. Люди не одиноки у игорного стола: не надеясь на сочувствие или поддержку, они одинаково не надеются на нее и в этом не одиноки, но они могут поручиться, что все шестеро заняты в этот момент одним и тем же, - чувство, не часто посещающее нас... Что говорить, одинаково странно ощущать свои деньги в чужом кармане. Одинаково странно приобщаться к мысли, что деньги - вообще ничьи, что это некий эфир, что это некое качество - деньги, а не просто присвоенные бумажки. Да, в какой-то момент игры, довольно близкий к началу, люди играют уже не на деньги, а на сюжет, на судьбу, на точность предчувствия, на совпадение в реальности - на жизнь и ради чувства жизни. Это ты сейчас проигрываешь и никто другой. Тут все уравновешено: и в проигрыше есть своя справедливость и свое удовлетворение, как в выигрыше - неудовлетворение и даже насмешка. Поэтому ты проигрываешь и выигрыш. Забывать о "заработанностп" этих денег, об их нищете и тщете - в конце концов род удовольствия, за которое тоже можно платить. Даешь же ты деньги в долг без надежды на возврат? Игра - это хорошая тренировка отношения к деньгам... так утешал себя я, потому что денег было жалко. Их было жалко, как миленьких, как маленьких, как родных.


Я играл достаточно долго, слишком долго, дольше того карманного запаса, на время истрачивания которого была рассчитана и безукоризненно срежиссирована психология базарной лотереи. Расчет на дурака не велик. Трудно было предположить самому, что я оправдывал такой расчет... Я отыгрывался, и я проигрался. Со мной все складывалось не лучшим образом: "жадность фрайера сгубила", как говорится (я полагал, что держатель лотереи думал про меня именно этими словами). "Не очко меня сгубило, а к одиннадцати - туз!" - какой мудрой казалась мне эта истина: к концу моего проигрыша она гениально вмешала в себя опыт всего мира.


Андрей Георгиевич Битов


Империя в четырех измерениях\ III. Кавказский пленник\ Наш человек в Хиве\ IV. Игра


Андрей Битов. Империя в четырех измерениях. "Фолио", Харьков, "АСТ", М., 1996, т. 3, с. 167-169


 


 


42.


(...) Желание, с которым девочка обращается к отцу, это ведь первоначальное желание иметь пенис, в котором ей отказала мать и которого она ждет от отца. Но женская ситуация восстанавливается только тогда, когда желание иметь пенис замещается желанием иметь ребенка; ребенок, таким образом, согласно эквивалентам древней символики, занимает место пениса. От нас не ускользает то, что девочка еще раньше, в ненарушенной фаллической фазе, хотела ребенка, ведь таков был смысл ее игры с куклами. Но эта игра не была, собственно, выражением ее женственности, она служила идентификации с матерью с намерением заменить пассивность активностью. Она играла роль матери, а куклой была она сама; теперь она могла делать с ребенком все то, что мать обычно делала с ней. Только с появлением желания иметь пенис кукла-ребенок становится ребенком от отца и отныне самой желанной женской целью. Велико счастье, если когда-нибудь впоследствии это детское желание найдет свое реальное воплощение и особенно, если ребенок будет мальчиком, который принесет с собой долгожданный пенис. В связи "ребенок от отца" акцент достаточно часто смещен на ребенка, а не на отца. Так старое мужское желание обладать пенисом еще просвечивает сквозь сложившуюся женственность. Но, может быть, это желание иметь пенис мы должны, скорее, признать исключительно женским.

Зигмунд Фрейд

Женственность

Зигмунд Фрейд. Влечения и их судьба. "Эксмо-Пресс", М., 1999, с. 256-257


 


 

43.


Опубликование его посмертного наследия и дневников его жены ярко осветило один эпизод его жизни, - то время, когда Достоевский в Германии был обуреваем игорной страстью (...). Явный припадок патологической страсти, который не поддается иной оценке ни с какой стороны. Не было недостатка в оправданиях этого странного и недостойного поведения. Чувство вины, как это нередко бывает у невротиков, нашло конкретную замену в обремененности долгами, и Достоевский мог отговариваться тем, что он при выигрыше получил бы возможность вернуться в Россию, избежав заключения в тюрьму кредиторами. Но это был только предлог, Достоевский был достаточно проницателен, чтобы это понять, и достаточно честен, чтобы в этом признаться. Он знал, что главным была игра сама по себе (...). Все подробности его обусловленного первичными позывами безрассудного поведения служат тому доказательством, - и еще кое-чему иному. Он не успокаивался, пока не терял всего. Игра была для него также средством самонаказания. Несчетное количество раз давал он молодой жене слово или честное слово больше не играть или не играть в этот день, и он нарушал это слово, как она рассказывает, почти всегда. Если он своими проигрышами доводил себя и ее до крайне бедственного положения, это служило для него еще одним патологическим удовлетворением. Он мог перед нею поносить и унижать себя, просить ее презирать его, раскаиваться в том, что она вышла замуж за него, старого грешника, - и после всей этой разгрузки совести на следующий день игра начиналась снова. И молодая жена привыкла к этому циклу, так как заметила, что то, от чего в действительности только и можно было ожидать спасения - писательство, - никогда не продвигалось вперед лучше, чем после потери всего и закладывания последнего имущества. Связи всего этого она, конечно, не понимала. Когда его чувство вины было удовлетворено наказаниями, к которым он сам себя приговорил, тогда исчезала затрудненность в работе, тогда он позволял себе сделать несколько шагов на пути к успеху.


(...)


(...) Если игорная страсть и безрезультатные стремления освободиться от нее и связанные с нею поводы к самонаказанию являются повторением потребности в онанизме, нас не удивит, что она завоевала в жизни Достоевского столь большое место. Нам не встречалось ни одного случая тяжкого невроза, где бы аутоэротическое удовлетворение раннего периода и периода созревания не играло бы определенной роли, и связь между попытками его подавить и страхом перед отцом слишком известна, чтобы заслужить что-нибудь большее, чем упоминание.

Зигмунд Фрейд

Достоевский и отцеубийство

Зигмунд Фрейд. Влечения и их судьба. "Эксмо-Пресс", М., 1999, с. 291-296


 


44.


Кто следил за заседанием Конвента, забывал, каков зал. Кто следил за драмой, не думал о подмостках.

Виктор Гюго

Девяносто третий год\ Часть вторая. В Париже\ Книга третья. Конвент\ I. Конвент\ IV

Библиотека всемирной литературы. Серия вторая. Т. 80. "Художественная литература", М., 1973, с.158

 

 


45.


(...) Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему-нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей - участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир"\ Том третий\ Часть вторая\ I

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 107


 


 


46.


(…) Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир"\ Том третий\ Часть вторая\ VII

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 137


 


 


47.


Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.


Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть вторая\ XIX

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати \ томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 100


 


 


48.


- Однако, - сказал он, - ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.


- Да, - сказал князь Андрей, - только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, а на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть вторая\ XXV

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 213

 

 


49.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:


- Шахматы поставлены, игра начнется завтра.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть вторая\ XXIX

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 228

 

 


50.


Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть вторая\ XXIX

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 232

 

 


51.


Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть вторая\ XXXIV

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 249


 


 


52.


(...) Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую-нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого-нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого-нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том третий\ Часть третья\ II

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 6, с. 276


 


 


53.

 

Старый герцог


Вот видишь ты, не мы одни несчастны,

И на огромном мировом театре

Есть много грустных пьес, грустней, чем та,

Что здесь играем мы!

Жак


Весь мир - театр.


В нем женщины, мужчины - все актеры.


У них свои есть выходы, уходы,


И каждый не одну играет роль.


Уильям Шекспир

Как вам это понравится\ Акт II\ Сцена 6

Уильям Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах. "Искусство", М., 1959, с. 47

 

 


54.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.


Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать - это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.

Лев Николаевич Толстой

"Война и мир" \ Том четвертый\ Часть третья\ XVII

Лев Николаевич Толстой. Собрание сочинений в двенадцати томах. "Художественная литература", М., 1974, т. 7, с. 169-170





55.


Есть одна старая мысль, свидетельствующая, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою. Тому, кто удовлетворится этим метафизическим утверждением, нет нужды читать эту книгу. По мне же, оно не дает никаких оснований уклониться от попыток различать игру как особый фактор во всем, что есть в этом мире. С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра.

Йохан Хейзинга

Homo Ludens (Человек играющий). Опыт определения игрового элемента культуры/Предисловие - введение

Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М., Прогресс - Традиция, 1997, с. 17



56.

(…)для меня вопрос был вовсе не в том, какое место занимает игра среди прочих явлений культуры, но в том, насколько самой культуре присущ игровой характер. Моей целью было (…)- сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом.

Йохан Хейзинга

Homo Ludens (Человек играющий). Опыт определения игрового элемента культуры/ Предисловие - введение

Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М., Прогресс - Традиция, 1997, с. 19



57.

Игра старше культуры, ибо понятие культуры, сколь неудовлетворительно его ни описывали бы, в любом случае предполагает человеческое сообщество, тогда как животные вовсе не дожидались появления человека, чтобы он научил их играть. Да, можно со всей решительностью заявить, что человеческая цивилизация не добавила никакого сколько-нибудь существенного признака в понятие игры вообще. Животные играют - точно так же, как люди. Все основные черты игры уже воплощены в играх животных. Стоит лишь понаблюдать, как резвятся щенята, чтобы в их веселой возне приметить все эти особенности. Они побуждают друг друга к игре посредством особого рода церемониала поз и движений. Они соблюдают правило не прокусить друг другу ухо. Они притворяются, что до крайности обозлены. И самое главное: все это они явно воспринимают как в высшей степени шуточное занятие и испытывают при этом огромное удовольствие. Щенячьи игры и шалости - лишь один из самых простых видов тех игр, которые бытуют среди животных. Есть у них игры и гораздо более высокие и изощренные по своему содержанию: подлинные состязания и великолепные представления для окружающих.
Здесь нам сразу же придется сделать одно очень важное замечание. Уже в своих наипростейших формах, в том числе и в жизни животных, игра есть нечто большее, чем чисто физиологическое явление либо физиологически обусловленная психическая реакция. И как таковая игра переходит границы чисто биологической или, по крайней мере, чисто физической деятельности. Игра - это функция, которая исполнена смысла. В игре вместе с тем играет нечто выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни, нечто, вносящее смысл в происходящее действие. Всякая игра что-то значит. Назвать активное начало, которое придает игре ее сущность, духом - было бы слишком, назвать же его инстинктом - было бы пустым звуком. Как бы мы его ни рассматривали, в любом случае эта целенаправленность игры являет на свет некую нематериальную стихию, включенную в самое сущность игры.

Йохан Хейзинга

Homo Ludens (Человек играющий). Опыт определения игрового элемента культуры/ I. Характер и значение игры как явления культуры

Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М., Прогресс - Традиция, 1997, с. 20



58.

Пусть сама комедия и хороша, но последний акт кровав: две-три горсти земли на голову - и конец. Навсегда.

Блез Паскаль

Мысли/ 210

Библиотека всемирной литературы. "Художественная литература", М., 1974, т. 42, с. 151



59.

Теперь обсудим этот вопрос с точки зрения естественных наук. Если бог существует, он бесконечно непостижим, ибо, будучи неделим и бесконечен, во всем отличен от нас. Следовательно, мы не можем постичь, какова его природа и существует ли он. Но раз так, кто дерзнет утверждать или отрицать его бытие? Не мы, ибо ни в чем не соотносимы с ним.
Как же можно осуждать христиан за то, что они не могут обосновать свои верования, - они, верующие в то, что по поддается обоснованию? Излагая их, они во всеуслышанье заявляют, что это - невнятица, stultitia; и после этого вы жалуетесь, что христиане ничего не доказывают! Начни христиане доказывать бытие божие, они были бы нечестны; говоря, что у них нет доказательств, они тем самым говорят, что у них есть здравый смысл. "Ну хорошо, если это служит оправданием тому, кто в таких словах излагает свою веру, и снимает с него обвинение в бездоказательности, то ни в коем случае не оправдывает того, кого убедила эта бездоказательность". Что ж, рассмотрим это возражение и скажем так: "Бог есть или его нет". Но как решить этот вопрос? Разум нам тут не помощник: между нами и богом - бесконечность хаоса. Где-то на краю этой бесконечности идет игра - что выпадет, орел или решка. На что вы поставите? Если слушаться разума - ни на то, ни на другое; если слушаться разума, ответа быть не может. Не осуждайте же того, кто сделал выбор, ибо вы ничего не знаете. "Не знаю и поэтому осуждаю не за то, что он сделал такой-то выбор, а за то, что вообще сделал выбор; заблуждается и тот, кто поставил на бога, и тот, кто поставил против него; единственно правильное - не рассуждать об этом". - "Да, но не играть нельзя; хотите вы того или не хотите, вас уже втянули в эту историю. На что же вы поставите? Поскольку приходится выбирать, подумайте, что для вас наименее существенно. Вам грозят два проигрыша - проигрыш истины и проигрыш добра, и на кон поставлены две ценности - ваш разум и ваша воля, ваши познания и вечное блаженство, и ваше естество отвращается от двух врагов - заблуждения и несчастья. Какой бы вы ни сделали выбор, ваш разум не будет унижен - ведь не играть вы не можете. Так что тут все ясно. Но как быть с вечным блаженством? Давайте взвесим ваш возможный выигрыш или проигрыш, если вы поставите на орла, то есть на бога. Выиграв, вы обретете все, проиграв, не потеряете ничего. Ставьте же, не колеблясь, на бога". - "Превосходно, поcтавить, пожалуй, надо; но не слишком ли много я поставлю?" - "Давайте подумаем. Мы уже знаем, каков шанс выигрыша и проигрыша в этой игре; вам есть смысл ставить на бога, даже если взамен одной жизни вы выиграете только две, тем паче (ведь отказаться от игры вы не можете) три; вы проявите великое неблагоразумие, если в игре с таким шансом выигрыша и проигрыша - а не играть вы не можете - откажетесь рискнуть одной жизнью во имя возможных трех. А ведь на кону и вечная жизнь, и вечное блаженство. Будь у вас всего один шанс из бесконечного множества, вы были бы правы, ставя одну жизнь против двух, и действовали бы не умно, если бы в этой неизбежной игре отказались поставить одну жизнь против трех, - а уж что говорить о шансе, пусть одном из бесконечного множества, выиграть бесконечно счастливую бесконечную жизнь! Но в нашем случае у вас шанс выиграть бесконечно счастливую бесконечную жизнь против конечного числа шансов проиграть то, что все равно конечно. Этим все и решается: там, где в игру замешана бесконечность, а возможность проигрыша конечна, нет места колебаниям, надо все поставить на кон. Таким образом, если не играть нельзя, лучше отказаться от разума во имя жизни, лучше рискнуть им во имя бесконечно большого выигрыша, столь же возможного, сколь возможно и небытие.
Ибо бессмысленно говорить, что выигрыш сомнителен, а риск несомненен, что бесконечное расстояние между несомненностью ставки и сомнительностью выигрыша уравнивает конечное благо, которым человек, несомненно, рискует, с бесконечным, но сомнительным выигрышем. Не в этом дело: в любой игре риск несомненен, а выигрыш сомнителен, и все-таки игрок с несомненностью рискует конечной ставкой ради конечного же выигрыша и при этом не погрешает против разума. Неверно, что между несомненностью поставленного на кон и сомнительностью выигрыша расстояние, равное бесконечности. Бесконечность, действительно, пролегает, но лишь между несомненностью выигрыша и несомненностью проигрыша. А вот сомнительность выигрыша прямо пропорционально несомненности риска согласно соотношению, существующему между возможностью выиграть и возможностью проиграть. Отсюда следует, что если шансов выиграть столько же, сколько шансов проиграть, игра идет на равных, и, значит, несомненность того, что поставлено, равна сомнительности выигрыша; таким образом, расстояние между ними отнюдь не равно бесконечности. Поэтому, когда речь идет об игре с подобными шансами на выигрыш и проигрыш, с риском проиграть конечное и выиграть бесконечное, наше утверждение обладает бесконечной доказательностью. Это очевидно, и, если люди способны познать хоть какую-то истину, такая истина перед вами". - "Согласен, признаю, что вы правы. Но нет ли какой-нибудь возможности понять, что кроется за этой игрой?" - "Есть: читайте Евангелие и прочее и т. д.". - "Все это так, но у меня связаны руки и заткнут рот: меня принуждают играть и лишают свободы выбора, не дают вольно вздохнуть, а я так устроен, что не могу уверовать. Что прикажете мне делать?" - "Понимаю вас. Но хотя бы признайтесь себе в этой вашей неспособности, - ведь разум толкает вас к вере, а вы бессильны внять его советам. Старайтесь переделать себя, но не умножением доказательств бытия божия, а обузданием собственных страстей. Вы хотите прийти к вере, но не знаете пути к ней, хотите излечиться от безверия и просите лекaрств; учитесь у тех, что были так же несвободны, как вы, а потом поставили на кон все, чем они располагали. Эти люди знают путь, который вы ищете, они исцелились от недуга, от которого хотите исцелиться и вы. Начните с того, с чего начали они: поступайте во всем так, будто уже уверовали, окропляйте себя святой водой, заказывайте обедни и т. д. Уже и это приведет вас к тому, что вы невольно уверуете и поглупеете." - "Но этого я и боюсь". - "А чего тут бояться? Что вы теряете?
А как доказательство правильности такого поведения скажу, что оно поможет вам обуздать страсти - огромные камни преткновения на вашем пути к вере".
Конец рассуждения. - Что худого случится с вами, если вы решитесь на это? Вы станете честным, верным, смиренным, благодарным, добродетельным человеком, настоящим искренним другом. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения, слава, сладострастие, но разве вы ничего не получите взамен? Говорю вам, вы много выиграете и в этой жизни, и с каждым шагом по такому пути все несомненнее будет для вас выигрыш и все ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненность и бесконечность, ничем при этом не пожертвовав.

Блез Паскаль

Мысли/ 236

Библиотека всемирной литературы. "Художественная литература", М., 1974, т. 42, с. 154-156



60.

Проекции-идентификации (аффективная партиципация) постоянно проявляются в нашей повседневной жизни, как личной, так и социальной. Уже Горький замечательно говорил о "полувоображаемой реальности человека". (…) Наша личность есть готовый продукт. Мы надеваем ее, как одежду, и надеваем костюм, как роль. В жизни мы играем роль не только для другого, но также (и прежде всего) для себя. Костюм (переодевания), лицо (маска), речи (условности), чувство нашей значимости (комедия) организуют в нашей жизни спектакль, который мы разыгрываем для себя и для других, то есть поддерживаем воображаемые прокции-идентификации.

Эдгар Морен

Кино, или Воображаемый человек/ Кинематографическая партиципация

Киноведческие записки, № 25, М. 1995, с. 193






 



О роли игры (в частности литературной) в становлении Карамзина-писателя см. также: Ю.М.Лотман. Сотворение Карамзина. М., "Книга", 1987, с. 246-250


 









на первую страницу / наверх