Повести и романы:

Татьяна Ахтман

Жизнь и приключения

провинциальной души

В начале

"Скучна как истина, глупа, как совершенство." А.С.Пушкин.

В начале было слово: "Ты будешь жить одиноко, нежеланной, чужой, будешь скитаться и не найдëшь приюта". Потом я пошла погулять в заснеженный дворик с лопаткой. Из закоулков между самодельными сараями, из пещеры под глухой лестницей, ведущей на террасу второго этажа, вытекали сумерки. Я покопала лопаткой нависшие брови сугроба, и у него стал удивлëнный вид. Волна тени холодно лизнула моë лицо, тихо сместились, приблизившись, стены, и я увидела себя на дне синего колодца отражением слабой звезды. Вспомнила всë, но не словом, а теснением души и побрела прочь от двери дома, скользя варежкой по снежным перилам - прочь. Обо мне вспомнили совсем поздно и нашли дремлющей в объятиях старого сугроба - из тех, что последними отдают весне свою несложную жизнь.

Опять не знаю. Возвращаюсь в точку. Сжимаюсь в мысль и крошечной звездой затеряно свечу себе самой в незнанье безграничном… Свечëй ли в Храме, огоньком болотным… свечу, морочу ли себя, других - не знаю. Я - мотылëк, летящий на огонь, и я - огонь, сама себя палящий, сжигающий до тла, безбожно... свято...

"Все семьи несчастливы по-своему." Мне сказали, что я стала несчастьем семьи, в которой родилась. Видимо, моë зачатие было порочным. То есть, безусловно, это было именно так. Все нежеланные зачатия порочны. Порочны и те, что происходят от желания поправить свои житейские дела - что-то там получить, сохранить, упрочить... или развлечься - от скуки - увы, увы, увы... Земля переполнена несчастливыми рождениями, когда первый крик заглушает слово, которое было в начале. Я была единственным ребëнком мужчины и женщины, которые не хотели моего появления, осложнившего их жизнь. Они были немолоды. Позади была война. Ещë доживал свой безумный век Сталин, набирало силу "Дело врачей". Потом, когда Сталин умер, она плакала, а он сказал, что эта смерть - счастье и спасение. Но не был услышан ею - как всегда, когда пытался рассказать, что на войне их поднимали в атаку и гнали вперëд под автоматами, что в шесть лет остался без матери - как всегда... Они не могли слышать друг друга, но не знали этого. Они были очень разными, но не знали этого. Напротив, им всю жизнь внушали, что все одинаковы, и они продолжали быть вместе, мучая друг друга. Они были красивы самой модной по тем временам красотой - как знаменитые актëры из любимых фильмов той поры. Она была врачом, он - инженером. Оба прошли войну. Как фронтовичка и вдова погибшего комиссара, она получила квартиру, из которой пришлось выселять Варвару Степановну - мою будущую первую учительницу.

На белый свет я появилась ночью и задком, видимо, сопротивляясь изо всех сил своему рождению - в сплетëнную без меня паутину жестокостей и безумств. Мужчина сказал: "Решай сама", и она пошла через сквер к роддому номер один, где работала акушеркой еë сестра. Красивая голубоглазая блондинка решительно шла по пустому заснеженному скверу "Пионеров" мимо гипсовых барабанщиков и горнистов. Сестра отсоветовала: "Если ты хочешь сохранить семью, должен быть общий ребëнок" - видимо, что-то нехитрое в этом роде. А жаль... Возникший однажды, даже как мимолëтная мысль, аборт - необратим и несовершенный - тянется всю жизнь, как это случилось у нас. Впрочем, теперь моë детство и юность уже не кажутся мне таким уж выдающимся уродством - так, вполне нормальное, среднестатистическое уродство, типичное для промышленного захолустья СССР середины двадцатого века.

Должно быть, я была наказанием божьим. Помню себя стригущей ножницами платье, азартно запихивающей манную кашу в дырочки раковины для мойки посуды, крадущейся, как тать в ночи, с бутылкой спирта из запретного шкафчика, чтобы разлить его в ванной комнате, поджечь и замереть в блаженной одури от вида синего пламени. Вся улица знала, что Таню ведут, вернее, тащат волоком в детский сад, из которого я сбегала, как потом из пионерских лагерей, с уроков, лекций, "работ"...

Теперь, когда марафон позади, я смотрю на свою фотографию в восемь лет. Я помню, как мы зашли с папой в фотоателье на углу Ленина и Чекистов, рядом с Большим гастрономом. Папа долго причëсывал мои буйные кудри наверх своей круглой без ручки пластмассовой щëткой, и я терпела и терпела - на фото вышла с гладкой гривкой: милое, открытое лицо. Как раз тогда моя репутация злодейки окончательно состоялась и начались "меры по пресечению". Меня приговорили к "хроническому холециститу", и теперь все каникулы и праздники я проводила под надëжной охраной в больнице, в отделении, которым руководила моя мама - была заперта в палате для "блатных" вместе с товарищем по несчастью - Павликом - сыном маминой коллеги.

Павлик был маленький рыжий тихий мальчик, и лежал он по другой статье, видимо, более лëгкой и не предполагающей пыток. Мой же диагноз требовал систематических анализов желчи посредством зондирования, то есть, длинного резинового шланга с металлическим наконечником, который нужно было проглотить и лежать с ним несколько часов в ожидании, когда потечëт желчь. Приближение пыток я чувствовала по мельтешению фальшивых улыбок, потом меня переставали кормить, затем заставляли выпивать стакан горькой соли и, наконец, тащили, дрожащую и мокрую от ужаса, в пыточную к койке с рыжей клеëнкой, хватали и начиналась возня и крики: "глотай, дыши". Сестры знали своë дело - их коллеги из "Полëта над гнездом кукушки" были просто младенцами... Помню, как оттолкнув стакан с горечью, выскользнула мимо белых халатов и, вбежав в туалет, закрыла дверь на швабру на долю секунды раньше, чем на неë обрушилась погоня.

Я вглядываюсь в семейное фото. Слышу шум облавы, ужас, возбуждëнные крики, угрозы, страстное желание исчезнуть - не быть. Лица мужчины и женщины на фото приветливы и хороши. Все в зимних шапках, улыбаются, нежна большеглазая девочка...

Продолжение
Оглавление

© Татьяна Ахтман, 1997-2003.
© Сетевая Словесность, 2002-2003.

Книга отзывов

26.08.2003 Сегодня в РЖ Магия круглых цифр   Не без террора   Сапоги всмятку по-министерски   Амбициозная корпорация - AD LIB.   На волне оптимизма   Прошу тишины   Все о поэзии 148   В попытках объять необъятное   Калифорнийский синдром, или Лошадиные гонки   Новые избирательные инициативы: рост социального отчуждения   Кругом одни шахиды   Бумажным кирпичом по... тоталитаризму   Голод 84   После нас - хоть потоп   Дети хотят в тюрьму   Далекий бит танцплощадки   Долгое эхо августа, или Преодоление постмодерна   Шведская лавка 123   Не открытие сезона   Лампочка Ильича

Словесность Рецензии Критика Обзоры Гуманитарные ресурсы Золотой фонд РЖ Яркевич по пятницам Интервью Конкурсы Библиотека Мошкова О нас Карта Отзывы