::.КРОКИ.:::.ВК.::.::.:.:.:.:.:.::.:.::::::.::.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::.:.:::.::.::.:::. кино, киноведение, кинопроцесс, модель, моделирование, прогнозирование, гипертекст, гиперфильм, восприятие, зритель, язык, игра, теория, критика, психология, культурология, искусствоведение, сетература, фантом, мистификация

Некий Р.Иммер написал про меня в екатеринбургском альманахе "Реклама" в глубокомысленной статье о псевдонимах "Семена. Имена":
"У меня было сорок фамилий" - к этому заявлению героя песни Высоцкого мог бы присоединиться Степан Шилдт. В пору учебы во ВГИКе он много ездил в командировки "Комсомольской правды" и подписывал в ней очерки и репортажи псевдонимами: Иван Покорный, Михаил Малов, Иван Чуднов, С.Великобританский, Иван Лондон, Э.Отрезной (здесь только достоверно известные мне псевдонимы). Как видно, Степан Карлович очень осмысленно подходил к выбору подписей - по ним можно проследить эволюцию его самоощущения как мастера комсомольского пера и отношения к жизни, которую оно (перо) активно описывало. Первый (непоставленный) сценарий Шилдт подписал: Иван Иванов. Потом уже назвался Максимом Островским и под этим именем стал известен как сценарист, а затем как американский русский сочинитель авантюрно-политических романов-бестселлеров".
Свой первый псевдоним я не помню. Может быть, потому, что выдумал его не я, а дежурный редактор "Московского комсомольца". Так случилось, что на одной газетной полосе собрались авторы с явно еврейскими фамилиями, и моя была самой отъявленной. Когда я прочитал свой материал за чужой подписью, я воспринял его как бы со стороны и даже увидел этого "Сидорова" (повторяю - не помню, какая именно была подпись), похожего на меня, но все же не себя. Это показалось мне забавным, и я решил, что теперь буду писать только под псевдонимом. Я изобрел игру: сначала воображал себе некоего журналиста, искал для него подходящее имя, а уже потом писал статью как бы его глазами, мозгами и пером. Поскольку я печатался тогда много, у меня вскоре накопилось персонажей (включая и женские) на повесть или роман, и они стали героями моего первого политического триллера "Голубой", действие которого происходит в журналистской среде. Имена, как полагается, я поменял, и только главному герою отдал свой настоящий псевдоним - Иван Покорный.
Честно, говоря, игру мою никто не заметил. Поначалу я пробовал вырабатывать для каждого "персонажа" свой журналистский стиль, но его потом все равно причесывали в редакциях, и выходило, что редакторам приходилось немало возиться с моими статьями - а кому это понравится? Стали меньше заказывать, реже посылать в командировки. Пришлось совершенствоваться в общепринятом едином стиле, которым в те годы писали все, будто во всех газетах работал один человек под разными псевдонимами.
Думаю, никто из моих друзей, знакомых и редакторов не знал всех имен, которыми я подписывался, но никто не удивлялся, что у меня несколько псевдонимов: тогда считалось, что чем больше у издания авторов, тем это солиднее, а если в одном номере сходилось две статьи за одной подписью, это было просто недопустимым. Я слыл самым плодовитым репортером и журналистом - и уже по этой причине обязан был иметь в запасе набор подписей, чтобы не обременять излишней заботой своих кормильцев - работников редакции.
Поиск псевдонимов был еще одной игрой. Я брал газету, разворачивал ее и тыкал пальцем. Во фразе, в которую попадал, я выбирал слово, наиболее подходящее для фамилии моего очередного придуманного героя. Иногда, наоборот, персонаж рождался как воплощение найденного псевдонима. Так было, например, с Иваном Покорным. Я увидел человека, который борется со своей фамилией как с предопределением судьбы, при том, что он вовсе не супермен, а действительно похож на покорного и всетерпимого исполнителя чужой воли. Не могу сказать, что это был автопортрет - скорее, человек, которым я тогда хотел бы быть. Этим именем я стал подписывать самые удачные статьи, но тут у меня появился замысел романа - и я сразу перестал пользоваться псевдонимом Покорный, так что он на газетных полосах просуществовал недолго.